Некий аббат Гибур специализировался на этих мерзостях; на стол, служащий алтарем, ложилась женщина, нагая или с поднятым до подбородка платьем, и в продолжении всей службы держала в вытянутых руках зажженные восковые свечи.

Гибур отправлял таким образом мессы на животах де Монтеспан, д'Аржансон, де Сен-Пон; впрочем, при великом Людовике подобные мессы бывали часто; многие женщины отдавались тогда этому, как теперь многие ходят гадать на картах. Ритуал этих церемоний был достаточно отвратителен; обыкновенно похищали ребенка и сжигали его в деревенской печи; пепел сохраняли, и, смешивая его с кровью другого зарезанного ребенка, приготовляли тесто, похожее на тесто манихейцев, о котором я тебе говорил. Аббат Гибур совершал службу, освещал облатку, разрезал ее на кусочки и смешивал с потемневшей от примеси пепла кровью; эта смесь и была материалом Таинства.

– Что за ужасный священник! – воскликнула возмущенная жена Каре.

– Да, он служил также мессу другого рода; она называлась… черт, это нелегко сказать…

– Говорите, Дез Эрми, кто, как мы, ненавидит подобные вещи, тот может все выслушать; поверьте, это не помешает мне молиться сегодня вечером.

– И мне также, – добавил ее муж.

– Ладно, так это жертвоприношение называлось Мессой Семени!

– О!

– Гибур в стихаре, епитрахили и ораре совершал эту мессу с единственной целью выделывания наговорных составов. Архивы Бастилии сообщают, что он поступил однажды подобным образом по просьбе некой госпожи Дез Эйе.

Эта женщина была нездорова и дала своей крови; сопровождавший ее мужчина отошел в угол комнаты, где происходило действие, и Гибур собрал в чашу его семя; потом он прибавил кровь и муку и, после кощунственной церемонии, Дез Эйе ушла, унося с собой тесто.

– Боже мой, сколько гнусностей происходит в мире! – вздохнула жена звонаря.

– Но, – сказал Дюрталь, – в Средние века месса совершалась иначе: алтарем был тогда крестец обнаженной женщины; в XVII веке – живот, а теперь?

– Теперь женщина редко служит алтарем, но не будем забегать вперед.

– В XVIII веке мы снова встречаем – и сколько еще! – аббатов, предающих святыню.

Один из них, каноник Дюре, занимался специально черной магией. Он, был некромантом, вызывал дьявола; кончил он тем, что в 1818 году был осужден за колдовство.

Другой, аббат Баккарелли, верил, что он – Воплощение Духа Святого, Параклета; он страшно взбудоражил Ломбардию, поставил там двенадцать апостолов мужчин и двенадцать женщин апостолиц, проповедующих его культ; он предавался, как впрочем, все священники его пошиба, разврату с лицами обоих полов и служил обедню, даже не исповедавшись в своей невоздержанности. Постепенно он начал извращать службу, или раздавал причащающимся возбуждающие лепешки, обладавшие той особенностью, что, проглотив их, мужчины воображали себя превращенными в женщин и наоборот. Рецепт их приготовления потерян, – продолжал Дез Эрми с улыбкой почти грустной. – Коротко говоря, аббат Беккарели кончил плохо. В 1708 году он был привлечен к суду за кощунство и осужден на семь лет на галеры.

– Со всеми этими страшными историями вы ничего не едите, – сказала госпожа Каре. – Еще немного салата, господин Дез Эрми?

– Нет, благодарю; но вот уже и сыр, я думаю, пора раскупорить вино, – и он открыл одну из бутылок, принесенных Дюрталем.

– Превосходно! – воскликнул звонарь, причмокивая.

– Это шинонское вино и не совсем плохое, я отыскал его в погребке недалеко от набережной, – сказал Дюрталь.

– Я вижу, – снова начал он, помолчав, – что после Жиля де Ре неслыханные преступления вошли в обычай. Что во все века находились падшие священники, которые осмеливались совершать преступления против божества; но в настоящее время это все-таки кажется неправдоподобным; тем более, что уже не убивают детей, как во время Синей Бороды и аббата Гибура!

