Для того, кто невесел,
Для того, кто грустит,
Есть лекарство отличное:
Сид!
Даже труппа была, казалось, слегка ошарашена таким успехом. Джерри Десмонд, партнер Сида Филда, выступавший в амплуа «простака», писал: «Волны смеха накатывали, как мощный прибой на галечный берег, и, накатив, долго не умолкали. Очень-очень долго».
Тем временем в море в 300 милях оттуда лейтенант Скотт, стоя на палубе «Серафа», прислушивался к плеску волн и вглядывался в темноту, за которой скрывались берега Португалии. «Погода наконец стала теплая, и нести вахту на мостике под ночным безоблачным небом было одно удовольствие».
У людей, плавающих на подлодках, развивается некое шестое чувство. Проводя под водой долгие промежутки времени, когда заняться почти нечем, но когда малейший шум или малейшая оплошность могут обернуться смертью, подводники становятся чрезвычайно чуткими ко всему необычному. Билл Джуэлл был твердо убежден, что он единственный на борту знает про добавочного пассажира, однако по крайней мере некоторые члены команды подозревали, что в странном цилиндрическом контейнере в носовом торпедном отсеке находится не оптическое или метеорологическое оборудование, а что-то другое. Длина и вес контейнера подталкивали к определенным предположениям. Когда подводную лодку качало, внутри цилиндра слышалось тихое хлюпанье. Подводники начали отпускать шуточки про «тело Джона Брауна», [9]гниющее на стеллаже для торпед, и про «нашего приятеля, метеоролога Чарли». Что касается самого Джуэлла, он понятия не имел, кому принадлежит тело — и вообще реальное оно или мнимое. Про себя он тоже начал называть пассажира Чарли.
Джин Лесли вышла из театра под руку с Монтегю веселая и приятно взволнованная, в ее ушах еще звучали аплодисменты. Прощальный вечер Билла Мартина продолжился в «Горгулье» — клубе с богемным душком, оборудованном на крыше на Мирд-стрит в Сохо. Возникший в 1925 году, клуб был излюбленным заведением художников, писателей и актеров, воплощением весьма своеобразного декадентского шика. Попасть в «Горгулью» можно было только на крохотном шатком лифте, размер которого «был таким, что люди, войдя в него абсолютными незнакомцами, приезжали наверх близкими друзьями». Интерьер был оформлен в мавританском стиле, стены украшали зеркальные осколки стекла XVIII века (идея принадлежала Анри Матиссу, который был членом клуба, как и актер Ноэл Кауард, художник Огастус Джон, актриса Таллула Бэнкхед). Шпионов, в том числе Гая Берджесса и Дональда Маклина, привлекали здешние темные уголки и атмосфера тайных встреч. В «Горгулье» всегда стоял полумрак, общий стиль был авангардистский, с небольшим налетом чего-то недозволенного. Как отмечает кинорежиссер Майкл Люк, в заведении царила «таинственность с примесью легкого эротизма». Джин Лесли в таких местах еще не бывала. Ее мать пришла бы в ужас.
Вечер, по воспоминанию Монтегю, «прошел очень весело». И, разумеется, не без флирта. Четверку посадили за угловой столик с банкеткой вдоль стены и двумя стульями. Монтегю предложил, чтобы девушки сели вместе на банкетку. Эврил Гордон, придя в мелодраматическое настроение, игриво отозвалась: «Для жениха и невесты Билл и Пам проявляют на удивление мало нежности друг к другу! Даже не хотят сидеть вместе за прощальным ужином перед его отъездом за границу». Американская пара за соседним столиком, услышав эти слова, резко обернулась. Войдя в роль и чувствуя, что их подслушивают, Монтегю сказал на это, что до помолвки был знаком с Пам всего несколько дней. «Если бы мы с Пам знали друг друга получше, все было бы по-другому, — громко заявил он. — Мой начальник пишет в письме, что я только поначалу тихий и застенчивый, а вообще-то знаю свое дело». Это почти точное повторение характеристики майора Мартина из фальшивого письма Маунтбеттена адмиралу Каннингему — но это также и нарочитая двусмысленность.
