— Все верно, то, что в нас заложили с детства, остается навсегда. Порой и хочешь от чего-то избавиться, да не можешь...
Мы немного помолчали.
Чтобы как-то поддержать разговор, я сказала:
— Катя — общительный ребенок, но далеко не ко всем она так доверчива. Я какое-то время наблюдала за вами и, признаюсь, была удивлена...
Павел вопросительно взглянул на меня.
— Мне кажется, у вас есть педагогические способности, — пояснила я. — Вы так хорошо играли с ней, так запросто, как будто вы равные... Я даже немного позавидовала.
— Вы думаете, для этого нужны какие-то особые способности? — улыбнулся Павел.
— Далеко не все взрослые умеют играть и ладить с детьми...
— Наверное, только те, кто не умеет забывать о своем возрасте, — мягко заметил он.
— Об этом и речь... Иногда мне кажется, что Кате со мной скучно. Она подвижная, любознательная, я стараюсь, но у меня не хватает сил, чтобы дать ей все сразу.
Павел на секунду задумался, лицо его посерьезнело.
— А может, вы, Марина, слишком придирчивы к себе? Не думаю, что надо давать все сразу. Вы любите Катю, и, мне кажется, для ребенка нет ничего важней и нужней любви, а остальное вы дадите ей по мере сил и возможности... — Павел внимательно посмотрел на меня и, как мне показалось, после недолгих колебаний продолжил:
— По-моему, вы вообще не очень уверенный в себе человек.
— Неужели это так заметно? — против воли вырвалось у меня.
— Не скажу за всех, но мне заметно, — просто отозвался он. — Конечно, только дураки ни в чем не сомневаются, но вам стоит поверить в свои силы. Иначе вы и сами ничего не сможете добиться в жизни, и ребенок ваш станет таким же неуверенным... Вы ведь согласны, — осторожно поинтересовался он, — что в детях особенно развита интуиция, они всегда безошибочно чувствуют наше настроение и учатся жить на нашем примере, другого у них пока нет.
Задумавшись, я сразу замкнулась в себе.
— Вот черт! — выругался Павел.
Я удивленно взглянула на него.
— Опять я вас расстроил... Вечно я что-то не то говорю... — Вид у него был огорченный и виноватый. — Сам не знаю, почему каждый раз, когда оказываюсь рядом с вами, меня точно в бок кто-то подталкивает, и не хочу, а начинаю вас поучать... Мне всегда хочется как-то вас поддержать, успокоить, а получается наоборот... только расстраиваю... Марина, простите меня и забудьте... Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— О чем, например? — вяло отозвалась я.
Настроение у меня резко ухудшилось. Мне-то было понятно почему — беспомощность или раздражает, или вызывает жалость. В Павле я, видимо, вызывала второе чувство. Я и сама постоянно корила себя за нерешительность и неумение сконцентрироваться на главном, а о чем говорить, чтобы не затрагивать никаких чувств, я просто не знала. Но Павел недолго думал над выбором новой темы.
— Вы сказали, что какое-то время наблюдали за мной и Катей... — начал он. — И что же, совсем не удивились, увидев меня?
Я быстро взглянула на него и сразу отвела глаза. «Ну вот, нашел безопасную тему», — в смятении подумала я. Его близость уже сама по себе не добавляла мне спокойствия, так что и без его коварных вопросов я сидела как на иголках... Павел ждал и я должна была что-то ему ответить.
— Нет, удивилась, конечно... Но, кажется, я уже начинаю привыкать... — нашла я в себе силы признаться.
Павел улыбнулся.
— Это уже лучше, — протянул он. — У вас здесь дача или вы приехали в гости?
— Да скорее в гости... Дача принадлежит моей маме и ее мужу. Но мы с Катей бываем здесь чаще, чем они. А как вы здесь оказались? Вы давно на пляже? Я вас не заметила...
— А я не заметил, чтобы вы старались кого-то заметить... — парировал он. — Прошли в двух шагах от нас и даже не взглянули.
Павел махнул рукой в сторону небольшой компании, расположившейся у тропинки, по которой мы с Катей вышли к морю.
Моя мама называла меня «вещью в себе».
