Чтобы получить возможность наслаждаться всеми этими прелестями, г-ну де Брео достаточно было несколько раз сходить в лавку Жеро, лютника, под вывеской «Серебряная лира». Случайно он зашел туда однажды и смог убедиться, что посетители встречают там хороший прием. Любезная Маргарита Жеро старалась угодить каждому и дать представление, что «Серебряная лира» по богатому выбору товара и обходительности первая лавка в околотке.

Г-н де Брео был приблизительно такого же мнения. Действительно, испытываешь некоторое удовольствие, когда при покупке какой-нибудь вещи видишь, что продают вам весело, услужливо, и деньги, следуемые за купленный предмет, переходят не в скрюченные пальцы, которые того и гляди вас оцарапают, а в руки, которые берут их с таким видом, будто принимают их на память о вас, а не как должную плату. Именно такое впечатление умела производить ловкая продавщица у лютника — с такой охотой выполняла она свои обязанности. Так что г-н де Брео довольно часто захаживал в «Серебряную лиру».

К тому же он обратил внимание на превосходное качество струн для лютни, которые там отпускали, и что звук, издаваемый ими, был полон и нежен. Жеро выражал благодарность за похвалы его товару, а любезная Маргарита Жеро не презирала комплиментов по поводу ее наружности. Даже мэтр Жеро не особенно оскорблялся, когда до его ушей кое-что долетало, хотя слух его более тонко воспринимал звуки настраивавшихся инструментов, чем то, что говорилось вокруг. Он был человеком покладистым и занятым своими делами. Он возился в своей лавке, покуда ухаживали за его женой. Он сметал пыль, перетирал свои инструменты и приводил их в порядок, а г-жа Жеро за выручкой отвечала на любезности.

Лавка мэтра Жеро была очень приятным местом. Всевозможные инструменты составляли естественное ее украшение, в одно и то же время необычайное и пышное по разнообразию форм и по материалу, который иногда бывал очень ценным. Некоторые были сделаны из редкого дерева с инкрустациями из перламутра и слоновой кости, другие были занятны на вид причудливостью своего построения. Закругленные вырезы скрипок чередовались с круглыми тамбуринами, разделяя соседство со стройной или узловатой тонкостью флейт и пикколок. Все эти инструменты гирляндами, в ряд, висели вдоль стен, а некоторые даже были подвешены к потолку и еле заметно качались. Толстопузая лютня казалась бескрылой птицей, готовой снести свое звучное яйцо.

Это зрелище очень развлекало г-на де Брео, и он довольно часто мечтательно его созерцал. Мало-помалу ему начинало казаться, что все эти инструменты оживают; ему чудился беззвучный концерт, к которому присоединялся серебристый смех хорошенькой продавщицы, у которой белые зубы были словно из слоновой кости, достойной в виде инкрустации занять место в ручке виолы или в боках лютни, а светлые волосы должны были бы прелестно вибрировать под смычком. Это наводило г-на де Брео на мысль о наружности молодой женщины. Направление этих мыслей, очевидно, слишком ясно отражалось на его лице, так что она могла заметить их ход. Маргарита, казалось, не была этим недовольна. Мало-помалу присутствие г-на де Брео сделалось настолько ей приятным, что она стала придумывать, как бы встретиться с ним не при народе и не на глазах у мэтра Жеро, который, не будучи ревнив, тем не менее был мужем и, хотя был поглощен своими занятиями, не мог не заметить, чем занимается его жена, переглядываясь с г-ном де Брео.

Мэтр Жеро гордился тем, что в его лавке в точности можно найти все, чего захочет человек, играющий на каком-нибудь инструменте; потому он был несколько раздосадован, когда в один прекрасный день г-н де Брео спросил у него струн известного сорта, которых случайно в лавке не оказалось. Сначала он начал божиться, что ничего подобного не существует, но под конец, смущенный неполнотой своих товаров, стал уверять, что отлично понимает, что ему нужно, и к следующему дню достанет. Г-н де Брео вежливо отвечал, что это не так спешно, и забыл было про обещание лютника, как вдруг на следующий день, после полудня, он услышал, что к нему стучатся. Двери открылись, и с удивлением он увидел на пороге самое Маргариту Жеро, с опущенными глазами, державшую в руке маленький сверточек.

