– Опять это, – проговорил один из членов правления, одним глотком покончив с выпивкой и со звоном поставив стакан. – Мне осточертело отменять сделки и терять деньги из-за какой-то чепухи, которая ранит ее дамскую чувствительность. Нечего заниматься бизнесом, если не хватает мужской твердости.

– Да и еще кое-чего мужского, – игриво добавил Линч. Все рассмеялись, но смех этот не был добрым.

– А может, хватит превращать Объединенную корпорацию в филиал Общества милосердия? – заявил Уинтроп; – Может, нашего президента пора заменить?

– Этого не произойдет, – сказал третий из директоров, сбивая пепел с сигары в ближайшую хрустальную пепельницу. – Пустые слова, и мы зря теряем время.

– А как вы отнесетесь к тому, что у нас есть средство, чтобы заставить ее принять решение удалиться из правления? – с кривой ухмылкой проговорил Линч. – И мы можем гарантировать, что после заседания правления ее мнение не будет значить ничего в руководстве Объединенной корпорации?

Трое директоров переглянулись и передвинулись на край кресел.

– Что у вас есть?

Линч понимающе взглянул на Уинтропа, и злая улыбка пробежала по его губам, когда он перевел взгляд на остальных.

– Грязь. Что же еще?

Коннор, прибывший на следующее утро в «Вудхалл», выглядел отдохнувшим, уверенным в себе и до отвращения красивым. За ним по пятам следовали репортеры из трех ведущих городских газет. Среди суматохи и суеты, царивших в главном холле пансиона, его дожидались Беатрис с Присцил-лой, кандидат Джон Незертон и директор «Вудхалла» Ардис Герхардт. Как только адвокат вошел в двери, Беатрис принялась изучающе разглядывать его темно-серый пиджак, брюки в тончайшую полоску с аккуратно заутюженными складками и безупречный шелковый галстук. Ее раздражал его безупречный внешний вид. Пэнси из «Восточного дворца» была права – должен существовать закон, по которому внешний вид мужчины соответствовал бы его внутренним качествам. Коннор поднял глаза, поймал ее взгляд и улыбнулся. Она отвернулась и решила больше не смотреть на него.

Женщинам, проживающим в пансионе, необходимы и еда, и одежда, и пристанище, – объясняла Ардис Герхардт, начиная экскурсию. Чтобы удовлетворять каждодневные запросы почти сотни людей, требуются хорошая организация и объединенные усилия персонала и самих проживающих. Каждой женщине, принятой в пансион, даются сменные задания – готовка, уборка, стирка, шитье и уход за детьми.

Они вошли в большую кладовую для белья, в которой полки с простынями, одеялами и полотенцами покрывали стены от пола до потолка. Заведующая остановилась у большого, освещенного солнцем стола посередине комнаты и обратилась к женщине с изможденным лицом, которая штопала пожертвованные кем-то простыни.

– У нас здесь посетители, Винни, – сказала она. – Ответь, пожалуйста, как долго ты здесь живешь?

Винни на минуту задумалась.

– Два месяца.

– А как вы сюда попали? – спросила Беатрис.

– Спустился ангел и вытащил меня из-под моста... и троих моих детей. – Женщина застенчиво улыбнулась Беатрис. – У моего мужа была парикмахерская на Десятой авеню. А потом он заболел воспалением легких и умер, а скупердяй домовладелец забрал все: и помещение, и все инструменты моего мужа – ну там бритвы, ножницы, – в уплату за наше проживание. Он нас выгнал, и мы жили на улице... пока нас не ограбили. Некуда было идти. – На ее глазах выступили слезы, и она заморгала, удерживая их. – Никогда не забуду, как здесь, в самый первый вечер, нам давали печенье, только что из печи. Дети вели себя так, словно они никогда в жизни его не видели, – ели и ели, пока им не стало плохо. У нас была чистая постель в собственной комнате... просто рай. Вот мисс Герхардт... это и есть наш ангел.

Беатрис стояла сбоку, наблюдая за Коннором, и почувствовала удовлетворение, когда заметила какую-то неловкость, промелькнувшую на его лице. Мужчины должны испытывать неудобство, сталкиваясь с неравенством и недостатками в обществе, которое создали для себя и которым управляли по своему усмотрению.

