— У меня стало традицией надевать ярко-красные носки.
Внимание Софи вернулось к Харрингтону.
— Да, вы об этом упоминали. Красные носки, белые шорты и красная футболка.
— А я уже говорил, что носки у меня особые? Сверху на каждом из них имеется тоненькая белая подвязочка. Их продавали только в одном магазине, и я купил больше ста пар. Я не могу без них бегать, — добавил Харрингтон. Затем, пожав плечами, продолжил: — Наверное, я суеверен. Вы все это записываете?
— Да, — сказала Софи и ткнула пальцем в диктофон.
— Хорошо, ладно. Давайте уделим минутку разговору о волдырях. Читатели, наверное, захотят узнать о них все. Некоторые из них были очень неприятные. Был один…
«Я ненавижу свою работу. Вот прямо сейчас точно ненавижу. И я просто ненавижу быть бедной. Но кому нравится быть бедным?» — спросила она саму себя. Может, у Ганди и матери Терезы другое мнение на этот счет, но их обоих считают святыми, а Софи, ясное дело, святой не была.
Харрингтон закончил свои рассуждения о мази для ног и, не переводя дыхания, тут же продолжил:
— Может, вернемся к забегам, а? Значит, утром, в день моего одиннадцатого забега…
«О, Боже, убейте меня прямо сейчас».
Она застонала вслух? Харрингтон либо не заметил, либо ему было плевать на то, что у нее уже слипаются глаза.
Софи глубоко вздохнула и представила, что она в классе йоги. Она должна избавиться от всей отрицательной энергии в мыслях и думать только о положительном. Завтра вечером у нее будет ужин с Риган Бьюкенен и Корди Кейн, двумя ее лучшими подругами еще со времен начальной школы. Она не могла дождаться встречи с ними. Риган ездила по делам, но сегодня поздно вечером она возвращается в Чикаго. Корди работала над своей диссертацией для получения докторской степени в области химии, и Софи не видела ее больше двух недель. Она задумалась, где они могли бы поужинать, когда поняла, что Харрингтон замолчал и с надеждой взирает на нее.
— Простите. Не могли бы вы повторить последнее…
— Я спросил, встречаетесь ли вы с кем-нибудь.
— О… нет, не встречаюсь, — ответила она и, прежде чем он смог задать еще один личный вопрос, покопалась в своей сумочке, достала блокнот и открыла его. — По телефону вы упомянули, что вас пригласили присоединиться к какому-то эксклюзивному проекту, а еще вы говорили что-то об испытании. Кажется, вы назвали его «Проект Альфа». Что вы имели в виду?
— Я не помню, чтобы что-то говорил о проекте или испытании. — Отвечая, он опустил взгляд на стол — верный признак того, что он лгал.
Ей было не очень интересно продолжать эту тему.
— Тогда, думаю, это все.
Она убирала блокнот в сумочку, когда он протянул руку через стол и взял ее диктофон.
— Как его выключить?
— Я сама выключу.
— Нет, я уже нашел. — Он нажал одну кнопку, затем другую. — Все, теперь не записывает. Я не хочу, чтобы то, что я вам скажу, записалось на диктофон. Это строго «не для печати». Разве не так говорят репортеры?
— Вообще-то… — начала Софи, но он остановил ее взмахом руки.
— Надеюсь, что вы никому не скажете. Это секретная информация. — Он наклонился вперед и тихо-тихо заговорил: — Это как Олимпийские Игры. По крайней мере, мне так объяснили.
Она положила сумочку обратно на место рядом с собой и уделила ему все свое внимание.
— Что похоже на Олимпийские Игры?
Он нервно огляделся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, затем продолжил:
— Я в прекрасной форме, и именно поэтому я пригоден.
Он был невыносим.
— Пригоден для чего?
— Для испытаний, — объяснил он. — Точно так же, как на Олимпийских тестах… ну, вы понимаете, тестах на пригодность. Физический экзамен занял долгих три дня, и, клянусь, они откачали на анализы не меньше половины моей крови. О, и мне сделали полный осмотр тела, а также МРТ [30]. Мне не сказали, зачем нужны все эти тесты, но, думаю, они хотели убедиться, что у меня не было никаких серьезных проблем, вроде аневризмы или тромбов — в общем, всего того, что могло бы помешать мне показать себя во всей красе или дисквалифицировать меня. — И, улыбнувшись, добавил: — Принять в этом участие — это что-то. Лишь некоторых избранных удостоили такой чести.
