– Не получится, – авторитетно сообщил паренек с дредами. – Малыш если так вот свалится, то ровно шестьдесят минут – не кантовать ни разу, а то заблюет все вокруг ровным слоем. Да и не поднять его – тяжелый, черт, когда пьяный – чисто колода деревянная. И в тачку не один бомбила его не возьмет.

– Ну и что ты предлагаешь, Дреда? – спросил у дружка Ушастик и тут, увидев Ляльку, расплылся в полупьяной улыбке. – Сестреночка! Родненькая, спасительница! Благодетельница! А денежки есть у тебя в бисерном кошелечке?

– Есть, – ошарашено ответила Лялька, абсолютно сбитая с толку этими ёрническими причитаниями.

– Ну, вот же и ладушки, вот же и хорошочки. – Колобок схватил ее за руки и, ласково глядя в глаза, быстро-быстро заговорил: Слушай, сестреночка, ты посторожи братушку, а? А то они там, понимаешь… А мы – здесь! Выжрут ведь все, черти. А я тебе адресок оставлю – вот!

Он нацарапал что-то на куске невесть как уцелевшей салфетки

– Малыш как проснется – через полчасика, – ты его бери, сажай в машиночку и к нам привези. Денежки-то есть? Сама сказала. А мы отдадим. Ну, ей-богу, сейчас не при деньгах, а там отдадим, ну, ладушки? – проговаривая все это, он отступал потихонечку в коридор, пятясь задом, а двое его дружков, уже выбрались за это время наружу и ждали, пока продиктуются последние указания.

– Ну, ждем вас скоренько, целуюшки! Адресок не потеряй! – выкрикнул напоследок Ушастик, и всех троих как ветром сдуло.

А Лялька осталась тупо стоять над телом мирно спящего Малыша и мяла в руках огрызок салфетки, который всучил ей расторопный лысый колобок. Опомнившись, она развернула скомканный клочок и прочла: «Морской переулок, второй перекресток, через первый двор, во второй двор – колодец, с угла налево, под крыльцо – Митюхина квартира».

Сюда приходили и днем, и ночью. По одному и целыми компаниями. С характерно позвякивающими авоськами. Музыканты, поэты, художники, просто интеллектуалы, знаменитые уже или только подающие надежды. Низкие первоэтажные окна выходили прямо на улицу, можно было, перед тем как войти – заглянуть, увидеть, кто в гостях, и решить, нравится тебе компания или нет.

Квартира в старинном доме, на пересечении двух самых центровых магистралей Города, неизвестно как досталась непутевому Митюхе. Об этом ходили слухи и легенды, совершенно ничем не подкрепленные. Одни говорили, будто прадед Митюхи владел прежде всем домом, да и не только этим, а еще многими, да и иными сокровищами в придачу. Другие резонно возражали, что с таким происхождением давно бы уж уплотнили Митюху до нуля, и пролетарии всех стран объединились бы в его квартире, а все наоборот, и дед Митюхи был доверенным человеком в тогдашних смольнинских коридорах и служил исключительно по чрезвычайным поручениям… Так это было или иначе, но собирались гости ежевечерне в этом гостеприимном дому, набитом пыльными раритетами. Квартира была старинная, с высоченными потолками, кучей кроватей, расставленных в самых неожиданных местах, с просторной гостиной и круглым столом, над которым, конечно же, абажур с кистями…

Компания разношерстная: кто-то – уже на пике популярности, а кто-то, наоборот, избит жизнью, едва держится, но этому салону – все равно, здесь всех любят одинаково и запрещено задаваться. Да никто и не задается! Болтают об искусстве – и все! Поэты в запале литературного спора кроют матом виртуозно. Филологи, если дамы обыгрывают их в преферанс, загибают такие словечки, что небо скрючивается. Ну, иногда, конечно, и под столы падают и ссорятся, и дерутся даже! И влюбляются. Или – просто так, потому что это приятно… И никогда не знаешь, кто придет сегодня, даже сам хозяин не в курсе! Звонок в дверь – и вот, новые гости потрошат мешки с подношениями. Гитара на стене. Рояль черный лаковый, с облупленным боком. Все, кто играть умеет и петь – пожалуйста. И стихи… Таперам вместе не спать – только по очереди – чтобы музыка не замолкала. Потому что песни поют. Целый день и всю последующую ночь. Когда романсы, а когда – рок-н-рол, а иной раз – блюз или арии оперные. А бывает – и частушки матерные. А то – лирику читают. А то – сорвутся и едут в другие гости или в концерт. Даже те, кто ходить уже не может. Их тоже выводят прогуляться.

