Михаил вернулся домой в 3.15 ночи. Эти самые 3.15 навязчиво и зелено горели в темноте над телевизором. Старая военная привычка следить за временем сработала. После увольнения из армии он всячески пытался отделаться от поминутного, а порой посекундного отсчета своей жизни и снял часы с руки в день получения приказа об увольнении и более не одевал никогда. Почему так с часами. Полезный вообще-то прибор. Ему почему-то казалось, что с общепринятым понятием времени не все в порядке. Почему? Объяснения у него не было. Так, ощущение. Но привычка – вторая натура. Банальность, конечно, но правдивая.

Квартира пуста. Опять. Последнее время она часто пуста. Жена уже ушла. А может быть, еще не пришла. Кто ж знает, черт подери ее! Свет не хотелось зажигать. Чего его зажигать? Все, что есть в доме, стоит на своих, хорошо известных местах, а темнота скрывает ставшую в последние месяцы привычной запущенность небольшой, но когда-то очень уютной квартирки. Михаил сел на кухне не раздевшись. Нащупал пепельницу и какую-то чашку. Вытащил из кармана куртки банку пива и дернул ключ. Пиво недовольно зашипело и плюнуло пеной на руку и рукав. «Вот ведь гадость, какая. Пиво теплое!». Дрянь. Все дрянь. Все вообще! Раздражение накатывало. Накрывало все сильнее. И не хотелось и не моглось его гасить. Кровь порядком уже подогретая алкоголем вскипала. Руки сжались в кулаки до боли. Особенно в правой. В ней оказалась банка, раздавленная всмятку, пиво из которой уже текло по столу и на пол и на колени. Михаил вскочил инстинктивно – стул упал с грохотом, резко прозвучавшим в ночи. Банка с силой, брошенная в стену снесла с холодильника горшок с цветком. Да что же это такое! Под ноги попался опрокинутый стул. Прямо по косточке. Как больно! Ах ты, гад, ползучий! От удара стул отлетел в угол. Там разлетелось еще что-то стеклянное. От досады он треснул кулаком по столу – чашка брызнула осколками, часть которых осталась в руке, разорвав плоть. Вот, дрянь! Все события последнего года навалились одновременно и закружились в хороводе неразрывной чередой. Полный развал бизнеса, которым он занимался последнее время, цепь попыток его наладить перемежающаяся попойками для снятия стресса с загулами до утра, которые довели жену до отчаяния и ухода в виртуальный мир Интернета с головой и телом. Подлость партнеров по бизнесу. Наезды кредиторов. И еще бог знает сколькими более мелкими, но не менее неприятными событиями последнего времени, которые завершали его любовь к человечеству и текущему мироустройству окончательно.

Затуманенное сознание не справлялось с хаосом эмоций. От всего этого было только почти физическое ощущение черноты во вздыбившейся душе, еще более усугубляющее темноту разгромленной кухни.

Михаил стоял посреди бывшего домашнего очага и тихо рычал от бессилия. Он не умел сдаваться. Его всю жизнь учили именно не сдаваться. И он бился с неудачами с упорством. И это вовсе не страшило его. Страшно было другое. То, что все, что было фундаментом его жизни: долг, честь, семья, друзья, страна – все, все это разрушилось за какой-то год-полтора. И люди, которых он любил и считал своим долгом защищать, как его учили, стали ненавистными и презираемы им. Это порождало страшную пустоту в душе. Практически невыносимое состояние. И еще – ему больше не хотелось бороться. Он больше не хотел вообще ничего! Ни любви, ни денег, ни славы, ни знаний. Ничего… Осталось только острое сожаление о жене. Они прожили очень хорошую жизнь в любви, вырастив замечательного сына. И теперь стали почти чужими и даже враждебными друг другу. Это обстоятельство злило более остальных.

