Мерзкий тип вызывающе медленно потащился к зданию таможни. Двадцать минут спустя, показавшихся мне вечностью, он вернулся.

– Шеф велел передать, – объявил этот цербер, живущий за счет налогов с населения, – если хотите, можете оставаться в Австрии.

И еще добавил сквозь зубы:

– Советую как следует зарубить себе это на носу.

Я повернул назад. С огромным трудом я все же провел иннсбрукские гастроли: отыскал другой пограничный пункт, неподалёку от автострады. На всякий случай дождался, пока к нему сперва подъедут два старых тяжело груженных автомобиля, в каких обычно разъезжают иностранные рабочие (эти были из Турции). Я вклинился между ними. Как и ожидалось, моя машина показалась таможеннику наименее подозрительной из всех трех, надписей политического характера, наклеенных на багажнике, он не увидел. Контроль прошел без проблем.

В 1973 году отцы города Базеля решили подрезать крылья местному городскому театру, лишив его финансовой поддержки: в их глазах он выглядел чересчур прогрессивным. Коллеги обратились ко мне за помощью, и я поехал, чтобы выступить на концерте солидарности в этом храме муз, над которым нависла угроза. Намеченный для выступления день плохо вписывался в план моих гастролей. Был только один выход: ехать поездом и к тому же, учитывая дальнейшие напряженные выступления, взять билет в дорогой спальный вагон.

В Базеле на вокзале поезд ненадолго останавливается: пограничные формальности. Я уже начинал дремать, как вдруг услышал голос проводника на перроне, который вполголоса о чем-то переговаривался с пограничниками.

– В вашем вагоне едет Киттнер? – внезапно отчетливо услышал я. Сон мгновенно улетучился. Скрывать мне нечего, но там, судя по всему, против меня опять что-то затевалось.

– Тогда пошли. – Голос второго подтверждал мои опасения. Затем по коридору зазвучали тяжелые шаги, перед моим купе они стихли. Кто-то кулаком забарабанил в дверь.

– Немецкая таможня. Откройте, пожалуйста.

Они, видно, и в самом деле решили взять меня в оборот. Я поспешно натянул брюки, слегка возбужденный, в ожидании очередных неприятностей со стороны властей. Когда я открыл дверь, то увидел сияющие, дружелюбно улыбающиеся глаза двух человек, одетых в форму.

– Товарищ Киттнер, дай нам автограф!

А второй добавил:

– Мы оба – члены организации «Молодые социалисты» и в прошлом году были у тебя на выступлении в Лёррахе. Нам очень понравилось.

Это был бальзам на сердце. Но здесь я должен оговориться: в 1973 году практика запрета на профессии ещё не приняла таких масштабов, как это случилось позднее, вскоре после описанной сцены. Сегодня эти таможенники не смогли бы позволить себе ничего подобного.

«Петь запрещается»: Дитрих Киттнер на демонстрации безработных

У меня есть копии трех судебных обвинений, выдвинутых против людей, которым грозил запрет на профессию. Всем трем обвиняемым инкриминировалось посещение ими выступлений Киттнера. По вполне понятным причинам я пока еще не могу предать гласности эти факты в своей стране, там, где я живу и работаю.

КОНФУЗ

Кроме сценического реквизита, в моем платяном шкафу нет никаких атрибутов буржуазного благосостояния, без которых многие люди не мыслят своего существования, – таких, например, как «пиджак однобортный из особо ноской материи со скромным рисунком» или «модный двубортный костюм, приталенный, 60 % чистой шерсти» (брюки с манжетами, косые карманы, несминаемая складка), я уж не говорю о смокинге или фраке. Я не обзавелся даже более или менее приличным галстуком, если не считать тех, что мне подарили: не люблю носить на шее эту удавку. В этом – мой шик. Я могу себе это позволить, так как на официальные приемы меня приглашают нечасто, а потому дорогой гардероб означал бы для меня выброшенные деньги: никогда бы не смог износить его.