Американская пара бросала негодующие взоры на морского офицера, обручившегося с молодой девушкой после столь краткого знакомства, а теперь отпускающего многозначительные шутки по поводу своих любовных доблестей. Настоящий пошляк, пустой человек! Ясно выразив молчаливое неодобрение, американец с американкой ушли танцевать. Но если им не нравятся такие разговоры с подтекстом, зачем, спрашивается, они пришли в «Горгулью»? Наша четверка провела вечер хорошо. Пили, танцевали. Чамли предложил тост «за Билла», и они чокнулись. Мужчины в какой-то мере сбросили напряжение и явно получали удовольствие — однако Джин чувствовала в них некую подспудную озабоченность: «Они то и дело смотрели на часы и обменивались фразами типа: „Интересно, всплыли они уже или еще нет?“» Она заметила, что Юэн Монтегю испытывает беспокойство, как будто его жизнь должна вот-вот перемениться.
На следующее утро Монтегю написал Айрис обычное письмо. Тон — делано-безразличный: «Мне тут по долгу службы пришлось пригласить кое-кого в театр. Мы были на представлении нового комика, который много выступал на севере, но в Лондон приехал в первый раз. Его зовут Сид Филд — жутко смешной. Очень хороший был вечер».
Через несколько дней роману Пам и Билла должен был прийти заранее предусмотренный конец, а вместе с ним должны были окончиться и странные параллельные ему отношения между офицером военно-морской разведки и секретаршей. Монтегю, который на первых порах, на ранней стадии выдумки был к ней явно «неравнодушен», после прощального ужина стал уделять ей куда меньше внимания. Донос леди Суэйдлинг жене Монтегю по поводу подозрительной подписанной фотографии на его туалетном столике возымел должный эффект. Письмо от Айрис с требованием объяснения не сохранилось, но представить себе его содержание довольно легко. Монтегю попросил сослуживца, которому проездом предстояло побывать в Нью-Йорке, зайти к его жене и объяснить ситуацию от его имени. Айрис, судя по всему, объяснение удовлетворило. «Я рад, что Верел рассказал тебе про мои дела, — писал ей Монтегю. — Из-за того, что ты могла подумать о снимке и о компрометирующей надписи, я беспокоился сильнее, чем из-за того, что могла подумать мама!!!» После этого «Пам», она же «Девушка из „Вязов“», исчезла из жизни Монтегю. Но даже спустя почти полстолетия он, когда писал Джин, по-прежнему обращался к ней как к «Пам», а подписывался «Билл».
По мере приближения «Серафа» к цели беспокойство в комнате № 13 неуклонно возрастало. «Мы все были очень взволнованы и вместе с тем озабочены, но поделиться с кем-либо за пределами комнаты не могли», — вспоминает Пат Трехерн. Все могло сорваться по множеству причин, а ставка была чрезвычайно высока.
Операция «Баркли» должна была стать, по словам Кларка, «пиком дезинформационных усилий в Средиземноморье». Хотя формально план «Фарш» не был включен в операцию «Баркли», он играл ключевую роль в попытке расширить эту операцию, а именно убедить немцев, что следующий удар обрушится одновременно на Сардинию и Грецию, а это, в свой черед, послужит прелюдией к крупной военной кампании на Балканах. В планах, разработанных Джонни Беваном в Лондоне и Дадли Кларком в подразделении «А» и имевших целью отвлечь как можно больше немецких сил от Сицилии и Центрального Средиземноморья, использовались двойные агенты, греческие партизаны, ложные слухи и несуществующая 12-я британская армия, которая якобы готовилась вторгнуться на Балканы.
«Воинство», сосредоточенное в ливийской области Киренаика (в пределах досягаемости немецких разведывательных самолетов), состояло из макетов десантных плавучих средств, макетов танков и фальшивых планеров, а также из реальных зенитных батарей и истребителей, которые должны были немедленно подниматься в воздух при приближении вражеских самолетов, поддерживая иллюзию. Была запланирована реальная диверсионная операция в Греции, чтобы заставить немцев сосредоточить на ней внимание. На дипломатических обедах в нейтральных странах подбрасывались намеки на грядущее вторжение в Грецию в надежде, что информация будет передана в Германию. В Египте греческие подразделения проходили десантную подготовку, велись поиски лиц, говорящих по-гречески, на каирской валютной бирже покупались греческие драхмы. «Один патриотически настроенный грек сумел остаться в британской части и, несомненно, был изумлен, когда ему пришлось высадиться не на родине, а на Сицилии». В войсках распространялись листовки о «гигиене на Балканах». В другой части Средиземноморья сходные, хотя и менее активные усилия предпринимались для того, чтобы создать видимость подготовки атаки на Сардинию: алжирских рыбаков расспрашивали об особенностях прибрежных сардинских вод.