Они продолжили осмотр, Коннор шел, наклонив голову и сцепив за спиной руки, а она пыталась угадать, о чем он сейчас думает... Как, каким способом можно убедить его выступить на защиту женщин, в действительности поверить в дело, поддерживать которое сейчас его просто заставили?

Их следующая остановка произошла на кухне, где они увидели Джеффри, уставившегося на экскурсантов из-за огромной груды нечищенной картошки.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал Коннор, подходя поближе, чтобы оценить результаты труда Джеффри. – А ты, кузен, оказывается, обладаешь многими талантами.

– Господин Джеффри... он учится, – объявила толстуха Нора, главный повар в пансионе, и начальственно похлопала юношу по плечу. – Если бы нам еще удалось отвлечь его от флирта с девицами...

Джеффри залился краской до самых ушей.

– Я... я... – Он взглянул на Присциллу, которую поразили слова поварихи. – Я просто дружелюбный и ничего не могу с этим поделать.

Коннор посмотрел на Присциллу, не сводившую глаз с Джеффри, а потом перевел взгляд на Беатрис.

– Ну что ж, каждый из нас несет свой крест.

Нора хмыкнула и повела всех в столовую, где продолжала рассказывать о распорядке рабочего дня:

– Мы готовим и подаем еду три раза в день... кормим по две смены за раз. Здесь помогают все женщины по очереди – чистят, потрошат, месят...

Оттуда все перешли в большую швейную мастерскую, где на столах были разложены куски ткани и жужжали ножные швейные машинки.

– Одри – наша главная портниха. – Ардис Герхардт представила худощавую женщину с печальными глазами, в облике которой чувствовалась былая элегантность. – Она пришла к нам несколько месяцев назад, не имея ничего, кроме одежды. С тех пор Одри организовала эту мастерскую и теперь следит за тем, чтобы все были прилично одеты. – Ардис улыбнулась женщине, и та слегка поклонилась. – Но скоро она нас покидает... будет работать на производителя одежды, помогать разрабатывать новые модели готовых женских вещей.

Одри помрачнела.

– Не могу говорить об успехе, пока не верну своих детей.

– Ваших детей? – спросил Джон Незертон. – А где они? Портниха с тоской и надеждой посмотрела на гостей.

– У моего бывшего мужа.

На минуту воцарилась тишина: все поняли, что видят перед собой разведенную женщину. Джон Незертон невольно отступил назад, прежде чем справился с собой. Беатрис, заметив, как вздрогнула при этом Одри, сделала шаг вперед и протянула ей руку.

– Меня зовут Беатрис фон Фюрстенберг. Одри, расскажите мне о ваших детях. Может, я смогу чем-то помочь.

– Только если вы богаты как Крез. – Одри оценила элегантную одежду и аристократические манеры Беатрис и добавила: – И имеете нескольких судей в кармане.

– Почти так, – ехидно взглянув на Беатрис, произнес Коннор. – Если вы не против, расскажите нам, пожалуйста, как вы сюда попали.

– Это долгая история, сэр, и не слишком веселая. Я была замужем за богатым бизнесменом в Пофкипси. После того как мой отец умер и оставил мне значительную сумму денег, мой муж решил, что я больше не соответствую его требованиям. Все, что я унаследовала, по закону переходило в его руки, и теперь, чтобы избавиться от меня, потребовалось только заключение какого-то подозрительного старика врача, где было написано, что я сумасшедшая, и соучастие судьи. Этот тоже был другом моего бывшего мужа. – Взгляд ее стал отстраненным, словно она опять вернулась в прошлое. – Я была на заднем дворе, выбивала ковры вместе с приходящей служанкой, когда они пришли. Я еще, помню, подумала: «Он сегодня рано явился на обед и разозлится, что ничего не готово». Но муж привел с собой двоих полицейских, и те заковали меня в наручники на глазах у детей. Я просила его... умоляла... – Она утерла слезинку, а потом, словно захлопнув дверь в прошлое, покончила с мучительными воспоминаниями. – Он упрятал меня в сумасшедший дом и получил развод. – Горькая улыбка появилась на ее лице. – Но видно, я была не так уж безумна, и меня поставили заведовать прачечной больницы. Они бы меня еще раньше освободили, но им требовался кто-то, достаточно компетентный, чтобы там руководить. Через шесть месяцев я вернулась и обнаружила, что у меня нет больше ни дома, ни семьи. Я писала всем, кому только могла, но никто мне не ответил. Если бы у меня были деньги на адвоката...