А если мне и предстоит «выход в свет», я нахожу выход из положения и одеваюсь так, чтобы не оскорбить своим видом приглашенных гостей и не поставить хозяев в неловкое положение. В таких случаях я извлекаю на свет божий черные вельветовые брюки, бережно хранимые для подобных случаев, удобную и чистенькую куртку того же цвета и из того же материала. Для того чтобы весь ансамбль был выдержан в принятых в обществе черно-белых тонах, стараюсь заблаговременно сдать в чистку белый свитер. Экипировавшись таким образом, я своим видом не вношу особого диссонанса в атмосферу юбилеев, свадеб, похорон и приемов.

Когда руководитель Постоянного представительства ГДР в Бонне Михаэль Коль устроил в Ганновере прием по случаю своего официального вступления в должность, он пригласил на него не только представителей политических и общественных кругов земельной столицы, но и оппозиционных деятелей культуры и – что следует особо отметить, поскольку в ФРГ такие вещи, к сожалению, совершенно не приняты, – также рабочих. Тем самым он продемонстрировал не только знание дипломатического этикета, но и суверенный стиль поведения, характерный для представителя социалистического государства. Я тоже оказался в числе приглашенных.

Киттнер выступает перед бастующими рабочими судостроительной верфи в Бремене

Нижнесаксонское земельное правительство, по слухам, направило в связи с этим послу официальный протест: приглашение господина Киттнера в период, когда накал демонстраций «Красного кружка» достиг своего апогея, является-де «недружественным актом». Но на представительство ГДР это явно не произвело никакого впечатления, так как и на следующий прием мне опять пришло приглашение. Это радует меня до сих пор, и я нисколько не сожалею, что в то время мне приходилось, уходя с демонстрации, делать здоровенный крюк, чтобы заехать домой и переодеться в свой роскошный вечерний костюм.

Дипломатический прием, после того как были произнесены приветственные речи, проходил, как обычно, в непринужденных беседах разбившихся на группы гостей. Некий пожилой господин, занимавший в ХДС какую-то официальную должность, подняв свой бокал, добродушно обратился ко мне:

– Вот видите, господин Киттнер, вам, представителям искусства, живется легче, чем нам: вам не приходится париться в парадных костюмах.

– Это одна из немногих привилегий, которые у нас есть, – так же любезно парировал я.

Господин решил, видимо, отплатить мне за такой ответ и нанес сокрушительный удар:

– Но преимуществами свободного Запада вы охотно пользуетесь, не правда ли? Скажите-ка: ведь такую шикарную куртку, что на вас, там у них не купишь. – Под «там, у них» он имел в виду ГДР.

В ответ на это я молча распахнул куртку и показал господину, знавшему толк в моде, этикетку, пришитую изнутри: «Народное предприятие по пошиву верхней одежды в Вернигероде». Эту добротную вещь я в свое время купил в ГДР, когда неожиданно выяснилось, что мне предстоит вечером идти на прием по случаю нашей премьеры.

Господин из ХДС лишился дара речи. Не говоря ни слова, он быстренько отошел и присоединился к другой группе беседующих.

МЕНЯ ОПОЗНАЛИ

Как-то раз, делая покупки в универмаге Магдебурга (ГДР), в одном из отделов я обнаружил нечто, меня приятно поразившее. Это был широкий ассортимент таких замечательных вещей, которые бесполезно искать в гигантских торговых центрах, принадлежащих концернам ФРГ. А именно: «знамя красного цвета, 120 X 120 см, I сорт», изготовлено в 1977 году народным предприятием «Бандтекс» в Пульснице. Или же флаг меньшего формата, 60X100 см, изготовленный народным предприятием «Планета» в Эппендорфе. Имелось также знамя, которое можно вывесить из окна (хотя до Первого мая было еще далеко), тоже первого сорта, 40x60 см, вдобавок сниженное с 2 марок 90 пфеннигов до 1 марки 60.