– Вернее, правосудие ничего не может найти, когда убивают гораздо больше и чаще, но способами, неизвестными официальной науке. Ах! если бы исповедальни могли говорить! – воскликнул звонарь.

– Но, наконец, к какому же кругу принадлежат современные поклонники дьявола?

– Среди них есть высшие миссионеры; духовники религиозных братств, прелаты и аббатиссы; в Риме, где находится ядро теперешних магов, – высшие сановники, – ответил Дез Эрми. – Из мирян вербуются члены касты, но только состоятельные; если расследование откроет что-либо – скандал будет затушен!

И даже если для жертвоприношения дьяволу не совершается убийство, используют кровь зародышей, полученных при помощи выкидыша; но это лишь необязательная приправа, пряность, главный вопрос в том, чтобы освятить облатку и над ней надругаться, в этом все, остальное меняется, теперь нет нормального ритуала черной мессы.

– Так что, для служения этих месс нужен обязательно священник?

– Очевидно; только он может совершить таинство пресуществления. Я хорошо знаю, что некоторые оккультисты считают себя посвященными Господом Богом, как св. Павел, и воображают, что могут служить мессы, как настоящие священники. Это просто смешно! Но и без настоящих месс и отвратительных священников, люди, одержимые манией кощунства, осуществляют все-таки поругание святыни, к которому стремятся.

Например, в 1855 году в Париже существовало общество, состоящее, главным образом, из женщин; эти женщины причащались по несколько раз в день, сохраняли Святые Дары во рту, чтобы потом растоптать их или осквернить нечистыми прикосновениями.

– Ты уверен в этом?

– Вполне, эти случаи были разоблачены в духовном журнале «Анналы Святости», и архиепископ парижский не мог их опровергнуть! Прибавлю, что в 1874 году в Париже также нанимали женщин совершать эти ужасные поступки; им платюиГза каждый кусочек и потому они ежедневно являлись в различные церкви к причастию.

– И это не все еще! Подождите, – сказал в свою очередь Каре, вставая и доставая из своей библиотеки голубую брошюрку. Вот обозрение, помеченное 1843 годом, «Голос недели». Оно сообщает нам, что в продолжении двадцати пяти лет общество сатанистов в Ажене не переставало совершать черные мессы, и уничтожило или осквернило три тысячи триста двадцать облаток! Монсеньер архиепископ Ажена, добрый и ревностный прелат, не осмелился отрицать чудовищные вещи, совершенные в его епархии!

– Да, говоря между нами, – снова начал Дез Эрми, – XIX век изобилует аббатами-святотатцами. К несчастью, если верить документам, их обнаружить нелегко, ведь ни одно духовное лицо не станет хвалиться подобными делами; те, кто служит богопротивные мессы, скрываются под личиной преданности Христу, они утверждают даже, что защищают Его, исцеляя при помощи колдовства одержимых.

В этом один из их фокусов; они сами создают или открывают этих одержимых; таким образом они приобретают себе, особенно в монастырях, подчиненных и соучастников. Все мании убийств и садизма они прикрывают старинной и благочестивой завесой изгнания дьявола.

– Да, в лицемерии они достигли невероятных высот, – добавил Каре.

– Лицемерие и гордыня – самые отвратительные пороки мнимых святош, – подтвердил Дюрталь.

– Но, в конце концов, – продолжал Дез Эрми, – все рано или поздно узнается. До сих пор я говорил только о местных обществах сатанистов; но есть и другие, распространившиеся на Старый и Новый Свет, крупные и сильные, потому что – и это очень современно – сатанизм сделался управяемым и централизованным. Теперь существуют комитеты и подкомитеты, что-то вроде курии, похожей на папскую, регламентирующей дела в Европе и Америке.

Обширнейшее из этих обществ, основание которого восходит к 1855 году, – Общество антитеургов оптиматов. При видимом единстве оно разбивается, однако, на два лагеря: один предполагает разрушить вселенную и царить над обломками; другой просто мечтает ввести демонический культ. Это общество находится в Америке, где некогда во главе его стоял Лонгфелло, титулованный главным священником нового магизма; очень долго оно имело разветвление во Франции, Италии, Германии, России, Австрии и даже Турции.