А вернувшись – начинают все по-новой! Ведь по дороге-то, конечно, в магазин зашли.

Утро нелегко дается. Особенно, когда не понятно – где ты. Потом, конечно, вспомнится. И окружающие уже узнаны, часть спит беспробудно, но некоторые уже шевелятся. И тут добрый какой-нибудь человек идет в магазин! Мороженое девчонкам покупает и шампанского, а себе, конечно, маленькую… И замечательно так. Пока остальные почивают – сесть вдвоем, втроем (нет, больше не надо) и тихонечко так, под философскую беседу возвращать себя в эту жизнь, а потом еще кто-нибудь проснется и бегом на голоса, скорей свои двадцать капель спиртного примет (святое) и вот, пошел уже яишенку делать, благодетель.

Шевелится потихоньку квартира, вот уж и золушки пошли посуду мыть, а ребята за гитары взялись – полегчало. И весело снова, и кто-то уже супчик бараний варганит, салатики рубят, и подкрепление звонит, главное – чтоб на работу не ходить! Или по телефону разруливай, пока говорить еще можешь. Днем, конечно, сухенького надо… Ну, кто утром малька принял – спит уже, а остальные напитками разминаются, которые новые гости принесли.

И так кружит, и кружит день за днем в веселом круговороте времени, где каждый час – праздник и шоу не кончается.

Вот в эту знаменитую квартиру и звонила сейчас Лялька, с трудом удерживая в вертикальном положении тело Малыша, которое было, нужно признать, не слишком устойчивым.

Как и предсказывали Дреда и Ушастик, в гримерной, ровно через тридцать минут, Малыш начал шевелиться на полу. Потом сел самостоятельно и, умильно глядя на Ляльку, потребовал «дозаправки». Та, уже начавшая слегка понимать сленг закулисных аборигенов, догадалась, что требуется спиртное, и попыталась объяснить, что их ждут в гостях, а там есть все. Малыш разулыбался и поднялся с полной готовностью самостоятельно идти на праздник жизни. Подхватив гитару, он очень бодро вывел новую подругу на свежий воздух, сопроводил ее в ликероводочный магазин, оказавшийся прямо за углом, и, нежно прошептав в ушко, что он нынче не при деньгах, а нужно непременно что-нибудь братушкам принести, уговорил приобрести литровку «Столового вина №21», в просторечии называемого «водкой». Уверив Ляльку, что деньги ей «кто хошь отдаст, как только приедем», Малыш позволил посадить себя в машину, где силы его окончательно иссякли, и он снова заснул. А вытащить его из машины было уже очень непросто. Наконец, дотолкав полусонного до крыльца «с угла – налево», Лялька изо всех сил жала кнопку дверного звонка.

Открывать, однако, никто не торопился. Но присутствие большого количества людей в квартире ощущалось. Взрывы хохота, звук нескольких гитар раздавались эхом на лестничной площадке. Ясно было, что внутри веселятся вовсю. Наконец, в момент временного затишья, гуляки услышали звонковое дребезжание, и некто зашаркал открывать. Прощелкали замки, и в дверной щели появилось несколько помятое, но улыбчивое лицо, в молодой щетине и с голубыми, по-детски незабудковыми, глазами.

– О! Водка пришла! – радостно возвестило лицо, и дверь распахнулась во всю свою гостеприимную ширь.

Мужичок оказался невелик ростом, худощав, в стареньких потрепанных джинсах и клетчатой ковбойке. Он проворно освободил Ляльку от пакета со спиртным и умчался по длиннющему коридору, жизнерадостно бросив на ходу: «Заноси Малышевича». Лялька, обхватив тело Малыша двумя руками, потащила его по коридору, ориентируясь на веселый гул где-то в недрах квартиры.