Там ей сначала повезло: сумела попасть в училище белошвеек, жила в приюте при училище. Но скоро стала видна ее беременность, и мастерица, как только это обнаружила, доложила начальнице. Аглаю выгнали – в училище строго следили, чтобы девушки вели себя как подобает. После этого она нищенствовала до самых родов, жила в богадельне. Там же начались и родовые схватки. Сердобольные соседи довели ее до больницы для бедных. Там она и родила, почти в беспамятстве. Когда очнулась только на второй день, врач сказал, качая головой:

– Ты сама еще ребенок, организм у тебя неокрепший, истощенный. И переживала, видно, много, бедствовала. Все это отразилось на твоей девочке…

– Она… умерла? – прошептала еле слышно.

– Сутки пожила, – сказал врач, – умерла полчаса назад. С самого начала не жилец была на этом свете… Не переживай, мы ее похороним за счет больницы.

– Я хочу взглянуть…

– Да ты сама чуть жива, лежи. Незачем смотреть, расстраиваться. Ничего теперь не поделаешь…

Доктор ушел, но Аглая встала, пошатываясь, развязала узел со своей одеждой, лежащий возле кровати. Когда она, не замеченная никем, вышла через черную лестницу на задний двор больницы, в лицо ударил холодный порыв ветра – слишком холодный для сентября. Он чуть не сбил ее с ног. Но тут она увидела, как из ворот выезжает телега. На ней, за спиной кучера, сидит больничная сестра, придерживая плетеную корзину, закрытую крышкой. Сердце у Аглаи остановилось, а потом забилось так сильно, что она вскрикнула. Каким чудом поняла она, что это увозят ее дочь, объяснить невозможно. Да только спросила у дворничихи, смотрящей вслед телеге:

– Что это? Куда?..

Та ответила охотно, даже не глядя на спрашивающую:

– Младенец умер намедни, девчушка. Той самой молоденькой роженицы, что из богадельни. Вот, хоронить повезли.

Потом все же повернулась в сторону Аглаи, но тут же стала мести двор. Не узнала, видимо, в этой изможденной, замученной женщине «молоденькую роженицу». А Аглая поспешила за телегой: догнать, хотя бы разок взглянуть на дочку, попрощаться… Поспешила – это только так говорится. Когда, спотыкаясь и задыхаясь, она дошла до поворота, куда раньше завернула телега, то увидала… Что же это? Какая-то женщина торопливо берет из рук санитарки корзину, сует деньги и быстро уходит прочь. Господи, куда это она? Зачем?..

Телега быстро укатила вперед, а незнакомка с корзиной свернула на тропу к березовой рощице. Аглая сама не знает, откуда вдруг у нее взялись силы. Она пошла, почти побежала в ту же сторону. Когда пробежала рощу насквозь, увидела: женщина с корзиной уже садится в красивую карету. Одиноко стоящий на пустынной дороге экипаж явно поджидал ее. Вот она, накинув на голову капюшон плаща, сама забралась на место кучера, тронула вожжи, и экипаж промчался мимо, увозя неизвестно зачем и куда тельце ее, Аглаи, новорожденной дочери. Мелькнул перед глазами герб на темной дверной полировке – врезался в память до самой последней черточки…

Она вышла из больницы и стала работать на соляном складе – расфасовывала с другими женщинами в разные упаковки соль. Соль разъедала руки, они покрылись до локтей трещинами и язвами. Долго ли она выдержала бы, кто знает, но тут ее нашел один славный человек, позвал работать к себе.

– Я знаю, – сказал, – что вы пережили горе, потеряли ребенка. А у нас с женой есть маленькая девочка, ей нужна няня. Может быть, присматривая за ней, вы найдете утешение, хотя бы немного.

Откуда он узнал про нее? Аглая не спрашивала – какая разница. Этому человеку, единственному, она рассказала историю загадочного похищения своей умершей девочки. Он слушал внимательно, но словно без удивления. Ей тогда даже показалось – не поверил.

