Выяснилось, однако, что упомянутый частный детектив, которого Фрелинг отрекомендовал как «очень дорогого», на самом деле таковым не являлся. Всего за сотню долларов он охотно поведал, что несколько лет назад по заданию одного клиента фотографировал Ллойда Баллантайна при весьма компрометирующих обстоятельствах. Когда ему сунули еще одну сотню, он предъявил копии сделанных им фотографий, но довершила все дело третья сотня: детектив алчно сверкнул глазами и назвал имя женщины, с которой сфотографировал Баллантайна.

Дерек и Сабрина поняли, что заключили весьма выгодную сделку.

Не откладывая дела в долгий ящик, они вылетели в Таллахасси, где жила упомянутая детективом Джанет Лавин. Удостоверившись, что ее имя нигде публично упомянуто не будет, эта находившаяся нынче в разводе женщина рассказала о своих встречах с. Баллантайном, которые продолжались в общей сложности около шести месяцев. Завершились они из-за боязни Джанет, что муж обо всем узнает. Ллойд Баллантайн был извращенцем и имел обыкновение стегать свою любовницу кнутом. Она не возражала, когда судья завязывал ей глаза или использовал в любовных играх наручники, но кнут ее напугал.

То ли оттого, что ей приглянулся Дерек, то ли потому, что ей вообще нравилось быть в центре внимания, но Джанет неожиданно разговорилась и довольно подробно поведала о том, как они с судьей познакомились и где и при каких обстоятельствах встречались. Более того, она описала Дереку с Сабриной извращенные сексуальные фантазии Баллантайна, а также сообщила имена нескольких женщин, которые, по ее сведениям, также встречались с судьей и могли, будь у них такое желание, подтвердить ее слова.

Это самое «будь у них такое желание» являлось вовсе не пустой фразой, поскольку все женщины Баллантайна были замужем, а иные продолжали оставаться в браке и сейчас.

К сожалению, Джанет Лавин ничего не знала о коррупции в Верховном суде, о том, что Баллантайна шантажировали, и уж тем более не подозревала о существовании у него каких-то секретных документов.

Возвращаясь по шоссе в Вермонт на скорости семьдесят миль в час, Дерек вдруг услышал хлопок, а потом почувствовал, как его «СААБ» стало заносить в сторону. «Шина лопнула!» — подумал Дерек, отчаянно выкручивая рулевое колесо, чтобы удержать автомобиль на дороге. Благополучно притормозив у обочины, он вытер выступивший на лбу холодный пот и посмотрел на Сабрину. Вне всякого сомнения, дорожное происшествие, едва не стоившее им обоим жизни, сильно ее потрясло.

Не ментше был потрясен и Дерек. Прежде у него никогда шина на скорости не лопалась; кроме того, он не знал, как такое могло произойти: шины у него на автомобиле стояли совсем новые и были снабжены металлическим кордом как раз для того, чтобы подобной неприятности не случилось.

Характер повреждения позволял предположить, что шину его «СААБа» продырявил выстрелом из винтовки с оптическим прицелом засевший в лесу у дороги снайпер. Придя к такому крайне неприятному выводу, Дерек поменял колесо, и они с Сабриной поехали дальше. Разумеется, он ни слова не сказал ей о своих подозрениях.

Апрельский день подходил к концу. Первую его половину Дерек провел с Джастином и его друзьями, пытаясь доставить вместе с ними подробный план репортажа о махинациях с избирательными фондами; вторую половину он сидел у телефона, дозваниваясь до бывших любовниц Баллантайна, чьи имена назвала ему Джанет Лавин. В промежутках между этими двумя занятиями он пытался установить контакт с Сабриной, которая, как ему казалось, в последнее время совершенно перестала его понимать.

Ни в одном из этих начинаний он полностью не преуспел и чувствовал себя отвратительно. Во-первых, он ужасно устал, а во-вторых, испытывал сильное раздражение по отношению к шумной компании молодежи, обитавшей теперь в сарае. Поздний обед в этом смысле никакого успокоения ему не принес. За столом в этот вечер собралось восемь человек. Они звенели тарелками и ложками, говорили все разом, спорили, перекрикивая друг друга.

Только через полтора часа, не раньше, ему удалось спровадить их из дома и остаться с Сабриной наедине.

— Пора бы и отдохнуть, — многозначительно сказал он, глядя на жену.