— Ты живешь, — говорила она, — словно вокруг тебя ничего и никого нет, словно по пустыне бредешь... Марина, пора наконец спуститься на землю.
Павел тоже однажды уже назвал меня любительницей считать ворон, поэтому я и не стала оправдываться.
— Не знаю, почему я не решился окликнуть вас, — меж тем продолжал он.
— Так у вас тоже бывают сомнения? — слегка поддела его я.
— Бывают с некоторых пор, — туманно ответил Павел.
Как расценить это его признание, я не знала, а потому поспешила спросить:
— А как же ваши друзья? Они не обидятся, что вы так надолго их оставили...
Я взглянула в ту сторону, куда он указал. Там сидели две женщины, мальчик лет десяти и мужчина. Они были довольно далеко, и лиц я разглядеть не могла.
— Ничего страшного, — ответил он. — Они необидчивые...
«Все, может быть, и нет, — с уже знакомым уколом ревности подумала я, — но вот одна из женщин наверняка...»
— Мне кажется, вы не о том подумали, — будто прочтя мои мысли, вкрадчиво произнес Павел.
— Откуда вам известно, о чем я подумала? — спросила я, испугавшись, что он и правда мог это узнать.
— По вашим глазам, конечно, — сверкнув улыбкой, сообщил он. — Вам раньше никто не говорил, что у вас очень откровенные глаза, они все говорят за вас...
— Перестаньте надо мною подшучивать. — Я хотела было рассердиться, но почему-то не смогла.
— Я вполне серьезен, — откликнулся он. И тут же снова принялся за старое: — Иногда я думаю, что вы вполне могли бы обходиться без слов...
«Вот негодяй», — подумала я и демонстративно отвернулась от него.
— Это мои друзья... и только, — мягко произнес Павел, легким нажимом оттеняя последнее слово.
Щеки мои залила краска, но вместе с этим я испытала облегчение, я почему-то поверила ему, хотя, с кем он пришел на пляж — с друзьями или со своей возлюбленной, — меня, казалось бы, не должно было волновать.
Желая поскорее замять возникшую неловкость и вдруг осененная догадкой, я спросила:
— Так у вас тоже здесь дача?
— Не совсем... — чуть помедлив, ответил Павел. — Скорее, просто дом. Дом моего детства, — уточнил он.
Но я все равно ничего не поняла и вопросительно посмотрела на него.
— Не удивляйтесь, я здесь родился и вырос, — пояснил он. — Шесть лет назад, когда у меня появились деньги, выкупил его. К тому времени все соседи уже разъехались, только моя мать все еще жила там.
— А как ваша мама попала в этот поселок?
Павел в раздумье взглянул на меня.
— Это не очень веселая история, боюсь вас снова расстроить, — предупредил он.
Мне стало неловко, я почувствовала, что коснулась чего-то очень личного и не простого...
Выудив из песка гладкую, отшлифованную морем палочку, Павел повертел ее в руках и сказал:
— Мама попала сюда в конце сорок четвертого вместе с бабушкой. Здесь было что-то вроде пересыльного пункта — направляли на работу в Германию. Взрослых... — добавил он.
— А детей куда? — вырвалось у меня.
— Кого куда. С родителями их редко оставляли. Но моим повезло, и вдвойне... Бабушку взяла к себе одна фермерская семья, а маму определили туда нянькой к двухлетнему сыну хозяев, хотя ей самой тогда было всего семь лет.
— После войны мама и бабушка остались здесь. Ехать им было некуда. — Павел помолчал. — Дом совсем маленький. У каждой семьи было по комнате, две на втором этаже и еще одна вместе с общей кухней на первом. Представляете, как мы ютились? Но жили дружно. Совсем другое время было, что-то ушло, и, я думаю, навсегда. Теперь люди уже не могут так жить... Хотя, может, и правильно...
Павел сидел вполоборота ко мне, глядя на море отсутствующим взглядом. Мне показалось, что сейчас он был там, в своем детстве. Что он видел, о чем думал, хотелось бы знать, но, наверно, это было очень личное — я бы никогда не посмела спросить...
— Поселок совсем опустел. Всего-то осталось четыре дома, в которых еще кто-то живет... — задумчиво, словно сам с собой, произнес Павел и снова замолчал.