Аглае хорошо жилось в этой семье, и девочку, которая при ней делала первые шаги и лепетала первые слова, она полюбила. Но какая-то тоска все чаще и чаще подступала к сердцу, душа томилась желанием что-то делать, идти, искать… Через год она ушла. Хозяин, похоже, понимал ее. Расплатился с ней и на дорогу дал хорошие деньги. Взял с нее обещание писать ему. Как где-нибудь надолго найдет приют – пусть даст весточку: жива-здорова, пребываю там-то… Она пообещала, ведь именно он обучил ее читать и писать. И вообще, Аглая уходила от этих славных людей окрепшая и физически, и духовно. А после, поскитавшись по стране, много работая, узнавая разных людей, она и сама стала другой – сильной, уверенной. В монастырь пришла не от слабости, а от убеждения, что рука Божия ведет ее по жизни. И только подойдя к Святым воротам монастыря, вдруг осознала, что вновь вернулась в родные места. Словно завершая некий круг.

Она давно не писала тому человеку, которому обещала подавать о себе весточки. Здесь же, в тихой обители, вспомнила – написала. Он ответил ей: «Неисповедимы пути Господни! Ты пришла туда, куда и должна была прийти. Я расскажу тебе то, что знал давно, а теперь пришло время узнать и тебе…»

Это письмо, наконец, дало ей истинное успокоение и даже радость. Вскоре она попросила мать-игуменью позволить ей ухаживать за детской могилкой на монастырском кладбище. И настоятельница, и инокини знали, что у сестры Аглаи когда-то давно умерла новорожденная дочь. Потому никого не удивляли ее ежедневные походы к могиле. Часто Аглая думала о словах своего благодетеля, сказанных в том письме: «Может быть, когда-нибудь к тебе придет моя дочь. Расскажи ей обо всем, о чем когда-то рассказала мне. И помоги…» Что ж, наверное, так и должно когда-то произойти. Божья справедливость и Божий суд восторжествуют. И она, если понадобится, выполнит все, о чем ее просил тот, кто помог и поддержал в самый трудный час…

Августовское полдневное солнышко так жарко припекало, что сестра Аглая, наверное, слегка вздремнула на скамейке у могилы. И вздрогнула, когда увидела прямо перед собою мальчика и девушку.

– Бонжур, госпожа монахиня, – сказал мальчик, подошел и стал рядом с ней. – Вы хранительница этой могилы?

– Я ухаживаю за ней, – подтвердила сестра Аглая.

Большие серые глаза мальчика смотрели приветливо и доверчиво. Женщина, поддавшись странному чувству, протянула руку и взяла его ладошку. Он улыбнулся в ответ и присел с ней рядом на скамью. Девушка тоже подошла ближе, учтиво склонила голову в приветствии. Она остановилась у изножья могилы, внимательно рассматривая беломраморного ангела, изображенного печальным кудрявым младенцем. Потом стала читать надпись на плите.

– Здесь лежит моя сестричка, – сказал мальчик. – Она умерла сразу, как родилась. Давно уже. А то бы была сейчас совсем большой, как мадемуазель Элен, наверное.

Сестра Аглая поняла, что он говорит о девушке. Та повернула к нему голову, улыбнулась, но промолчала.

– Значит, вы молодой господин, князь Берестов? – спросила монахиня.

– Да. А здесь похоронена княжна Берестова. У нее даже имени нет, не успели окрестить.

Сестра Аглая чуть слышно вздохнула. Потом спросила:

– А как же ваше имя?

– Всеволод.

Мальчик немного помолчал и вдруг сказал тихо, почти шепотом:

– Наверное, хорошо, что сестричка умерла маленькой. А то бы она пошла с папой и мамой в театр. И сгорела бы, как они… Мучилась бы…

– Господь упокоит их души… Не плачь, милый, за свои мучения они теперь любимы Богом…

Сестра Аглая, как и другие обитатели монастыря, слышала историю гибели князя и княгини Берестовых, правда, без подробностей. За границей, в Париже, во время представления начался пожар в театре. Они оказались среди тех, кто не сумел спастись… Послушница прижала мальчика к себе, что-то ласково ему шепча, но взгляд ее был обращен к маленькой могиле. Туда же смотрела и девушка, мадемуазель Элен. Она знала то, что знала эта женщина – сестра Аглая. И очень хорошо понимала, как тяжело хранить такое знание в тайне.

– Мадемуазель Элен!

– Да, мадам.

Тамила Борисовна жестом пригласила девушку подойти. Алена приблизилась, внимательно склонила голову, готовая слушать хозяйку.