Его глаза прошлись по комнате, он сделал быстрый глоток воды и сказал:
— Надеюсь, что произвожу на вас правильное впечатление. Не хочу, чтобы вы думали, будто я хвастаюсь, но вы и сами видите, почему меня выбрали, правда? То есть, просто взгляните на меня.
Софи поклялась себе, что если продемонстрирует свои бицепсы, она встанет и свалит отсюда, и плевать на статью. К счастью, он этого не сделал.
— Так какой же чести вас удостоили, мистер Харрингтон?
— Уильям, — поправил он. — Пожалуйста, никаких формальностей. Я уже рассказал вам все, что мог, и тема закрыта.
«Поспорим?» Софи нетерпеливо откинула с глаз челку и добавила в голос расстроенные нотки, когда повторила свой вопрос, как ей казалось, уже в сотый раз:
— Какой чести вас удостоили, Уильям?
Но мистер Разговорчивость внезапно стал уклоняться от ответов:
— Я, правда, не должен это обсуждать.
— Вы сами подняли этот вопрос.
— Знаю, что сам, но я не должен был об этом говорить. До тех пор, пока все не закончится.
Софи решила не давить на него. Вместо этого она посмотрела на часы. Было уже почти девять. Харрингтон безостановочно говорил о себе, о своих двадцати четырех забегах и о своих волдырях больше двух часов, а теперь, когда беседа, наконец, приняла интересный оборот, он вдруг замолчал. Все это казалось странным, и Софи решила, что он все это выдумал, лишь бы удержать ее здесь.
— Понимаю, Уильям, — сказала она. — Если вы не можете говорить об этом…
— Это конфиденциально, — выпалил он.
Она кивнула.
— Конфиденциально. Тогда, думаю, на этом и закончим. Спасибо за интервью.
— Не хотите еще выпить? — спросил он и поднял руку, чтобы привлечь внимание официанта.
— Нет, спасибо.
Бедный официант уже битый час метал глазами молнии в их сторону. Весь его вид выражал враждебность, когда он бросил на стол их счет. Чай со льдом и газировка — тут чаевых негусто.
Софи была голодна, но не хотела есть с Харрингтоном. Она решила подождать, пока не попадет домой, где сможет, наконец, скинуть туфли и расслабиться, забросив замороженный ужин в микроволновку.
— Я расскажу вам, что это за испытания, — проговорил Харрингтон заговорщическим шепотом. — Я вам все объясню, если вы завтра вечером поужинаете со мной. Гарантирую, вы не пожалеете, что согласились.
— Не пожалею, потому что поужинаю с вами, или потому что услышу то, что вы расскажете?
Он улыбнулся:
— Надеюсь, и то, и другое. Согласны?
— Мне очень жаль, но у меня уже есть планы на завтрашний вечер… и на воскресенье тоже.
— Может, в понедельник вечером?
Софи взвесила все за и против. С одной стороны, ей придется пострадать еще один вечер, слушая его безостановочное жужжание о себе, но, с другой стороны, что, если он говорит ей правду? Что, если существует какой-то тайный клуб, к которому могут присоединиться лишь немногие избранные? Что за цели у этого клуба? И если все его члены должны быть потрясающими спортсменами, значит, это какой-то клуб суперменов? В чем смысл?
«Бред. Наверняка бред. Но тем не менее…»
— Да, хорошо, я поужинаю с вами, но…
— Да? — нетерпеливо спросил он.
— Мы будем ужинать здесь «У Космо». В семь тридцать, в понедельник вечером.
— Нет, нет, я не хочу есть здесь. Я хочу пригласить вас в пятизвездочный ресторан. Может в «Nuvay» или «J’Adore». Они оба великолепны. Дайте мне свой адрес, и я скажу водителю забрать вас в семь. Не волнуйтесь, — добавил он, подняв вверх палец, — я могу пригласить вас на ужин в любую точку мира.
Его речь ни капельки не впечатлила Софи.
— Как бы заманчиво это не звучало, я все же настаиваю на том, чтобы поужинать здесь в семь тридцать или никакого ужина не будет вообще, Уильям. Выбор за вами.
