"Кто он, откуда? Как зовут эту умницу, с влажным кожаным носом и легким запахом псины от густой шерсти?" - гадала Алиса и, встретившись взглядом с черноглазым полицейским - дружески кивнула ему.

...И это было единственным, что она потом могла о себе вспомнить.

7

Поздно ночью в кабинете средиземноморского дома Брауна зазвонил телефон. Он только что вернулся на остров после длительной поездки в Азию, о чем практически еще никто не знал. К тому же, номер настойчиво трезвонившего телефона был известен очень немногим.

Женский голос назвал его по имени и тут же послышались всхлипывания. Женщина пыталась что-то сказать, но никак не могла взять себя в руки рыдания мешали ей объясниться.

Остин не сразу узнал Александру Сергеевну. Старушка, неизменно проявлявшая выдержку и волю, была в крайнем смятении. Наконец, по обрывкам фраз он понял, что произошло нечто ужасное. В катастрофе в Миланском аэропорту, где неделю назад от взрыва погибли люди, пострадала Алиса. Теперь опасность миновала, она останется жить, но нужен хороший врач, вернее, волшебник, потому что только чудо может спасти ее от уродства.

"Алиса? Опять Алиса!" - Остин хорошо помнил трагическую историю с Азхаром Бонисандрой, зная ее основную подоплеку: ситуация в Афганистане серьезно изучалась ИО. Потом попытка самоубийства, трудное возвращение к жизни, долгая несчастная любовь и теперь опять - нелепость, чудовищная случайность и жертва ее - Алиса. Но причем здесь она? Остин понимал, что Александра Сергеевна ждет не слов сочувствия, а помощи, и потому, уже на следующий день специальным рейсом Алиса была доставлена в Канны, а оттуда в клинику Леже.

Профессор имел накануне длинный разговор с Миланским доктором, выведшим мадмуазель Грави из шока и сделавшим надлежащее обследование. Обсудив все pro и contro, они решили, что больная не нуждается в помощи нейрохирурга - к счастью, мозговая травма была не очень серьезна.

Обследования, сделанные в клинике Леже, подтвердили данные итальянских медиков: небольшая гематома в височной области мозга не увеличивалась, а открытые повреждения тканей лица требовали специального хирургического вмешательства.

В этом страшном невезении Алисе, в сущности, немного повезло. Она отвернулась в сторону (кивок сержанту полиции) в тот момент, когда произошел взрыв. Обломок чего-то тяжелого, по-видимому, мраморной облицовки панели, ударил ее чуть ниже левого виска, свернув челюстной сустав, повредив носовой хрящ и по касательной задев гразницу. Мягкая ткань кожи щеки, подбородка и носа была разорвана и обожжена, мышцы повреждены. Кроме того, приходилось опасаться за глаз: все зависело от того, как пойдет восстановительный процесс в мозговой ткани и степени повреждения лицевого нерва.

В консультационном кабинете Леже проводил обсуждение состояния новой больной со своими коллегами, демонстрируя рентгенограммы, томаграммы мозга, данные специальных исследований. Консилиум пришел к выводу, что больной необходим месяц общего лечения и наблюдений, а в случае благоприятной ситуации - отсутствия осложнений и негативных процессов - можно приступить к осуществлению лицевой пластики.

Лишь в начале февраля, обстоятельно ознакомившись с динамикой выздоровления больной, Леже решил, что настала пора действовать. В его кабинете плакала худенькая старушка, на сей раз от радости: она знала, что внучка будет жить и верила в маленького доктора, рассчитывавшего ликвидировать в той или иной степени внешние последствия травмы.

Александра Сергеевна теперь часто плакала - слезы появлялись сами собой от всего, что как-то было связано с внучкой - от ее музыки, книжек, качелей и яблок, от ажурных колготок на прохожей девчушке, от одеколона "Встреча", появившегося в магазинах и присланного от Маргариты Ланвен, от тревожного голоса итальянца, звонившего чуть не каждый день.

