— О том, что я здесь, известно только моему старшему секретарю, — сказал ван Рийн и, шлепая по татами босыми ступнями, подошел к телефону. Когда он нажал кнопку приема, аппарат объявил: «Эдвард Гарвер желает лично говорить с вами. Что мне ему сказать?»

— То, что вы могли бы ему сказать от моего имени, совершенно нецензурно, — проворчал ван Рийн. — Ладно, давайте его. Э… а вы отойдите подальше от экрана. Какой смысл просто так раздаривать информацию?

На экране возникли квадратные плечи, лысая голова и физиономия мопса.

— Так вы на Ронге. Там же, надо полагать, и ваш шпионский корабль, — без всяких предисловий заявил министр безопасности Содружества.

— Так вам о нем рассказали? Ха! — отвечал ван Рийн. Он был спокоен, как центр урагана.

— Я отдал приказ о наблюдении, как только узнал о его отлете, — Гарвер сгорбился и подался вперед, словно хотел пролезть сквозь витрил экрана. — Вы уже чертовски давно стали объектом моего особого интереса.

Фолкейн помнил об этом. Но еще лучше помнил Эдзел, ибо однажды его арестовали после некоего происшествия, участником которого он стал. Гарвер ненавидел ван Рийна еще в те годы, когда служил старшим офицером бюро наблюдения за исполнением законов Лунной Федерации. Отношения ван Рийна с парламентом Содружества еще больше обострили эту ненависть. Чувство было необычайно стойкое и однозначное. После нескольких случайных и весьма примечательных встреч ван Рийн стал в глазах Гарвера олицетворением всех тех черт Торгово-технической Лиги, которые были ему особенно омерзительны.

— Я хочу знать, где была команда, что она делала и с какой целью, — заявил Гарвер. — Я звоню вам самолично, чтобы вы знали, что для меня это — личное дело.

— Что ж, можете и впредь хотеть всего, что душе угодно, — ван Рийн лучезарно улыбнулся. — Хоть купайтесь в своих желаниях. Хоть брюхо ими чешите. Хоть пузыри из них пускайте. Хоть букет из них составьте.

Он спрятал руку за спину и согнул палец. Фолкейн, в свою очередь, подал знак Чи и Эдзелу, и те быстро вышли из комнаты. Дэвид остался с Койей. Его друзья и вдвоем могли снять с корабля бортовой журнал и аппаратуру бабуритов (на которую карантинный инспектор не обратил особого внимания, когда давал разрешение на посадку), прежде чем туда нагрянет бригада с ордером на обыск.

На борту останется другой журнал, поддельный. Такая практика была в порядке вещей. А сейчас надо быстро проинструктировать жену и ее деда.

— …довольно с меня ваших обезьяньих ужимок, — шипел Гарвер. — Полагаю, вам известно об учиненном бабуритами нападении на наши корабли. Это война, ручаюсь вам. Не пройдет и часа, как начнется сессия парламента по многоканальному телефону. Но я и так знаю, за что они проголосуют.

«Я тоже знаю, — с грустью подумал Фолкейн, видя, как к глазам безмолвной Койи подступают слезы. — Конечно, мы не должны бездействовать, когда убивают наших людей. Но неужели надо так торопиться? Что ж, „Домашние Компании“ видят в Обители Мрака зону жизненных интересов. Пусть ею владеет Содружество, это будет его космическая опора в борьбе против „Семерки“».

— Война станет нашим обрядом очищения, — заявил Гарвер. — Она даст правительству небывалую доселе власть над свободным предпринимательством. Теперь «Домашние Компании» больше нельзя считать вольными предприятиями. Нет-, они — уже частица властных структур. Они ненавидят нас, потому что мы никогда не присоединялись к коалиции картелей и не заискивали перед политиканами и чиновниками. Для них мы — олицетворение Хаоса.

Гарвер опомнился и перестал ораторствовать. С ледяным злорадством он продолжал:

— Около часа назад премьер объявил чрезвычайное положение. По его условиям все космические корабли переходят в ведение моего учреждения. Отныне командовать будем мы, ван Рийн, и ни один корабль не сдвинется с места без нашего разрешения. Я позвонил вам в слабой надежде, что смогу заставить вас осознать всю серьезность положения и понять, что вас ждет, если вы откажетесь сотрудничать.

