Я уже несколько раз водила очень большие экскурсии, мое стадо о двадцати головах отмечалось у каждой достопримечательности, чтобы потом от души заняться шопингом: бумага ручной выработки, изделия из соломы и ивняка, флорентийские кружева и золотые украшения с кораллами и жемчугами.

С чувством глубокого негодования я наблюдала, как одна семнадцатилетка получала от своих родителей решительно все, на что соблаговолит указать пальцем. Старики были в таком восторге от того, что любимая дочь согласилась поехать с ними в Италию, что приобретали самые бессмысленные сувениры, бегали к Гуччи и Фенди, стоило только дочке этого пожелать.

Мое первое заграничное путешествие состоялось в сопровождении чужих родителей. Хотя я снова и снова поминаю добрым словом родителей Коры, и все же это были не мои родители. Может, отчасти по этой причине я с такой страстью вцепилась в Йонаса.

Когда каникулы подошли к концу, состоялось душераздирающее прощание. Анни и Фред отправились в Париж, поскольку американка не хотела уезжать домой, не увидев Эйфелеву башню. Что касается Фридриха, тот подрастерял и восхищение Штатами, и стремление держать свою подругу за руку – в той же мере, в какой находил меня все более привлекательной. Не исключено, что он уже втайне вынашивал планы спастись бегством от своей невесты.

Я же не могла вынести разлуку с Йонасом. Я не стеснялась плакать навзрыд на глазах у всего семейства Шваб и судорожно – словно задний седок на мотоцикле – цепляться за своего любимого, чтобы затем, как индийская вдова перед сожжением, безвольно откинуться на подушки профессорского автомобиля.

Господин Шваб, не скрывая нетерпения, призывал меня поскорее завершить страстное прощание.

– Ну что, едем?

Кора обменялась с матерью странным взглядом, полным сочувствия.

Йонас учился во Фрейбурге, стало быть, он мог в конце недели за два часа оказаться у дверей моего дома и увезти меня на свидание. Свое обещание он сдержал Сам он жил в общежитии для студентов-католиков, где дамские визиты хоть и не были категорически запрещены, но вызывали неблагосклонное отношение. Я не раз спрашивала, почему он не подыщет себе другую комнату. Причиной, оказывается, были финансовые соображения. Благодаря своим клерикальным связям он пользовался изрядной скидкой, его старший брат даже стал членом католического ордена. Родители, владевшие изрядным крестьянским хозяйством в Шварцвальде, воспитали всех своих семерых детей в строгости и благочестии. Вот поэтому сама я не могла навешать Йонаса, тогда как он приезжал ко мне каждый уик-энд. Только всякий раз мы занимались любовью у него в машине, даже когда заметно похолодало. Во время бесчисленных воскресных трапез Йонас поначалу выступал в роли нахлебника. Великодушные родители Коры поначалу разглядывали очередного члена семьи с некоторым интересом, но интерес мало-помалу сошел на нет. Йонас умел скорее дружески слушать, чем поддерживать непринужденную болтовню.

За пять месяцев до выпускных экзаменов у меня возникло страшное подозрение, что я беременна. Для начала я обсудила все с Корой.

Она, как и всегда, знала, что делать.

– Ни в коем случае ничего не рассказывать родителям, не то поднимется большой шум. Лучше купить в аптеке тест для проверки на беременность. Если результат окажется положительным, позвонить Йонасу. Уж он-то, как медик, посоветует, что делать.

У Йонаса шел всего второй семестр, но я безгранично доверяла и ему, и его утешительно теплому голосу.

– Я беременна, – с места в карьер объявила я.

Он молчал.

Я попыталась представить выражение его лица. После длительной паузы продолжила:

– Ты наверняка знаешь, как от этого избавиться. Насколько мне известно, надо сходить в консультативный центр…

Он продолжал молчать. Мне даже стало как-то не по себе. Может, он не один?

– Майя, – промолвил он едва слышно, – Майя, чтоб ты впредь никогда не говорила ничего подобного.

Интересно, как это понимать? Нам же надо поговорить об этом. Я начала нервничать.

