Позднее, в полицейском участке, обескураженный старший патруля наверняка спрашивал всех: «Куда же девался Киттнер? Он ведь был у нас в руках».

Однако расследование против меня за «деятельность, представляющую угрозу государству», было начато.

Расскажу еще об одном случае столкновения с коричневыми. В 1969 году глава НДП Адольф фон Тадден решил провести предвыборный митинг в городе Хамельне. И, разумеется, в принадлежащем городу здании Везербергландхалле – отцы города, конечно же, не видели причин, почему бы не пойти навстречу этому крысолову. Ясно, что внепарламентская оппозиция должна была лечь на амбразуру, чтобы спасти политическую репутацию Хамельна. Объявление в «Клубе Вольтера» плюс устная пропаганда – этого оказалось вполне достаточно, чтобы ровно в назначенный час здание было блокировано 800 демонстрантами. Хотя многочисленным полицейским и удалось провести через кольцо окружения кое-кого из сторонников НДП, все равно в конечном итоге коричневому фюреру пришлось выступать перед почти пустым залом, как и должно быть в настоящем правовом государстве.

Оставалось, правда, в тот вечер решить еще одну проблему. Накануне полиция вытащила из машины с громкоговорителем и арестовала нашего друга Фердля Пика, хотя он, будучи официальным кандидатом ГКП на выборах, имел разрешение от властей агитировать таким способом за свою партию. Причиной ареста послужили его многократные призывы дать отпор неонацистам. И вот теперь Фердль, как сообщил нам по секрету один симпатизировавший нам полицейский, сидел в подвальной камере, в четырехстах метрах от полицейского участка. Сам он позднее рассказал нам, что во дворе находились бронированные полицейские машины с включенными моторами, поставленные так, чтобы их выхлопы прямехонько проникали через окно в узкую камеру. Эта пытка не прекращалась, несмотря на его протесты и ссылки на больное сердце.

Нашему товарищу необходима была поддержка. Я переговорил с двадцатью или тридцатью надежными людьми – с каждым по отдельности. И когда минут десять спустя я через мегафон обратился к демонстрантам: «А не пора ли нам всем посмотреть, как дела у нашего Фердля?» – для посвященных это было сигналом. Они немедленно двинулись в путь. Другие тоже быстро сообразили, в чем дело. Буквально в течение нескольких секунд 800 демонстрантов без какой-либо команды направились к полицейскому участку. Полиция, давно уже привыкшая к тому, что все начинания внепарламентской оппозиции проходят после долгих дебатов, во время которых тщательно взвешиваются все «за» и «против», оказалась застигнутой врасплох. Потребовалось не меньше пяти минут, пока удалось собрать и рассадить по машинам весь личный состав, согнанный для охраны неонацистов. Когда полицейские машины с бешеной скоростью, с «мигалками» и воем сирен мчались к участку, мы уже стояли перед зданием и громко скандировали, требуя освободить Фердля. Начальник участка с тремя подчиненными загораживал входную дверь, показывая всем своим видом, что ляжет костьми, но нас не пропустит. Правда, в глазах у всех четверых была тревога, а руки они держали на кобуре.

Разумеется, мы и не собирались штурмовать участок. Но для противной стороны самого нашего появления, по-видимому, было достаточно, так как через десять минут мы могли с ликованием заключить нашего Фердля в объятия и успешно завершить акцию. Курт Деммлер, исполнитель песен из ГДР, сочинил позднее балладу об этой истории.

Лично меня ожидало очередное представление. Тогдашний обер-директор Хамельна Грос от начала до конца следил за нашей демонстрацией и действиями полиции по защите неонацистов, стоя в позе полководца на крыше здания. Когда я позднее снова появился на месте блокады, то увидел этого достойного мужа на площади в окружении дискутирующих граждан.

– Что тут произошло? – с невинным видом поинтересовался я.

– Беспорядки, – пояснил он мне. – Вновь объявился этот бродячий цирк Киттнер – Пик.

– Пик? Киттнер? Кто это такие?

