Молния. Дионис является в изумрудной красоте. Дионис: Образумься, Ариадна!.. Малы уши твои, мои уши твои: умное слово вмести! Если не ненавидишь себя, как любить?.. Я твой лабиринт... Слава и вечность [12] 1 И давно ты сидишь на своём злосчастье? Как бы тебе не высидеть яйцо, яйцо с василиском из долгой твоей хандры! Что там крадётся Заратустра по ущельям? Изъязвлённый, недоверчивый, угрюмый, соглядатай давний — и вдруг — удар молнии, яркий, страшный, удар из бездны в небо — сотрясается самой горы чрево... Где слились в одно ненависть и молнии стрела, где грянуло проклятье— на горах теперь ютится Заратустры гнев, грозовою тучей крадётся по кручам. Зарывайтесь же в последнюю перину! Марш в постель, неженки! Своды полнятся раскатами громов, стены ходят ходуном и скрепы — Заратустра изрыгает проклятья... 2 О, разменная мелочь мира, слава, — лишь в перчатках я коснусь монеты этой, с отвращеньем раздавлюеё ногою. Ктотам жаждет оплаты? Лишь продажный... На лотке разложен, он хватает жирными руками жестяную побрякушку славы. — Хочешькупить их? Они все продаются. Только цену назначь побольше! Побренчи тугой мошною! Иначе ты придашьим весу, придашь весу их добродетели... Они все добродетельны. Слава с добродетелью — не разлить водою. Мир со дня своего основанья платит за трезвон добродетели трескотнёй славы. Мир живётэтим гвалтом... Перед всеми добродетельными хочу быть виноватым, виноватым самой тяжкой виною! Перед всеми горланами славы стань червём, моё честолюбье! Меж такими у меня одно желанье — стать самым ничтожным... О, разменная мелочь мира, слава, — лишь в перчатках я коснусь монеты этой, с отвращеньем раздавлюеё ногою. 3 Тише! — Обо всём великом — я зрювеличье! — надо молчать или — вещать: вещай же, моя восторженная мудрость! Подымаю взор — там раскинулись моря света: — о ночь, о тишина, о гробовой гул!.. Я знак узрел: из самых дальних далей ко мне нисходит, медленно мерцая, созвездье... 4 О высшее созвездье бытия! О вечных символов скрижаль! Ты — ко мне нисходишь? Чего не зрел никто — твоя немая красота — как? взоров не бежит она моих? О печать непреложности! О вечных символов скрижаль! Уж ты-то знаешь, что́ они все ненавидят, что́ один ялюблю: твою вечность, твою непреложность! Вечно разжигает мою любовь лишь она — непреложность. О печать непреложности! О высшее созвездье бытия! — коего не достигает желанье, коего не пятнает ничьё «Нет», — вечное «Да» бытия! Навечно я — твоё «Да»: ибо я люблю тебя, Вечность! О бедности богатейшего [13]
Прошло десять лет, — ни капли меня не коснулось, ни влажного ветерка, ни росинки любви — земля без дождей... Теперь я прошу свою мудрость, средь засухи этой скупою не быть: излейся сама, сама упади росою, сама стань дождём пожелтевшей пустыни! Однажды прогнал я тучи прочь от моих вершин, — «больше света, вы, скопления тьмы!», сказал им. Сегодня маню их назад: сгустите тьму вкруг меня своими сосцами! — Хочу подоить вас, вы, коровы высот! парную мудрость, росную сладость любви я разолью над землёй. Прочь, прочь, те истины, что мрачно глядят! Не желаю я на вершинах своих горькие, нетерпеливые истины видеть. Златой осиянна улыбкой, напитана сладостью солнца, с румянцем любви, пусть придёт ко мне истина нынче, — только зрелуюистину сорву я с дерев. Ныне я руку тяну к кудряшкам случая, довольно научен, чтоб случай, словно дитя, за ручку вести, и переиграть играючи. Ныне буду я гостеприимен к нежданному, против самой судьбы ощетиниваться не стану — Заратустра не ёж. Душа моя ненасытным своим языком распробовала уже и хорошее и дурное, во все глубины нырнула она. Но всякий раз, пробкой, снова всплывала наверх. Лоснится она на бронзово-смуглых волнах: из-за этой-то души называют меня счастливцем. Кто мне мать и отец? Не отец ли мне принц Изобилье, а мать — радостный смех? Не их ли союз породил меня, диковинную загадку, меня, светлого демона, меня, расточителя мудрости Заратустру? Болен нежностью ныне и влажным ветром, сидит Заратустра и ждёт, ждёт на своих горах, сварившийся и налившийся сладостью в собственном соку, подвершиной своей, подольдом своим, усталый и блаженный, творец на седьмой день творенья. — Тише! Истина проплывает надо мной, словно облако, — невидимыми молниями бьёт она в меня. По широким медленным лестницам сходит ко мне её счастье: приди, о приди, возлюбленная истина! — Тише! Вот она, моя истина! — Из медлящих глаз, из бархатного трепета разит меня её взгляд, милый, язвящий девичий взгляд... Она угадала, в чём моё счастье, она разгадала меня — эй! что это она задумала? — Огненно затаился дракон в бездне её девичьего взора. — Тише! Моя истина говорит! — Горе тебе, Заратустра! Ты похож на того, Кто золото проглотил: тебе ещё вспорют брюхо!.. Слишком уж ты богат, ты, развратитель многих! Слишком многих делаешь ты завистниками, слишком многих делаешь бедняками... На меня саму тень бросает твой свет, — меня бросает в озноб: прочь уйди, ты, богач, прочь, Заратустра, из твоего солнца!.. Ты мог бы всем раздарить свой излишек, но сам ты — излишество! Пойми ты, богач! Сперва раздари себя самого, о Заратустра! Прошло десять лет, — и ни капли тебя не коснулось? ни влажного ветерка? ни росинки любви? Но кто же мог былюбить тебя, ты, богатейший? Счастье твоё всё иссушает вокруг, безлюбыми делает — землёй без дождей... Никто тебе не благодарен. Но ты благодарен всякому, кто у тебя берёт: тебя узнаю́ я в этом, ты, богатейший, ты, беднейшийиз всех богачей! Ты в жертву приносишь себя, тебя мучиттвоё богатство, — ты себя раздаёшь, ты себя не жалеешь, ты не любишь себя: всё время терзаем великой мукой, мукой переполненныхжитниц, переполненногосердца — но никто тебе не благодарен... Беднеедолжен ты стать, неразумный мудрец, коль хочешь любимым быть. Любят только страдальцев, любовь дают только голодным: сперва раздари себя самого, о Заратустра! |