Стаканчик с валерианой, протянутый высоким помощником профессора, задрожал в ее руке и старушка бурно разрыдалась, уронив на колени сумочку с тем, что она берегла и теперь принесла показать всем. На ковер веером легли Алисины фотографии: Алиса-девочка с прямой спиной, восседающая на новом велосипеде, Алиса-девушка с мольбертом, в тирольской шапочке где-то на живописном альпийском склоне, Алиса в Венеции на площади Синьории со стайкой наглых голубей, слетающихся к пакетику с кормом. Один из них сидел на протянутой алисиной руке, а другой, застыв в кадре с размазанными штрихами крыльев, собирался, видимо, присесть прямо на ее взъерошенную ветром макушку.

Йохим стал собирать листочки и, машинально взглянув на один из них, застыл - неожиданность открытия буквально парализовала его. Он быстро тассовал фото, таращил глаза, расплываясь в радостной улыбке: "Я... я, кажется, знаю... Нет! Я точно узнаю это лицо!" Йохим протянул большой любительский снимок Леже. Алиса-подросток была запечатлена в летний день, в тот момент, когда оторвавшись от группы сверстников, смутно обозначенных в пестро-лиственной глубине кадра, ринулась за мячом, запущенным, по-видимому, каким-то шалуном прямо в объектив аппарата. Это его округлый бок закрыл всю верхнюю правую часть кадра и его ожидаемое столкновение с фотографирающим распирало Алису вот-вот взорвущимся смехом. Ее вспыхнувшее лицо с солнечной пыльцой на высоких скулах, с сюрпризным сиянием в прозрачной глубине крыжовинных глаз, было озарено тем особым светом резвящейся, распахнутой в предвкушении счастья души, которое бывает у детей за секунду до чуда. Йохим узнал припухшую нижнюю губу, закушенную двумя крупными верхними зубами и паутинки волос, светящиеся ореолом вокруг единственного, всегда живущего в его памяти лица.

"Да, это Она..." Йохим рухнул на стул, оглядывая окружающих растерянно и жалобно, как человек, которому объявили, что он обречен.

На следующий день Леже пригласил ассистента Динстлера в свой кабинет.

- Присаживайтесь, коллега, я заметил, что у вас не слишком крепкие колени. Они легко подкашиваются - а я собираюсь вас удивить. Речь идет о нашей пациентке мадмуазель Грави. Вчера я понял, что Вам удалось вытащить крупный козырь. Изучите все материалы, продумайте ход операции и доложите мне. Вести эту больную будете Вы.

8

Вот и случилось. То, что казалось ненужным ответвлением судьбы, дурацким аппендиксом, бредом, порождением худосочной фантазии и весеннего юношеского безумия, обрелом весомую реальность факта. Тонкая ниточка смутных намеков, тянущаяся от калитки соседнего дома к августовскому вечеру у реки и прервавшаяся у черного могильного гранита, объявилась вновь, заставляя Йохима снова и снова мысленно проделывать путь от появления девочки с обручем на плече к вчерашнему вечеру, когда Она вернулась, смеясь на дрожащем в его руке листочке картона.

Вот и случилось. Значит - все неспроста. Не зря томили детскую душу поиски неведомого - мандариновое зазеркалье граненого стекла, всякие там звенящие цветы и танцующие свечи. Значит, со смыслом, а не в приступе подростковой дури, повергали в сметение закаты и зори, звуки и краски. И не канула в небытие яростная клятва на могиле чужой, незнакомой девочки... А Ванда, а Вернер, а потоки крови и искромсанного мяса, обмороки и рвотные спазмы, аппатие и пустота? - Неспроста.

Очевидная осмысленность сюжета его недолгой жизни бросала Йохима в дрожь. Он понял, что должен совершить нечто, для чего был послан в этот мир кем-то нелепый "собиратель красоты". Воинственный азарт ответственности, смешанный с ликованием причастности к Высшей тайне, гоняли Йохима из угла в угол его потемневшей, давящей ночной темнотой комнаты, заставляли метаться и вскакивать на измятой постели, не давая заснуть ни на минуту.

На рассвете, когда вся клиника еще пребывала в предутреннем сне, Йохим стоял у двери палаты мадмуазель Грави. Он медлил, не решаясь ни постучать, ни отворить двери, лишь слушая, как тяжело, со значением, ухает в груди сердце. Вот сейчас он увидит ее - сломанного человека, изувеченную женщину, молящую о помощи, чужую, жалкую, незнакомую. Сейчас он станет врачом, послав к чертям все игры своего больного воображения. Сейчас... Он тихо постучал и не дождавшись ответа, осторожно отворил дверь.