Перевод:

Ллойдс-банк лимитед

Головной офис.

Лондон, Е. С. 3.

14 апреля 1943 г.

ЛИЧНО

Майору Королевской морской пехоты У. Мартину

Клуб армии и флота,

Пэлл-Мэлл,

Лондон, S. W. 1.

Уважаемый сэр!

Согласно имеющимся у меня сведениям, несмотря на неоднократные письменные напоминания, превышение Вами кредита в размере 79 фунтов 19 шиллингов 2 пенсов по-прежнему имеет место.

В сложившейся ситуации извещаю Вас о том, что, если эта сумма с добавлением пени в размере 4 процентов вплоть до даты платежа не будет в самое ближайшее время уплачена, мы будем вынуждены принять необходимые меры для защиты наших интересов.

Искренне Ваш Э. У. Джоунз, общий генеральный менеджер.

Источником первого свидетельства о характере Мартина стал его банковский менеджер. Монтегю обратился к Эрнесту Уитли Джоунзу, генеральному менеджеру Ллойдс-банка, и спросил его, не согласится ли он написать рассерженное письмо по поводу несуществующего превышения кредита несуществующим клиентом (в анналах британского банковского дела эта просьба, безусловно, уникальна). Уитли Джоунз был, вполне естественно, человеком осторожным. Он указал, что генеральный менеджер головного банковского офиса такими мелкими вопросами, как правило, не занимается. Но когда Монтегю объяснил ему, что не хотел бы «посвящать в это дело» кого-либо еще, менеджер уступил. Такое письмо, сказал он, «иногда может быть послано из головного офиса», особенно «если генеральный менеджер знаком с отцом молодого клиента, чью расточительность необходимо обуздать, и если при этом отец не хочет упрекать сына лично».

Это требовательное письмо было адресовано майору Мартину в Клуб армии и флота на Пэлл-Мэлл. Было решено, что именно там Мартин будет проживать, приезжая в столицу. Чамли получил счет этого клуба, выписанный на имя майора Мартина.

Вообразив себе отца Мартина, Монтегю и Чамли решили, что этот обеспокоенный родитель заслуживает более заметной роли в разворачивающейся драме. Итак, на сцену выходит Джон С. Мартин, отец семейства, «папаша старой закалки», как выразился Монтегю, который, вполне возможно, скопировал его со своего собственного отца, человека отнюдь не бессердечного, но строгого и чопорного. Письмо как таковое написал, вероятно, Сирил Миллз, сотрудник МИ-5. Сын циркового импресарио Бертрама Миллза, Сирил в 1938 году после смерти отца унаследовал цирковой бизнес, а теперь был одним из ключевых членов «группы XX». Уж он-то знал, как произвести впечатление. Письмо было «подлинным шедевром»: полное педантизма и напыщенности, оно рисовало образ типичного отца семейства, чья молодость пришлась на эпоху короля Эдуарда.

Тел. № 98

Отель «Черный лев».

Молд

Сев. Уэльс

13 апреля 1943 г.

Мой дорогой Уильям!

Не могу сказать, что этот отель остался таким же комфортабельным, каким я его помню по довоенным дням. Я остановился, однако, именно в нем, иначе мне пришлось бы еще раз навязать свое присутствие твоей тете, чья малочисленная ныне прислуга и строгость по части экономии топлива (должен согласиться, необходимая в военное время) сделали дом почти непригодным для проживания гостей, по крайней мере моего возраста. Я предполагаю быть в Лондоне 20 и 21 апреля, и тогда мы, несомненно, сможем повидаться. Прилагаю копию письма о твоих делах, которое я написал Гуоткину из «Маккенны и КО». Там ты прочтешь, что я пригласил его на ланч в «Карлтон Грилл» (они, я полагаю, еще работают) 21-го, в среду, без четверти час. Буду рад, если ты сможешь к нам присоединиться. Помни, однако, что ждать с ланчем ради тебя мы не будем, поэтому надеюсь, что если ты найдешь возможность прийти, то постараешься не опаздывать.

Твоя кузина Присцилла просила передать тебе поклон. Она повзрослела и стала разумной девушкой, хотя не могу сказать, что работа в Сельскохозяйственной армии улучшила ее внешность. В этом отношении, боюсь, она пошла скорее по отцовской линии.

С любовью, твой отец.