— Как любезно с вашей стороны сообщить мне об этом, — бесцветным голосом ответил торговец. — Что-нибудь еще? Хорошо, тогда — пи-пи-пи!

Ван Рийн отключил связь. Повернувшись, он сказал:

— Не хватало еще, чтобы он злорадствовал! — ван Рийн подпрыгнул так, что загрохотал пол, и принялся колотить кулаками по воздуху. — Shijt, pis, en bederf![17] — гремел он. — Боже, швырни его в выгребную яму преисподней! О плод кровосмесительства! Пусть он пожалеет о своей подлости! Да чтоб ему знать только четыре англо-саксонских буквы, из которых составлено неприличное слово! Эх-х-х!

Эдзел уже успел вернуться в дом и, поспешно бросив свою ношу, зажал Хуаните уши. Чи прошмыгнула мимо него, держа в руках катушку с бортовым журналом и выискивая, куда бы ее ненадежнее спрятать. Койя и Фолкейн прильнули друг к другу. С улицы доносился пронзительный нарастающий вой: две машины центральной полиции показались из-за горизонта и стали заходить на посадку.

Неужто это и впрямь Земля?

Эрик больше не мог усидеть на месте. Программа, которую он смотрел, была интересная. Местному жителю она, несомненно, показалась бы банальной, но Эрику — весьма экзотической. Однако он был слишком взволнован. Рывком поднявшись с кресла, он широким шагом пересек комнату и остановился у окна.

На Объединенный Рио-де-Жанейро крадучись надвигались сумерки. Эрик разглядывал с высоты плавные линии ярко раскрашенных небоскребов, четкие силуэты Сахарной Головы и Корковадо, блестящие, будто полированные, воды бухты, мост Нитерон, легкий и воздушный, как рисунок на кальке. Внизу, по улицам и надземным эстакадам, двигался стремительный поток машин; вверху летательные аппараты исполняли какой-то замысловатый танец, следуя своими воздушными коридорами. Эрик коснулся кнопки, окно открылось, и он втянул в легкие влажный теплый некондиционированный воздух. По сути дела, шум транспорта не долетал до него, но Эрик чувствовал присутствие машин, ощущал неслышимые содрогания чудовищного механизма, очень похожие на пульсацию космического корабля. Само существование такого гигантского города повергало его едва ли не в ужас, особенно теперь, когда Эрик и город смотрели в глаза друг другу.

Эрик крепче сжал правой рукой запястье левой и, как бы бросая вызов этой необъятной громадине, подумал:

«Я тебе не какое-нибудь ничтожество. Я привел сюда большой отряд военных кораблей».

От двери донесся звонок. Эрик повернулся на каблуках, и сердце у него екнуло без всяких на то причин.

— Войдите, — пригласил он. Дверь распахнулась настежь. За порогом стоял человек в причудливом мундире и с пакетом в руках. Он был приземист и черноволос, как, очевидно, почти все бразильцы.

— Это вам, сэр, — объявил человечек по-английски, но с акцентом. В отеле «Сантос-Дюмон» работал обслуживающий персонал из плоти и крови.

— Что? — озадаченный Эрик подошел к двери. — Кто может мне что-то прислать?

— Я не знаю, сэр. Это пришло по конвейеру несколько минут назад. Мы знали, что вы еще здесь, и подумали, вам захочется тотчас получить.

— Ну что ж… э… благодарю вас, — Эрик взял посылку, завернутую в простую упаковочную бумагу, на которой, кроме его имени и адреса, не было никаких надписей. Человечек еще несколько мгновений потоптался на месте, потом ушел. Дверь за ним закрылась.

«Проклятье! — подумал Эрик. — Может, надо было дать ему денег? Разве я не читал, что на Земле так принято?» Его лицо зарделось.

Так, ладно… Он положил подарок на столик и распечатал, потянув за шнурок. Внутри оказались какая-то коробка и конверт. В коробке лежал новенький костюм, а в конверте — два листка бумаги. На первом было выведено: «Его превосходительству Эрику Тамарину-Асмундсену в знак признательности за его рыцарские подвиги — от члена Объединенного Человечества».

«Кто? Стоп! Вчера, когда я общался с политиками и офицерами, об этом упоминали. Умеренно расистское объединение, которое, естественно, терпеть не может бабуритов. А если учесть, какую огласку получило наше бегство с Гермеса… Хм, еще одна записка. Стоп, стоп, минуточку!»