Казалось, что мир рассыпался. Но рассыпался как-то уж очень пошло. Неправильно как-то. Нечестно! И кто же в ответе за все это? Михаил поднял лицо вверх и впервые в жизни подумал о Том, Кто мог все это устроить. «Эй, ты там, наверху!». Глухо сказал, но скорее зарычал, срываясь на хрип: « Если ты есть вообще. Это, что за дерьмо ты тут натворил? И, что тебе этот бардак сойдет с рук?». Впервые за много лет по его щекам полились слезы. Слезы жуткой злости и отчаяния и он их пытался вытереть рукой не видя, что она в крови. «Я хочу дать тебе в морду! Я вызываю тебя биться! Появись и отвечай. Мне наплевать, что ты меня убьешь. Наплевать мне на такую жизнь. Только появись!». Пульс с такой силой бил в виски, что, казалось, голова лопнет. Но тихо. Конечно же, тихо. «Нет тебя! Или ты наделал это все и свалил!? Или ты просто садюга и наслаждаешься сейчас!? Твои создания всю свою никчемную жизнь посвящают тому, чтобы бить и жрать себе подобных. Загадили всю планету до ручки. И все их достижения только в том, что они могут теперь совсем разнести ее термоядом на молекулы! Если бы мог я сбросить тебя с твоего места, я бы сделал все иначе. Люди не страдали бы так!». Тихо. Навалилась тупая, тяжкая усталость и он, сбросив с себя где-то по дороге куртку, побрел, натыкаясь на стены в спальню, к кровати. Заснул еще, не коснувшись подушки.

Пробуждение было невеселым. Спать можно было бы хоть до самой смерти. С работы ушел, из последних сил пытаясь соблюсти приличия и не послать, куда следует начальника. Может, и зря не послал. Затраченное эмоциональное усилие тут же потребовало алкогольной релаксации в компенсацию. Проснулась память. «Так вот почему так тошно! Боже как хреново! Язык вообще прилип к небу. А вкус во рту! Вроде не унитазом на вокзале работал, а вкус тот еще. Хорошо бы так вот плавно из сна, да и в смерть. „Не заслужил видать“ горько подумал. Ну, какой же идиот не закрыл шторы? Блин, солнце в глаз прямо». Пришлось вставать. Шарил по полу сидя на кровати в поисках домашних тапочек. Обнаружилось, что ноги в носках, а рядом вместо тапок грязные ботинки. «Вот, черт, а пить то, как охота!» Побрел на кухню. «Хоть бы минералка была в холодильнике». Вид кухни не радовал. Особенно земля из горшка с цветком на холодильнике и по всему полу. Но минералка была. Нет ничего вкусней газированной холодной воды из горла! «Где же тапки, черт их дери? А, вот они подлые». В коридоре привычно глянул в зеркало. «Ну и рожа!» Из зеркала смотрело лицо знакомое отчасти, с всклокоченными довольно длинными волосами неопределенного цвета. Под мутными, со следами былой голубизны, глазами наметились мешочки. На щеке разводы запекшейся крови. Рука тут же заныла. А – вспомнил – чашка. Выражение лица как у дохлого карпа. Уголки губ привычно уже опущены. «Это кто? – подумал он – это, что я, блестящий в недавнем прошлом, военный пилот. Старший офицер? Гордый и достойный восхищения жены и сына?». Горькая усмешка отразилась в зеркале. Объективно фигура еще подтянутая, хотя все внутри мелко дрожит. «Да уж, приплыли!. Ладно, не помер – надо жить». Последняя надежда на душ. По пути попалась брошенная на пол вчера (или сегодня?) куртка. Поднял, повесил на вешалку. Опять привычка. Из кармана куртки наполовину вывалившись, торчала какая-то книга в кожаном переплете. «Странно, откуда бы?». Да ладно, душ – надежда на жизнь, все остальное так неважно.

Через полчаса стояния под водой, побритый и вымытый, он выбрался из ванной. Удивительное свойство воды. Льет вроде снаружи, а внутреннее дрожание также унимает.

«Где же эта коза? Где ее носит?». Взгляд на часы стоящие на телевизоре. Не видать ничего. Ночью светились как сверхновая, аж орали 3.15, а сейчас тускло до невидимости. Нет, все же со временем в этом мире не все так просто. Циферблат электронных часов пришлось прикрывать рукой от солнечного света, чтобы увидеть цифры. 12.20. Опять накатывает раздражение. «Да знаю я, где тебя носит. В Интернет кафе за три улицы от дома. Последние деньги просаживаешь. Каждый день и ночь там сидишь. Что люди подумают?» Завертелись злые рудиментарные мысли. Вот вроде бы и чужие уже друг другу, а сердце щемит. Почему так все получилось? Боль в руке тут же проснулась. Опять кулаки. Агрессор чертов.