Высокопоставленный господин терпеливо обрисовал мне преступную и антиконституционную деятельность господина Киттнера, не стесняясь в выражениях и не жалея красок. Несколько человек, стоявших вокруг нас, изо всех сил старались не расхохотаться.

Я вежливо поблагодарил его за исчерпывающую информацию и ушел. Отойдя на некоторое расстояние, я услышал, как кто-то громко сказал: «Господин Грос, да это он сам и был». Раздался громкий смех.

Когда после этого я вторично столкнулся на площади с господином обер-директором, он залился краской и отвернулся. Позднее этот представитель СвДП стал земельным министром внутренних дел, верховным правителем полиции и ведомства по охране конституции, то есть тех организаций, которые постоянно проявляли по отношению ко мне заботу особого рода. Вот так иногда шутит судьба.

Другой участник событий в Хамельне знал меня гораздо лучше. Когда бы мы, представители внепарламентской оппозиции, ни появлялись на предвыборных митингах коричневого фон Таддена, всегда готовые к антинацистским выступлениям, предводитель НДП: неизменно приветствовал нас с трибуны на манер владельца рыцарского замка: «А вот и Киттнер с его одичавшими обезьянами-ревунами».

Впервые я встретился с обер-нацистом в сентябре 1968 года. За четыре или пять дней до этого, когда я совершал гастрольное турне, мне позвонил один товарищ из Ганновера и сообщил о готовящемся там неонацистском сборище. Как раз в это время в Эссене собрались почти все исполнители песен для работы над выпуском совместной пластинки с произведениями, посвященными рабочему классу, – удачное совпадение. Каждый из коллег наговорил на магнитофон обращение к гражданам Ганновера с призывом принять участие в протесте. Столько знаменитостей можно редко собрать вместе, да еще для агитационных целей в связи с относительно мелким мероприятием. Я и сегодня храню эту кассету, как уникальную политическую реликвию. В сопровождении музыки Теодоракиса запись звучала очень даже неплохо. Правда, мне, не профессионалу звукозаписи, пришлось изрядно повозиться. Но без этой кассеты никак было не обойтись, поскольку после возвращения из турне в нашем распоряжении оставалось всего около двух суток – явно недостаточно, чтобы организовать что-то более внушительное. Листовки втихомолку отпечатал на обрезках бумаги один ученик наборщика, оставшийся в типографии на ночь. Жаль, время было отпускное, и нас, членов «Клуба Вольтера», было в городе не так-то уж много. Только тщательная подготовка могла компенсировать нехватку людей.

Необходимо было принять в расчет, что наша демонстрация скорее всего будет запрещена. Итак, нам следовало с толком использовать короткое время между подачей заявки на проведение демонстрации и отказом властей. С этой целью мы установили в самых оживленных местах Ганновера «агитационные музыкальные автоматы» – машины с громкоговорителями, через которые и транслировали упомянутую магнитофонную запись. Водитель, находясь метрах в двухстах от машины, наблюдал за происходящим и при этом раздавал листовки. Когда запись подходила к концу, он, если вокруг не было ничего подозрительного, садился в машину и переезжал на другое место. Тем самым мы увеличили охват агитируемых и усложнили задачу полиции, стремившейся помешать нам.

Два дня спустя неонацистская процессия в составе, как всегда, не более 500 человек двигалась по направлению к Нидерзаксенхалле. Причем для ее охраны были выделены полицейские в количестве, превышавшем число охраняемых. Наше выступление по распоряжению властей попросту не состоялось. Но прийти на нацистское собрание поодиночке в качестве «слушателей» – этого уж нам никто запретить не мог. Оно было объявлено «открытым». Правда, антифашистам пришлось со скрежетом зубовным заплатить по две марки за вход.

Мне самому, к сожалению, билета в кассе не выдали: «Вас-то мы хорошо знаем». Разумеется, кто-то другой купил мне входной билет. Но и это не помогло. «Ты, красный, сюда все равно не пройдешь – с билетом или без. Будь доволен, что тебе не вломили, как следует». Так пугали меня неонацистские погромщики, про которых ходила особенно дурная слава.