A господа от ХДС долгое время не понимали, что играют роль добровольных помощников и регулярно затевали бучу в комитете по делам культуры, когда речь заходила о кабаре Киттнера. «Поддерживать этого человека – значит, вкладывать в его руку молоток, которым он разобьёт все наши окна». Говорили и о «гнезде на Бишофсхолердамм». Каком гнезде? Вначале размер субсидии был определен в 6 тысяч, затем её увеличили до десяти, и, наконец, она стала чуть-чуть больше 20 тысяч марок в год. Если сравнивать это с дотациями, которые получают даже самые маленькие буржуазные театры, то получалась все равно лишь ничтожная часть обычно выделяемых сумм. Чересчур крошечная, если сравнить ее с затратами, дефицитом и наплывом публики, но вполне достаточная для того, чтобы мы не могли жаловаться: мол, ничего не получаем. Ради истины следует об этом упомянуть.
– Предположим, – сказал я как-то одному весьма компетентному политику из сферы культуры, – я отказываюсь от ТАБа, его возьмет государственный театр и будет устраивать там примерно столько же представлений для такого же числа зрителей. Какая дотация ему для этого потребовалась бы?
После короткого размышления последовал откровенный ответ:
– Два миллиона ежегодно.
И затем пояснил:
– Но у них же 40-часовая рабочая неделя.
Правильно, так и должно быть. Выкладываться по 91,5 часа в неделю – это привилегия деятеля культуры, который имеет свои убеждения.
С этой позиции и следует рассматривать все наши последующие конфликты с земельным правительством Нижней Саксонии из-за финансовой поддержки. Это была борьба не только за улучшение условий труда, но также и за равноправное отношение к нам и к публике, которая не должна была платить дороже за входные билеты только потому, что люди хотели понять суть некоторых проблем и разобраться в них.
Вначале казалось, что земельное правительство смирилось с существованием нашего кабаре в Ганновере. Более того: когда незадолго до открытия наш театр (а все было продумано до мелочей!) вдруг оказался под угрозой из-за препятствий, чинимых властями города, тогдашний министр от СДПГ Гролле предоставил в наше распоряжение 14 500 марок – сумму, мизерную для земельного бюджета, но для нас весьма ощутимую, которую мы были не в состоянии собрать сами.
Тут правые подняли бучу. Представители ХДС протестовали открыто и в кулуарах. Правительственный президент от ХДС, распоряжавшийся выплатами, отказывался выделить деньги. Выдача средств Киттнеру наталкивается на «непонимание в полицейских кругах», – сообщил он. Множились заявления для прессы, где содержались «за» и «против». Ежедневно по радио передавались различные точки зрения: можно было подумать, что речь идет о существовании земли Нижняя Саксония, если хотите – всей христианской Европы. Такое внимание прессы, на которое мы не напрашивались, в начальной фазе существования ТАБа могло нам повредить: отпугнуть от театра кое-кого из почтенных граждан.
Но нельзя забывать и о другой стороне медали. В ответ на нападки со стороны ХДС министр по науке и культуре заявил, что он, само собой разумеется, не разделяет политических убеждений господина Киттнера, но упомянутый господин является-де одним из выдающихся представителей германоязычного кабаре и нельзя же самом деле позориться перед всей западногерманской критикой. Такие высказывания, передаваемые вдобавок в деловом тоне дикторами новостей, не могли не подтолкнуть того или иного радиослушателя к решению составить обо всем собственное мнение, да еще и посмотреть на этого левого в ТАБе.
Попутно заметим: столь либерально мыслящие министры, само собой разумеется, составляют исключение.
Во всем остальном власти с самого начала уделяли ТАБу внимание особого рода. Вечером в день открытия, после окончания представления (программа называлась «Твое государство – знакомое чудовище» [23]), один из зрителей вернулся в театр и взволнованно сообщил: «Перед дверями стоит полиция».