— Пора бы, — как эхо откликнулась она, сметая со сто-»ла крошки. — Но сначала надо убрать в столовой, а потом вымыть посуду.

Зная, что Сабрина непременно отвергнет все его попытки ей помочь, Дерек вышел в гостиную, присел на диван и стал ждать, когда она освободится. Потеряв терпение, он поднялся с дивана и прошел на кухню. Сабрина выложила на стол содержимое кухонных шкафчиков и что-то разыскивала среди всевозможных банок, баночек и коробок.

— Что ты делаешь? — с изумлением спросил Дерек.

— Ищу и никак не могу найти сухие дрожжи, — сказала Сабрина, отодвигая в сторону какую-то коробку. — Помнишь оладьи, которые я как-то готовила?

Дерек, не глядя на нее, сказал:

— Нет, что-то не помню… Я, признаться, надеялся, что ты все свои дела уже закончила.

— Почти что, — сказала Сабрина.

Дерек вернулся в гостиную и еще некоторое время сидел на диване, нетерпеливо постукивая по полу каблуком. Впрочем, долго он так не выдержал, сорвался с места и снова появился на кухне. Сабрина сидела за кухонным столом и размешивала в глубокой миске белую массу, подозрительно напоминавшую тесто.

— Что, черт возьми, ты затеяла? — спросил он, на этот раз не делая ни малейшей попытки скрыть овладевшее им раздражение.

Сабрина словно бы не заметила его резкого тона.

— Поскольку все наши припасы кончились, я решила испечь сдобные булочки.

— Значит, булочки?

— Булочки. С корицей. Тебе нравится есть на завтрак свежие булочки. Уж я-то знаю…

Дерек больше не мог сдержаться.

— Послушай, ты поднялась сегодня в шесть утра и проработала весь день! Писала, ездила в город за продуктами, готовила, снова писала, копалась в саду, потом ездила в город за бумагой для принтера, меняла белье у всех наших постояльцев, убирала дом, мыла посуду — и вот теперь, когда на часах половина десятого, затеяла на ночь глядя печь булочки?

— Да, затеяла. Разве в этом есть что-нибудь дурное?

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Дерека.

— Дурное или нет, не знаю, но некоторая странность во всем этом определенно есть! Ты слишком много работаешь, Сабрина, — вот что я тебе скажу. Неужели ты не понимаешь, что тебе это вредно?

— Уверена, что это не так, — холодно произнесла Сабрина, продолжая размешивать тесто.

— Ты же беременна. Тебе нельзя перенапрягаться.

— Мой доктор сказала, что я могу делать все, что захочу.

— В разумных пределах, дорогая моя, в разумных пределах! Но ты, как выяснилось, не понимаешь, что это значит. К чему, скажи на милость, так усердствовать? Ты ведь не участница конкурса «Хозяйка года»?

Она бросила на него хмурый взгляд, но потом снова уткнулась глазами в миску с тестом.

— Оставь тесто в покое! — рявкнул Дерек. Он в два шага пересек кухню, выхватил миску у нее из рук и со стуком поставил на разделочную доску.

— Дерек…

— Я хочу знать, чего ты добиваешься? Может быть, того, чтобы я, видя все это изо дня в день, свихнулся?

— Глупости какие. Нет, конечно.

— Тогда зачем ты изводишь себя непосильной работой?

— Мне нравится, когда я при деле. Я люблю работать…

— Что-то незаметно. У тебя постоянно хмурый и озабоченный вид.

— Это потому, что я с головой ухожу в дело, которым занимаюсь.

— Это потому, что у тебя невроз. То, что происходит с тобой, неестественно и наводит на грустные мысли. О том, к примеру, что ты хочешь вызвать у себя выкидыш.

У Сабрины вытянулось лицо. Впрочем, в следующую секунду оно снова приняло привычное сдержанное выражение.

— Что, интересно знать, натолкнуло тебя на такую чудовищную мысль? — осведомилась она, пряча глаза. — Это же идиотизм!

— Неужели? — спросил Дерек, опускаясь на кухонный табурет и облокачиваясь о мраморную разделочную доску. — А мне вот кажется, что я рассуждаю вполне здраво. С тех пор как доктор сказала тебе, что ты беременна, ты только и делаешь, что работаешь. Более того, каждый новый день ты работаешь чуть больше, чем в предыдущий, но при всем том перескакиваешь с одного дела на другое, ни в чем не находя удовлетворения и успокоения.