«Обо всем в одних стихах не скажешь…» Обо всем в одних стихах не скажешь. Жизнь идет волшебным, тайным чередом, Точно длинный шарф кому-то вяжешь, Точно ждешь кого-то, не грустя о нем. Нижутся задумчивые петли, На крючок посмотришь – все желтеет кость, И не знаешь, он придет ли, нет ли, И какой он будет, долгожданный гость. Утром ли он постучит в окошко Иль стопой неслышной подойдет из тьмы И с улыбкой, страшною немножко, Все распустит разом, что связали мы. 1915 «Со слабых век сгоняя смутный сон…» Со слабых век сгоняя смутный сон, Живу весь день, тревожим и волнуем, И каждый вечер падаю, сражен Усталости последним поцелуем. Но и во сне душе покоя нет: Ей снится явь, тревожная, земная, И собственный сквозь сон я слышу бред, Дневную жизнь с трудом припоминая. 1914 «В заботах каждого дня…» В заботах каждого дня Живу, – а душа под спудом Каким-то пламенным чудом Живет помимо меня. И часто, спеша к трамваю Иль над книгой лицо склоня, Вдруг слышу ропот огня — И глаза закрываю. 1917 Про себя I. Нет, есть во мне прекрасное, но стыдно Его назвать перед самим собой, Перед людьми ж – подавно: с их обидной Душа не примирится похвалой. И вот – живу, чудесный образ мой Скрыв под личиной низкой и ехидной… Взгляни, мой друг: по травке золотой Ползет паук с отметкой крестовидной. Пред ним ребенок спрячется за мать, И ты сама спешишь его согнать Рукой брезгливой с шейки розоватой. И он бежит от гнева твоего, Стыдясь себя, не ведая того, Что значит знак его спины мохнатой. II. Нет, ты не прав, я не собой пленен. Что доброго в наемнике усталом? Своим чудесным, божеским началом, Смотря в себя, я сладко потрясен. Когда в стихах, в отображеньи малом, Мне подлинный мой образ обнажен, — Все кажется, что я стою, склонен, В вечерний час над водяным зерцалом, И чтоб мою к себе приблизить высь, Гляжу я в глубь, где звезды занялись. Упав туда, спокойно угасает Нечистый взор моих земных очей, Но пламенно оттуда проступает Венок из звезд над головой моей. 1919 Сны Так! наконец-то мы в своих владеньях! Одежду – на пол, тело – на кровать. Ступай, душа, в безбрежных сновиденьях Томиться и страдать! Дорогой снов, мучительных и смутных, Бреди, бреди, несовершенный дух. О, как еще ты в проблесках минутных И слеп, и глух! Еще томясь в моем бессильном теле, Сквозь грубый слой земного бытия Учись дышать и жить в ином пределе, Где ты – не я; Где отрешен от помысла земного, Свободен ты… Когда ж в тоске проснусь, Соединимся мы с тобою снова В нерадостный союз. День изо дня, в миг пробужденья трудный, Припоминаю я твой вещий сон, Смотрю в окно и вижу серый, скудный, Мой небосклон, Все тот же двор, и мглистый, и суровый, И голубей, танцующих на нем… Лишь явно мне, что некий отсвет новый Лежит на всем. 1917 «О, если б в этот час желанного покоя…» О, если б в этот час желанного покоя Закрыть глаза, вздохнуть и умереть! Ты плакала бы, маленькая Хлоя, И на меня боялась бы смотреть. А я три долгих дня лежал бы на столе, Таинственный, спокойный, сокровенный, Как золотой ковчег запечатленный, Вмещающий всю мудрость о земле. Сойдясь, мои друзья (не велико число их!) О тайнах тайн вели бы разговор. Не внемля им, на розах, на левкоях Растерянный ты нежила бы взор. Так. Резвая – ты мудрости не ценишь. И пусть! Зато сквозь смерть услышу, друг живой, Как на груди моей ты робко переменишь Мешок со льдом заботливой рукой. 1915 «Милые девушки, верьте или не верьте…» Милые девушки, верьте или не верьте: Сердце мое поет только вас и весну. Но вот уж давно меня клонит к смерти, Как вас под вечер клонит ко сну. Положивши голову на розовый локоть, Дремлете вы, – а там – соловей До зари не устанет щелкать и цокать О безвыходном трепете жизни своей. Я бессонно брожу по земле меж вами, Я незримо горю на легком огне, Я сладчайшими вам расскажу словами Про все, что уж начало сниться мне. 1916 |
