Помню, как Калашников заступился за меня, молодого-зеленого, когда нормировщик выписал мне неполную сумму денег за “сверхурочные”. Так что Михаила Тимофеевича всегда не только автоматы интересовали, люди ему тоже были дороги.

Водилось за Михаилом Тимофеевичем любопытное качество. Стоило ему где-нибудь увидеть новый образец оружия или хотя бы мельком взглянуть на технологическое новшество — и можно было не сомневаться: запомнил все, до мелочей. И уже без сомнения заметил в оружии конкурента “изюминку”, если такая там была. Наверное, именно поэтому и получился у него такой изумительный автомат».

Рассказывают, что Калашников даже видел механику оружия в трехмерном изображении. Чтобы вникнуть и расшифровать на бумаге то, что он предлагает, рядом должен быть непременно талантливый специалист.

Калашников умел подбирать под себя способных людей. Он словно владел особым камертоном для прослушивания человеческих натур. Важно, чтобы все были настроены на одну с ним душевную волну и профессиональную частоту, чтобы совместимость была между собой в чисто человеческом отношении. Он не любил шатаний, лишних разговоров, постоянно нацеливал людей на конкретный результат. Помогал его добиваться. Команду удалось сколотить такую, что потом для нее не было невыполнимых задач. Дополняли и заменяли друг друга, превратились в самых настоящих товарищей и даже друзей.

«Каждый должен работать с удовольствием и полной самоотдачей», — мыслил Калашников, сплачивая коллектив, расставляя людей на различные участки. Михаил Тимофеевич руководствовался принципом управления и ответственности, при котором дело оценивается по конечному результату, должно быть сдано «под ключ». Конструкторы его не только разрабатывали конкретные узлы, но отвечали одновременно за их изготовление и доводку в экспериментальном цехе. Все это помогало в борьбе за выживание изделий на разных этапах их эволюции.

Особенно помогла выстоять верность Калашникова и его коллектива этому принципу в соревновании по унификации стрелкового оружия в 1955–1958 годах. Казалось, можно ли было противостоять сразу всему ряду наших знаменитых конструкторов — Г. А. Коробову, А. С. Константинову, С. Г. Симонову, В. В. Дегтяреву, Г. С. Гаранину? На поверке оказалось — можно.

Вот полигонные испытания поначалу показали, что по кучности стрельбы очередями с применением упора требованиям удовлетворил только автомат Коробова. Ближе к нему был автомат Калашникова. Но маятник качнулся в другую сторону, и комиссия по условиям испытаний с длительной выдержкой образцов без чистки (на протяжении пяти суток) делает заключение: по надежности работы в затрудненных условиях предъявляемым требованиям в полной мере удовлетворил только автомат Калашникова. Что касается образцов с полусвободным затвором, то у них отмечена повышенная загрязняемость продуктами сгорания пороха.

По итогам конкурса 1955–1958 годов более перспективной была признана система Калашникова, несмотря на то, что образцы конструкции Коробова и Константинова имели явные преимущества перед системой АК по технологичности. Самым отработанным на тот период оказался образец Коробова. Как и система Калашникова, он был рекомендован для дальнейшей доработки и последующих испытаний.

Но вот грянул 1956 год с XX съездом КПСС. Вся страна была взбудоражена разоблачениями культа личности. Развенчан вождь — Сталин. Критика и самокритика возведены на пьедестал. Начинался период хрущевской оттепели. Как всегда на Руси, не обошлось без перегибов на местах. Самообольщение, хвастовство и зазнайство на словах были признаны наихудшими человеческими пороками, а на деле часто воплощались в образах новых руководителей.

Независимый характер Калашникова нередко вызывал неприязнь окружающих. Руководителям оборонной промышленности не нравилось, что ему дозволено, минуя их, обращаться непосредственно к руководству Министерства обороны и членам правительства. Противодействие ведомственных начальников было нешуточным. Из-за этого Калашников долгое время не имел ученой степени.

Несколько позднее, уже в 1960-х годах, министр оборонной промышленности Зверев спросил у Калашникова, почему тот не имеет научных званий, не защищается. Михаил Тимофеевич попытался оправдаться — мол, не имею для этого высшего образования. Министр был непреклонен: «Вы создали столько полезного и нужного для страны, вы признанный во всем мире конструктор и быть вам вне науки непростительно. Любой институт сочтет за честь присвоить вам ученое звание по совокупности трудов». Привел в пример авиаконструктора С. В. Илюшина, конструктора А. И. Микояна, оружейника С. Г. Симонова.

Калашников только посетовал тогда на судьбу, да и выбросил эти мысли из головы. Подумал, не сумеешь защититься — позор будет на всю губернию. Да и некогда было этим заниматься.

Михаил Тимофеевич вспоминает, как по возвращении на родной завод после очередной командировки в Самарканд он не узнал свой коллектив. Оказалось, он включился в борьбу с последствиями культа личности Сталина. Напряглась атмосфера и вокруг Калашникова. Стал разбираться — в чем, собственно, дело. Показали заводскую газету «Машиностроитель». Тот выпуск Калашников сохранил. Речь в нем шла о партсобрании заводского управления, на котором обсуждалось постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». Критика в основном была безымянная, вот только по Калашникову прошлись прямо, без всяких обиняков.

М. Т. Калашников:

«В критической статье приводилось заявление одного из ведущих конструкторов о том, что нередко заслуги коллектива отдела приписываются одному Калашникову, который не считается с мнением рядовых конструкторов, идеи других приписывает себе и т. п. В общем — культ личности!

Многое в этом “обвинении” было предвзятым, надуманным, но страшно огорчило и возмутило. Может быть, и привело к плохому самочувствию. Со временем переживания и волнения исчезли. Были проведены выяснения и разбирательства по опровержению надуманных обвинений, работа продолжалась. Всю эту историю подробно я рассказал в своих книгах…»

Калашников был сильно уязвлен. Тогда и стихи сами собой легли на бумагу:

После убийственной критики Калашников заметно сбавил в работе. Он по-прежнему ходил на завод, трудился, как и прежде, но уже не было прежней активности и напористости в руководстве своей специальной группой. В какой-то мере она перешла на самоуправление. Не отступились только единомышленники. Вот, например, В. В. Крупин помогал держать связь с заводом и получать точную информацию.

Спустя десятки лет, глубоко переживая и философски осмысливая то горькое время, М. Т. Калашников сделает мудрый вывод:

«Слава, популярность, известность даются тяжело. С одной стороны, хвалят, с другой — зависть и ненависть. Так было и так будет всегда, человека не переделаешь. Не дай бог попасть в омут, все тебя начинают полоскать».

Михаил Тимофеевич любит на этот счет приводить поучительную историю из жизни наших царей:

«Ехала как-то царица-самодержица всероссийская по землям своих подданных. Все низко ей кланялись, почести разные воздавали, славословили. Сын возьми да и скажи ей, мол, вот как приятно, мама, все нас приветствуют, все любят. А она ему в ответ — не заблуждайся на этот счет. Коли что-то будет не так — каждый из них бросит в тебя камень. Вот почему великий человек не имеет права на ошибку».

В сложных 1956–1957 годах Хрущев затеял большое сокращение армии и оборонной промышленности. Свернули работы в области стрелкового оружия, которое уже не считалось приоритетным направлением в развитии отечественного вооружения. Закрывается Щуровский полигон. Сокращаются работы и в КБ Калашникова. Был свернут и проект «Шквал» — создание единой огневой точки из семи пулеметов с дистанционно управляемой стрельбой.