— Что нам обоим нужно, Долли, так это еще немного «Фрамбуаза». Он помогает хранить тайну и дает крылья воображению.

Они свернули с Сансет и подъехали к отелю, оставили машину служителю на стоянке. Он провел Долли с пакетом в «Поло Лондж». В поздний час ресторан был наполовину пуст, они нашли маленький столик у окна, отгороженный ширмами из зеленых пластиковых листьев, с которых лет десять не вытирали пыль.

— Два тройных «Фрамбуаза» и телефон, — велел Лестер официанту. Он разбирался если не в существе, то в форме.

Телефон принесли сразу, потом официант удалился на совещание с барменом и вернулся с двумя кофейными коктейлями.

— Бармен говорит, такого у нас нет. Это сгодится?

— Чудесно, — сказала Долли, зажав пакет подбородком и пытаясь в тусклом свете прочитать надпись на торчавшем конверте.

Лестер поднял тост за Долли:

— За лучшую актрису в мире, кто бы там ни выиграл!

Они выпили кофейный коктейль, и Лестер подал официанту знак принести еще два.

— О, Лестер, — захныкала Долли, — после всего этого я уже не хочу увидеть свой конверт. Такой чудесный вечер, не хочется его портить.

— Но напряжение, невыносимое напряжение!

— Лестер, если я выдерживаю, ты тоже сможешь потерпеть одну ночь.

— Тогда отдай мне пакет.

— Лестер, Лестер! Что ты делаешь?

— Не бойся, я не смотрю актрис второго плана, ага — естественно, на самом дне…

— Что это?

— Лучший фильм, вот и все.

— О, Лестер, разве можно?

— И ты еще спрашиваешь?

— У нас будут неприятности, вот увидишь, будут, — причитала Долли.

— Они уже есть. Так давай порадуемся. — Лестер осторожно вскрыл слабо запечатанный конверт, не порвав шнурок, и, соблюдая церемонии, как настоящий профессионал, вгляделся сквозь очки в написанное внутри слово. — Гм-м… В их машинку пора вставить новую ленту. «Зеркала». «Зеркала»! Долли, «Зеркала»! Мы справились, мы победили!

Долли прижала руки к губам. Со всех сторон на них оборачивались.

— Тс-сс! Ура! Ура! Ура! Ура! Я так счастлива! Что ты хочешь сказать этим «мы справились»? Это сделал Вито.

— Картина-то нашей студии: мы это сделали!

— Не будем ссориться: ее делали все. О, Лестер, нам нужно сейчас же сказать Вито. Дай телефон, — сказала она, по лицу ее текли слезы радости. Но когда она потянулась к телефону, пакет раскрылся, и остальные двадцать конвертов высыпались на ковер. Лестер снял очки, чтобы видеть вдаль. Он заметил, что их столик, за которым безудержно всхлипывала Долли, вокруг которого на полу рассыпались конверты, а телефонный шнур, шевелящийся на столе и грозящий опрокинуть два кофейных коктейля, привлекает все больше внимания.

— Долли, замри! Не шевелись. Дай мне собрать все обратно в пакет, поняла? Поставь телефон. Нет, официант, не надо забирать пакет в гардероб, просто немного рассыпалось, все в порядке. Нет, не будет удобнее. Лучше принесите кренделей. Долли, ты когда-нибудь перестанешь плакать? Подумают, что ты рожаешь. Хорошо, Долли, прекрасно. Выпей кофейный коктейль. Вот так-то лучше. Все в порядке. Мы снова в форме, все идет как по маслу. — Он рассеянно поглаживал руку Долли.

Внезапно он протрезвел. Может быть, не до конца, но, открыв один конверт, совершив этот шаг, он был потрясен до глубины души. Боже, это не дурацкая выходка, это реальность. Его мысли прервал голос Долли:

— О, Лестер, позволь мне позвонить Билли и Вито. А потом посидим здесь, вскроем остальные конверты, позвоним всем победителям, утешим их, а потом можешь звонить на телеграф, в газеты, на радио, на телевидение. Лестер, ты станешь самым знаменитым рекламным агентом в мире!

— Знаменитым! Я больше не найду работы! Долли, постарайся понять. Мы попали в беду. Виноват я. Это разрушит весь праздник вручения «Оскара». Разве ты не понимаешь, все должно быть сюрпризом. Ох, черт меня дери, зачем только я взял эти конверты? Наверное, у меня было временное умопомрачение.

— Мы можем их сжечь, — с готовностью подсказала Долли.

