В доме царила непривычная тишина. Я отнесла Белу к себе в комнату, чтобы не будить Эмилию. Кора исчезла в ванной. Несколько минут спустя мы обе пошли па кухню – перекусить. И мой отец, и Хеннинг лежали на полу террасы с изрезанными лицами, истекая кровью На голове раны, кругом разбитые бутылки и осколки стекла. Пахло рвотой. Оба не только упились до смерти, но и ранили друг друга, и храп их скорее походил на хрип. Мы с омерзением остановились на пороге, не говоря ни слова. Потом наконец я подошла к раковине, налила полное ведро воды и опрокинула на отца.

– Стоп! – едва слышно прошептала Кора. – Это шанс, который больше никогда не представится.

Я пристально на нее поглядела, а Кора взяла кухонное полотенце и обмотала им горлышко бутылки. Вооружась таким образом, она решительно подступила к Хеннингу, замахнулась, но тут же опустила руку.

– Не могу. В конце концов, я с ним жила. – И с исказившимся лицом протянула бутылку мне.

Я ухватила ее обеими руками и не задумываясь хрястнула Хеннинга по голове. Трижды – изо всех сил. Было слышно, как что-то треснуло. Но и во мне словно прорвалась плотина, неслыханная, чудовищная ярость по отношению ко всем людям, которым живется лучше, чем мне, разразилась очистительной грозой.

Кора наблюдала за мной с величайшей сосредоточенностью. И тут мы услышали произнесенное вполголоса «Браво!» и обнаружили, что в дверях стоит Эмилия. Кора взяла бутылку у меня из рук и, вся дрожа, направила ее на моего отца.

– Выйдите обе! – скомандовала она по-итальянски.

– Да вы спятили, что ли? – спросила Эмилия. – Дай-ка мне бутылку!

Я шатаясь вышла из кухни. Интересно, что затеяла Кора? Лишь когда она подошла ко мне, а из кухни донеслись какие-то странные звуки, я поняла, что Кора хотела убить моего отца, а Эмилия продолжила это дело.

Тут появилась и сама Эмилия.

– Живо вызывайте «скорую». Скажете, будто только что вернулись домой – я могу подтвердить это свидетельскими показаниями – и застали такую вот картину.

Мы с Корой закурили. Это была одна из первых сигарет в моей жизни. Потом Кора, шатаясь, подошла к телефону.

– А когда это здесь объявился отец Майи? – спросила Эмилия.

Сама она смотрела телевизор, а потому и не обратила внимания на шум и гром в первом этаже. Лично я сомневалась, что отца выписали из больницы, скорее всего он снова сбежал.

«Скорая» не заставила себя ждать. Оба тела подняли на носилки и осторожно погрузили. Скорее всего их не считали мертвыми.

Кора, Эмилия и я сидели на кухне и тряслись от холода, несмотря на жару. Правда, мы избавились от мешающих нам жить мужчин, но радоваться победе не могли. Нас мучил страх.

– У Хеннинга лицо было белое как алебастр, – прошептала Кора.

Эмилия взяла моего сына, чтобы рядом с ним обрести покой в постели, я же юркнула к Коре на опустевшее ложе в супружеской постели.

– А не лучше ли было бы со слезами ожидать сведений о муже в приемном покое? – спросила Кора. – Какое это вообще произведет впечатление, что мы не поехали в больницу на машине «скорой помощи»? Вставай-ка. Мы должны одеться и ехать туда.

Мне было очень нелегко покинуть кровать, там было так спокойно… Эмилии мы сообщили, что едем в больницу.

– Умные девочки, – кивнула она.

В больнице к нам отнеслись с максимальной предупредительностью и провели в кабинет главного врача. У сестры было такое выражение лица, будто у них разом умерли все пациенты. Но это не соответствовало действительности. От нее мы узнали, что у Хеннинга двойной перелом основания черепа с выделением вещества мозга и что его сразу же положили на операционный стол. А мой отец хоть и не пришел до сих пор в сознание, но опасности для жизни нет. Его здесь знали – не далее как сегодня он сбежал именно из этой больницы. Никаких повреждений черепа на рентгеновском снимке не было видно.

– На данный момент мы вам больше ничего не можем сказать, – пояснил нам дежурный врач. И мы, следовательно, могли вернуться домой. Нам обещали позвонить. Облегченно вздохнув, мы отправились восвояси.