Скромно она ступила вперед. Она не так живо и быстро взглядывала, как когда она за выручкой встречала покупателей. Г-н де Брео церемонно начал благодарить ее за то, что она потрудилась побеспокоиться, и запутался в словах, как вдруг, громко расхохотавшись, она прикрыла за собой дверь и поцеловала его в губы…

Она довольно часто приходила навещать г-на де Брео, и каждый раз они оставались довольны друг другом. Маргарита была пламенна и благочестива. Она охотно предоставляла в распоряжение возлюбленного часы обедни и время, определенное на покупки, предлоги для которых она придумывала, чтобы объяснить мужу свое отсутствие в лавке. Это составляло более или менее порядочный запас времени, которым они пользовались как могли лучше: то г-н де Брео делал беспорядок в костюме молодой женщины, ровно настолько, насколько это было необходимо, то он раздевал ее донага, чтобы насладиться всем ее телом. Насмотревшись на ее белизну, пока она стояла, он укладывал ее на свою кровать и сам растягивался рядом с нею. Ему доставляло удовольствие чувствовать своей кожей ее кожу не потому, чтобы он по-настоящему любил свою любовницу, но он был молод, стояла весна, и нет никакой неприятности испытывать желание, длящееся настолько лишь, чтобы ощущать, легкое нетерпение.

Однажды, когда они дошли до минуты, следующей за более сладкими, в дверь внезапно постучали. Г-н де Брео едва поспел вскочить на ноги, а Маргарита — натянуть на голову простыню, как на пороге показался г-н Флоро де Беркайэ. То, что предстало его взорам, не оставляло никакого сомнения, что он пришел не вовремя; но он не показал виду, вошел в комнату, держа шляпу в руке, и раскланялся по всем правилам голому телу Маргариты и г-ну де Брео, наспех надевавшему кальсоны; потом, не смущаясь, сел на стул, стоявший поблизости, и, помолчав минуту, обратился к г-ну де Брео. Тот примирился с положением дел, подумав, что в конце концов во время вердюронских празднеств г-н Беркайэ принял его тоже в постели, лежа с рыжей служанкой, и что природные потребности для всех одинаковы. Поэтому он не мог удержаться от смеха, когда г-н де Беркайэ сказал ему:

— Как, сударь, вы все такой же, и вкус к подобным ребячествам у вас еще не прошел?

И г-н де Беркайэ указал на то, что прекрасная лютница старалась как можно лучше скрыть от нескромного посетителя.

— Конечно, — любезно продолжал г-н Флоро де Беркайэ, — если у вас сердце еще лежит к подобным забавам, я могу только рукоплескать вашему выбору. По-видимому, у этой молодой женщины, лица которой я не вижу, прекрасная внешность. Я редко встречал с восхищением более свежую кожу, хотя и не всегда — а я имею в этом кое-какой опыт — лучшие плоды бывают безопасны. В конце концов, если я имею основание поздравить вас, то и мое несколько внезапное появление имеет некоторое извинение. Может быть, я прервал вас в тот момент, на котором не любят задерживаться. Умоляю вас, сударь, продолжать, не обращая внимания на мое присутствие. У меня так много важных тем для раздумья тем временем, что вид ваш меня не смутит. Так что, сударь, поступайте так, как если бы меня здесь не было, а когда вы кончите, я объясню вам цель своего посещения.

Г-н де Беркайэ положил на стол свою шляпу. Видя, что, по-видимому, г-н де Брео не собирается ничего другого делать, как только его слушать, он прибавил:

— Вы должны, сударь, дать мне пятнадцать экю взаймы.

Г-н де Брео попробовал опустить руку в карман, забыв, в каком костюме он находится.

— Да, сударь, пятнадцать экю, — продолжал г-н де Беркайэ. — Уверяю вас, что это не для того, чтобы пропить их в кабаке или чтобы исполнить какую-нибудь причуду. С тех пор как мы виделись с вами, я от многих вещей отказался, и образ мыслей у меня совсем не тот, как тогда; но все-таки нужно есть, сударь, потому что человек жив и хлебом тоже, а не только словом, исходящим из уст Божиих.