— Да, или выбросить в мусор, или спустить в туалет, но завтра утром их по-прежнему не будет на месте, и охранник и уборщица опишут нас обоих. Меня могут не узнать, но уж тебя-то не упустят.

— Может, отнести их обратно? — дрожащим голосом предложила она.

— Вломиться один раз — да, но дважды это не пройдет, нас поймают. И вообще дверь в кабинете за нами захлопнулась, я слышал.

— Ох, Лестер, прости! — Долли была так убита горем, что Лестеру пришлось поцеловать ее несколько раз, чтобы вернуть к неустойчивому равновесию. Он никогда не видел ее по-настоящему расстроенной.

— Не волнуйся. Я кое-что придумал. — Лестер достал книжечку, которую всегда носил с собой. Она была заполнена драгоценными номерами телефонов Очень Важных Персон, нахолившихся в распоряжении отдела рекламы, номерами, которые он записал на случай, если вдруг понадобится позвонить именно такой персоне.

Мэгги ответила на звонок раздраженно. Перед завтрашним шоу ей хотелось как следует выспаться, а кто-то звонил по ее личному телефону чуть ли не в полночь.

— Лестер Уайнсток! Что вы сделали? Что? Где вы? Надеюсь, вы не шутите, а то… нет, я вам верю. Сейчас буду. Не звоните никому, пока я не приеду! Обещаете? Десять минут. Нет, пять.

Через шесть минут появилась Мэгги, без косметики, повязав волосы шарфом, в норковой шубе поверх ночной рубашки и домашних брюк.

— Я все еще не верю, — медленно сказала она.

Лестер нагнулся, поднял помятый бумажный пакет и раскрыл его. Она заглянула внутрь. Потрясла головой, снова заглянула, взяла один из конвертов, внимательно его рассмотрела, положила обратно и опять тряхнула головой:

— Теперь верю.

— Мэгги, — нетерпеливо пожаловалась Долли, — Лестер до вашего прихода не разрешил мне позвонить ни разу. Говорит, вы знаете, что делать.

Степень глупости этого невинного создания, которое, с наслаждением допивая третью рюмку кофейного коктейля, цвело, как весенняя яблоня, поразила Мэгги. Имеет ли она понятие, на бизнесе какого размаха держится «Оскар»? Разве она не понимает, что презентация наград означает для телекомпаний миллионы долларов дохода от рекламы, неисчислимые миллионы долларов стоит подъем интереса публики к кино, что само тревожное ожидание вручения «Оскара» — это все равно что ежегодные президентские выборы?

— Лучше отдай пакет мне, Лестер, — сказала она, — если не хочешь вернуться в семейный бизнес.

— Ты сможешь молчать об этом? — с отчаянием спросил он.

— Лестер, хоть ты и натворил глупостей, ты искупил свою вину тем, что догадался позвонить мне. Конверты не только вернутся в «Прайс Уотерхауз», но и, как представитель прессы, я не обязана отвечать на вопросы. Можете считать себя анонимным источником информации.

— Мэгги, я навеки твой должник. Только одна просьба: можем мы заглянуть в конверт лучшей актрисы второго плана, просто чтобы снять напряжение с Долли.

— Не хочу, — хныкала Долли в продолжение речи Мэгги.

— Нет, исключено. Тогда победителя будут знать трое, а когда тайну знают трое, ее знают все. Это опасно. Долли может подождать, как и все мы. Вы ведь не открывали ни один конверт, правда?

— Нет, конечно, — добродетельно заверил Лестер, обеими ногами изо всех сил сжимая туфлю Долли. — Я звонил только тебе.

— Ты далеко пойдешь, Лестер, я первая тебе говорю. Ладно, запомните оба: ничего не было.

— Никому ни слова, — заверил ее Лестер.

— Я тоже забуду, — сказала Долли.

— Всегда хочется, чтобы люди в жизни так говорили, — сказала Мэгги, и не успели они ответить, как она выскочила из «Поло Лондж», крепко зажав пакет под мышкой.

— Но ты не сказал ей про «Зеркала», — выдохнула Долли.

— Она не разрешила нам посмотреть, а мы не дали ей узнать. Подождет, как все остальные. Баш на баш.

— О, Лестер, какой ты умный!

Через несколько минут Мэгги была дома, на кухне. По дороге домой она прикидывала, с какими трудностями предстоит столкнуться, возвращая конверты так, чтобы не выдать Лестера и Долли. Придется пустить в дело весь свой престиж и вести себя умно, но, в конце концов, «Прайс Уотерхауз» не меньше ее заинтересован скрыть от публики, что накануне великого вечера один из глубочайших секретов был похищен. Да, дело паршивое, но сделать можно.