Чамли и Монтегю уже вошли во вкус и резвились вовсю, изощряясь в изобретательности, в прорисовке деталей, в поворотах сюжета: раздраженный папаша, нехотя улаживающий денежные дела сына, недовольный сестрой, которая хозяйничает в семейном доме, и вынужденный из-за этого остановиться во второразрядном отеле; кузина Присцилла, неглупая, но толстоватая и, можно предположить, чуточку влюбленная в старшего кузена Билла; упоминания о лишениях военного времени с его карточной системой; живописная клякса на первой странице. В каждом слове поддельных документов сквозило едкое чувство юмора, присущее Монтегю.

Пока набрасывались общие контуры жизни Мартина, Чамли занялся сбором мелких вещиц, какие могли находиться в карманах и бумажнике у офицера военного времени. Маловажные сами по себе, они были существенны для общей картины. На современном шпионском жаргоне это называется «карманный мусор»: всякая мелочевка, которая накапливается у каждого и может говорить о том, что это за человек и где он побывал. «Карманный мусор» Мартина включал в себя «книжечку» почтовых марок (две были оторваны), серебряный крестик на цепочке, медальон с ликом святого Христофора, огрызок карандаша, ключи, пачку сигарет «Плейерз нэйви кат» (их традиционно курили на флоте), спички и использованный двухпенсовый автобусный билет. В бумажник ему положили пропуск в штаб-квартиру «Совместных операций», который был просрочен, что лишний раз свидетельствовало о его беспечности в вопросах безопасности. Сотрудники подразделения 17М, которые все были в курсе операции, добавляли свои собственные штрихи. Долго обсуждали, какой именно ночной клуб Билл облюбовал. Марджери Боксалл, секретарша Монтегю, раздобыла приглашение в «Кабаре» — модный лондонский ночной клуб. Оно должно было свидетельствовать о пристрастии Мартина к веселому времяпрепровождению. Возник, кроме того, оторванный клочок письма, отправленного Биллу с некоего адреса в Пертшире, с обрывками каких-то романтических сплетен: «…в последний момент — и это было тем более обидно, что раньше он с ней практически не встречался. И все же, как я ему тогда сказал…» По почерку узнается рука Джона Мастермана.

К подтяжкам, на которых должны были держаться брюки мертвеца, прикрепили два личных знака, где было напечатано: «Майор У. Мартин, К. М. П., P/К» (Королевская морская пехота, римский католик). Счет за рубашки от ателье Гивза, по которому было уплачено наличными, хорошенько помяли прежде чем засунуть в карман. В последнее путешествие Билл Мартин должен был взять с собой деньги: одну пятифунтовую бумажку, три фунтовые и немного мелочи. Номера банкнот были тщательно переписаны. Во всех случаях, когда деньги могли попасть в руки противника или быть получены от него, за ними внимательно следили, рассчитывая, что их маршрут может указать на что-либо существенное. Если деньги Мартина после того, как тело окажется в Испании, пропадут, это, по крайней мере, будет означать, что кто-то рылся в карманах трупа.

Старались ничего не оставлять на волю случая. Все, что на труп будет надето, и все, что при нем будет находиться, кропотливо проверяли, соображая, какие штрихи это добавит к истории, и предполагая, что немцы будут «всеми силами искать подвохи в том, что найдут при майоре Мартине». И все-таки чего-то в жизни Мартина недоставало. Чего именно, указала Джоан Сондерс: личной жизни. Билл Мартин должен влюбиться. «Мы решили перед самой отправкой Билла Мартина за границу организовать его „помолвку“ с какой-нибудь девушкой», — писал Монтегю. Несмотря на небрежное «какой-нибудь», Монтегю уже твердо знал, с какой именно.

7

Пам

В 1941 году, когда Джин Лесли поступила на работу в отдел контрразведки и двойной агентуры МИ-5, ей было всего восемнадцать. Джин была красива на самый что ни на есть английский манер: алебастровая кожа, волнистые каштановые волосы. В семнадцать лет она окончила школу, а затем родители, принадлежавшие к высшему классу, начали выводить ее в свет и позаботились о ее обучении таким традиционным дамским навыкам, как машинопись и секретарская работа. Но она была намного сообразительнее, чем может показаться на основании сказанного. Как считала ее овдовевшая мать, даже слишком сообразительной. «Что нам делать с Джин? Ума не приложу», — беспокоилась она. Друг семьи подал идею, что, возможно, для девушки найдется подходящая работа в военном министерстве. И несколько недель спустя Джин дала подписку о неразглашении секретных сведений и с головой окунулась в византийский мир совершенно секретных документов МИ-5. Вначале она работала в отделе B1B, который собирал, систематизировал и анализировал расшифровки «Ультра», послания абвера и другие разведданные, которые могли быть использованы в работе с двойными агентами в рамках «системы XX». Она отдалась делу с увлечением.