Когда мы по второму разу залезли в постель, Кора истерическим тоном спросила:

– А твой отец случайно не видел, что ты натворила?

– Вряд ли, оба упились до бесчувствия.

Спать нам пришлось недолго. Позвонили из больницы и сообщили, что Хеннинг не перенес оперативного вмешательства. Когда мы снова принялись натягивать на себя одежду, раздался звонок из полиции. От нас потребовали, чтобы мы ничего не меняли на месте преступления, а они вот-вот будут.

– Сниму я лучше зеленое платье, – заявила Кора, – черное будет более уместно. Дай мне свою льняную юбку.

Прежде чем мы успели облачиться в траур, раздался звонок в дверь. Это прибыла полиция. Эмилия с плачущим Белой на руках открыла им дверь. Натягивая на загорелые ноги черные колготки, Кора ловила ухом звуки, доносившиеся с лестничной площадки.

– Как бы Эмилия не натворила глупостей, – промолвила она.

Когда они вошли в гостиную, из Эмилии, как из водопада, лился поток речей. Но полицейские не слишком прислушивались к ее словам, когда на сцену выступила Кора. Такая молодая, такая красивая, такая чистая – и уже отмеченная перстом судьбы. Стражи порядка немедля вскочили со своих мест, извинились за вторжение и попытались выразить на словах свое глубочайшее соболезнование. Кора бессильно опустилась в кресло, и ей подали стакан воды. После небольшой паузы Эмилия снова заговорила. Она поведала об ужасных эксцессах, возникавших между двумя алкоголиками, о бесконечных страданиях молодых дам и вздохе облегчения, который вырвался у всех, когда отец мой попал в больницу, а Хеннинг перешел на минеральную воду.

Затем подвергли осмотру место преступления.

– Ну, я тут уже самую малость прибралась, – признала Эмилия с крестьянской хитрецой в голосе.

Полицейские собрали бутылки и осколки, сфотографировали кровавые пятна и обвели мелом предполагаемое положение обоих тел на полу. Мы же поведали о своем ужасе, когда вечером вернулись с пляжа. Кора успела взять себя в руки настолько, что уже могла вполне точно сказать, возле какой школы серфинга мы загорали, какую пиццу ели и возле какой автозаправки останавливались. Я исправно подтверждала все ею сказанное, но моя роль мало интересовала наших визитеров.

Когда полицейские ушли, мы поехали в больницу. Мой отец, как нам сказали, чувствует себя лучше, но допрашивать его еще рано. Еще сообщили, что были приложены все усилия для спасения Хеннинга, но он получил увечья, несовместимые с жизнью. Не хочет ли Кора на него поглядеть? Кора ответила, что не способна на это. Ее попросили подписать формуляр, согласно которому она не возражает против вскрытия. После этого мы наконец уехали домой.

– Необходимо переговорить с Эмилией, – сказала Кора на обратном пути, – надеюсь, ты понимаешь, что при желании она может нас шантажировать. К тому же я не все слышала из того, что она рассказывала полицейскому. Но если отвлечься от всего этого, я теперь богатая женщина, и мы можем строить разные планы, но должны вести себя очень сдержанно.

Эмилия ждала нас. Бела спал. Не задавая вопросов, служанка схватилась за сигареты Коры. Судя по всему, она успела за это время оценить положение. Но когда она заговорила, мы могли облегченно вздохнуть. Эмилия прикрыла нас со всех сторон, не предъявляя при этом никаких требований. «Там, где приходит конец свинье, берет начало колбаса», – так она выразилась. Мы сообща выпили кофе эспрессо и траппу, покурили, а потом наконец прибрались на кухне. Когда Бела проснулся и потребовал свою кашу, воцарилась почти нормальная атмосфера. Мы попытались скрыть от мальчика свою нервозность и даже позволяли себе привычные шутки.

В полдень, в самый зной, мы легли, но ни Кора, ни я не могли уснуть, а только шептались.

– Знаешь, у меня такое дурацкое чувство, что нам еще далеко до перевала, – сказала мне Кора, – уж больно все гладко сошло. Твой отец снова явится к нам, если, конечно, его не упрячут в тюрьму. А Эмилии я вообще не доверяю, уж больно она умна для старой служанки. Притом она с первого дня очень много понимала по-немецки, а виду не подавала. Какие же у нее могут быть причины помогать нам, если лично ей это ничего не даст?