– Ну, тогда скажи хоть что-нибудь.

– Мне надо подумать, – ответил он так протяжно что можно было догадаться, что он хочет растянуть время. – Аборт – это убийство. Это грех.

Наконец я поняла, что его искренняя вера тоже представляет собой проблему. Но если вера, как говорится, сдвигает горы, рост живота ей все-таки не приостановить.

Изнемогая от ужаса и стыда, я вообразила себя с ревущим малышом на руках, в Кориной комнате, без денег, без мужа, без профессии, зависящую исключительно от благосклонности не моих родителей. То, что Йонас иногда сидел у нас за общим столом, – это еще куда ни шло, но о постоянном присутствии младенца и речи быть не могло.

– Йонас, – пригрозила я, – если ты сразу заводишь речь про убийство и грех, задумайся сперва о собственной роли в этом спектакле. – Я не смогла сдержать слезы.

– К сожалению, наш патер все еще в отпуске, – сообщил Йонас, – раньше чем на той неделе я не смогу с ним переговорить.

Меня охватила дикая ярость, а придя в ярость, я готова растоптать всё и вся.

– Йонас! – крикнула я. – Не суйся ко мне со своим попом. Мне нужен не поп, а гинеколог! Ничего, найду и сама!

И положила трубку.

По окончании нашей беседы в комнату влетела Кора Она наверняка все слышала. Увидев мое зареванное лицо, подруга обняла меня.

– Не нужен он нам, и без него обойдемся! Вспомни про Детлефа!

Я не смогла даже засмеяться. Детские забавы с Детлефом не имели ничего общего с ребенком в животе.

На другой день я уже сидела в приемной у женщины-гинеколога. Кора сжимала мою руку до тех пор, пока меня не вызвали в кабинет. Доктор подтвердила, что я беременна, а я заревела.

– Вам всего восемнадцать лет, – сказала она сочувственным голосом и пытливо поглядела на меня.

– Я не хочу сейчас ребенка, разве что когда мне стукнет тридцать…

Она меня вполне поняла. Я рассказала, что живу на правах гостя у родителей подруги, родная мать страдает депрессией, отец пьяница.

Наконец она согласилась помочь мне по мере возможности – договорилась о приеме в консультативном центре по вопросам семьи и брака, а вдобавок выписала для меня адрес гессенской клиники, где делают аборты.

С чувством некоторого облегчения я вместе с Корой пошла домой.

Перед дверями стоял «фольксваген», из него выскочил Йонас и обнял меня так, словно не знал, на каком он свете. Еще до того, как мы вошли в переднюю, он громко воскликнул: «А вот возьмем и поженимся!»

Считается, что это один из самых возвышенных моментов в жизни женщины, когда ей объясняются в любви и делают предложение руки и сердца. Я же пребывала в таком смятении чувств, что даже не могла обрадоваться. Своей неспособностью быстро реагировать Йонас навлек на себя мой гнев. Я, конечно, упустила из виду, что он старше меня всего тремя годами, так же как и я, жаждет любви и лишен жизненного опыта Своим известием я его напугала.

А Йонас был из тех людей, которым на все нужно время. Мы были знакомы всего несколько дней, а его манера есть уже действовала мне на нервы Он мог целый час жевать и пережевывать ломоть хлеба, так что я была готова от нетерпения сама заталкивать ему куски в рот. Но разве это так уж плохо? Напротив, именно неторопливость и основательность были его силой и отнюдь не были моей. На предложение пожениться я отреагировала не так, как мог бы того ожидать Йонас – благодарными объятиями. Напротив, я холодно сказала: «Я не нуждаюсь в благодеяниях». А Кора вообще куда-то слиняла. Когда я осталась наедине с Йонасом тот начал горько себя укорять. В моей беременности виноват он, и только он. И, как христианин, он сделает все от него зависящее, чтобы взять на себя ответственность за будущую жизнь.

– Как ты это представляешь? – отвечала я. – У пас у обоих нет ни денег, ни специальности.

– Как только ты сдашь экзамены, мы сразу поженимся. Тогда ты сможешь жить с ребенком у моих родителей, пока я не закончу университет.