И он был прав. Прямо перед театром, на самом видном месте стояла полицейская машина. Люди в униформе, не скрываясь, внимательно рассматривали каждого выходящего. Не было ли это выражением «непонимания в полицейских кругах»? Эта сцена в начальный период нашего существования повторялась почти ежевечерне.
Нетрудно себе представить воздействие подобных постов наблюдения на посетителей театра, выходящих после представления кто в радостном, а кто в задумчивом настроении, в зависимости от темперамента. Кое-кто лишь после этого начинал осознавать, что его свободное времяпрепровождение, как ему казалось, вполне безобидное, в глазах властей выглядит угрозой для основ государства. Для других это было лишь подтверждением правильности всего, о чем говорилось со сцены.
Спецохрана осуществлялась лишь в первые годы наших выступлений и в 1977 году прекратилась. Было ли тут дело в нехватке персонала, постепенном угасании всеобщего полицейского возмущения или просто в осознании бессмысленности подобной траты сил, не берусь судить.
Точно так же и присутствие поклонников кабаре, интересующихся содержанием моих программ явно в служебных целях, мы могли наблюдать ежевечерне лишь в начальной стадии существования ТАБа. Сегодня такие господа, которые сразу обращают на себя внимание, появляются крайне редко, только во время закрытых представлений для членов профсоюзов, рабочих или студентов: в последнюю минуту они возникают у кассы, тщетно пытаясь заполучить удобное местечко. В глазах у них при этом такое просящее выражение, что хоть кино снимай.
И только единожды мы могли официально приветствовать в стенах ТАБа представителя земли Нижняя Саксония – это был тот самый министр Гролле, отказавшийся увязать выдачу дотаций с требованием политической лояльности. Да и то ему пришлось смотреть представление, сидя в последнем ряду на спешно принесенном приставном стульчике, поскольку он поздно объявил о своем желании посмотреть программу, а мест для особо почетных гостей мы тогда еще не держали, хотя бы в виду отсутствия на них чрезмерного спроса.
Посещая ТАБ, министр в этот день уже ничем не рисковал. После одной тайной закулисной сделки в парламенте всем, в том числе и ему самому, было к этому времени прекрасно известно, что часы правительства, куда он входил, сочтены. Неплохая идея для политика – провести свой последний вечер на посту министра в политическом кабаре. На следующий день новым главой земельного правительства стал доктор Эрнст Альбрехт, представитель ХДС, еще до этого снискавший себе известность как бескомпромиссный защитник интересов крупного капитала. Фирма «Бальзен» по выпечке печенья длительное время финансировала штаб советников еще не избранного, даже еще не выставлявшего своей кандидатуры Альбрехта, дабы «готовить его к выполнению задач на посту премьер-министра». Общественности и по сей день неизвестно, кого из депутатов тогдашней коалиции СДПГ/ СвДП, обладавшей большинством голосов, господин Альбрехт должен благодарить за свою «коронацию», состоявшуюся путем тайного голосования.
ТАБ очень скоро почувствовал на себе последствия смены правительства. Несколько дней спустя один из чиновников министерства науки и культуры заявил мне: «Всё, теперь для вашего театра больше ничего нельзя будет сделать. Вообще-то можно было бы помочь без шума и незаметно, но, если всплывет имя Киттнера, все потеряно. Тогда шлагбаум будет опущен окончательно».
В его голосе звучала безнадежность. Чиновник был членом ХДС, однако, несмотря на свою принадлежность к оппортунистической партии, позволял себе задумываться над тем, как поддержать искусство.
И действительно, после этого «Кружок друзей Театра на Бульте», общественный и независимый от ТАБа комитет, куда входили друзья и сторонники малых жанров искусства, еще один раз получил небольшую дотацию для организации гастролей иногородних артистов в помещении нашего театра. Имелось одно дискриминационное условие: из этих средств нельзя было израсходовать ни пфеннига на организацию других представлений, не говоря уже о программах Киттнера. Это означало конец всем субсидиям.
