Я верю – благороднейшей державе
Ты встать поможешь на ноги опять,
И смогут все сказать:
"Другие ей во цвете лет служили,
Он старую не уступил могиле".
На Капитолии, канцона, встретишь
Ты рыцаря, что повсеместно чтим
За преданность свою великой цели.
Ты молвишь: "Некто, знающий доселе
Тебя, синьор, лишь по делам твоим,
Просил сказать, что Рим
Тебя сквозь слезы умоляет ныне
Со всех семи холмов о благостыне".
LIV
Был знак Амура на ее челе
И сердце перед странницей смирилось:
Ей равных нет, казалось, на земле.
Я шел за нею по зеленым травам,
Как вдруг словами чаща огласилась:
"Твой путь лесной – он только мнится правым!"
Я прислонился к буку – и окрест,
Задумавшись, впервые оглянулся,
И понял всю опасность гиблых мест.
И около полудня вспять вернулся.
LV
Я был уверен, что остыли чувства,
Что выстудили годы их приют,
Однако вновь желанья душу жгут.
Остались искры, скрытые золой,
И я смиряюсь перед властью рока
И новой страстью, горячей былой.
Когда я плачу, боль не столь жестока,
Но не боятся горестного тока
Ни искры в сердце, ни коварный трут:
Как никогда доныне, пламень лют.
Зачем поверил я, что волны слез
Вольны с огнем покончить негасимым?
Вновь в жертву бог любви меня принес
Огню с водой – врагам непримиримым,
И тщетно упованье – невредимым
Освободиться от любовных пут,
Когда черты прекрасные влекут.
LXVI
Промозглый воздух и густые тучи,
Послушные капризам злого ветра,
Неумолимо предвещают ливень;
Уже в кристалл почти оделись реки,
И муравы уже-не видно в долах,
И росу в иней превращает холод.
И в сердце у меня – свирепый холод,
И беспросветны думы, словно тучи,
Рожденные туманом в этих долах,
Что для любовного закрыты ветра
Горами, осеняющими реки,
Которые мутит осенний ливень.
Кончается и самый сильный ливень,
И тает снег, когда минует холод,
И, сбрасывая лед, взбухают реки;
И неизвестен случай, чтобы тучи
Не отступили под напором ветра
И чтоб туман держался вечно в долах.
Но нет отрады мне в цветущих долах,
Я плачу и в погожий день, и в ливень,
И при студеном ветре, и без ветра.
Я лишь тогда найду: не вечен холод
В груди Мадонны и во взгляде – тучи,
Когда иссохнут все моря и реки.
Пока струиться к морю будут реки
И зверю будет любо в тихих долах,
Останутся в глазах прекрасных тучи,
Которые в моих – рождают ливень,
И в ледяной груди пребудет холод,
Что превратил мою – в источник ветра.
Я каждый ветр прощаю ради ветра,
Пленившего меня в краю, где реки
Двумя границами, где чистый холод
И зелень – рядом, и во многих долах
Я лавра тень отпечатлел: ни ливень
Не страшен ей, ни гром, разверзший тучи.
Быстрее тучи не бегут от ветра,
Чем промелькнул тот день, ни реки в ливень,
И дольше медлит холод в вешних долах.
LXX
На что еще осталось уповать,
Когда я столько раз уже обманут?
Зачем, когда жалеть тебя не станут,
В мольбах напрасных руки воздевать?
Но если не до гроба изливать
Мне жалобы смиренно,
Я, преклонив колена,
Молю, Амур, меня не прерывать,
Когда произнесу – быть может, вскоре:
"Drez et rayson es qu'ieu ciant e'm demori".1
Я вправе петь, хотя упущен срок,
Я так давно вздыхаю, что едва ли
Уравновесит смех мои печали.
О, если бы при виде нежных строк
Священный взор нашел приятным слог,
Я после стольких пеней
Всех любящих блаженней
Воистину себя считать бы мог!
Тем паче, если б мог сказать свободно:
"Пою, – ведь это госпоже угодно".
Блуждающие мысли, что в пути,
Высоком столь, питали тщетный пламень
Моих надежд, смотрите, сердце – камень
У госпожи, в него мне не войти.
И наше с вами слово не в чести
У ней, в одном повинной
В согласии с судьбиной,
С которою устал я спор вести,
И так же, как судьба ко мне сурова,
Хочу, чтобы суровым было слово.
Однако что я? Где я? Кто мне лжет?
Не я ли сам, томимый злым недугом?
Хоть обойду все небо круг за кругом,
Мне ни одна планета слез не шлет.
Когда от плоти слепота идет,
Зачем винить светила
Иль то, что взору мило?
При мне виновник всех моих невзгод
С тех пор, как предо мною дни и ночи
Прекрасный лик и сладостные очи.
Хорошим вышло из всемощных рук
Все, чем от века красен мир, но око
Мое не проницает столь глубоко,
В плену красы, которая вокруг.
И встречи мимолетнее разлук
С непреходящим светом,
Мой взор повинен в этом,
Не день, когда преобразила вдруг
Небесная краса, явившись взору,
Зари моей безоблачную пору.
1 Я вправе петь и веселиться, у меня для этого есть все основания (старопровансальск.)
LXXX
Кто предпочел другим дорогам в жизни
Дорогу волн, в которых скрыты рифы,
Хранимый только стенками скорлупки,
Того и чудо не спасет от смерти,
И лучше бы ему вернуться в гавань,
Пока его рукам послушен парус.
Я нежному дыханью руль и парус
Доверил, полюбив впервые в жизни
И лучшую найти надеясь гавань,
Но вскоре путь мне преградили рифы,
И не вокруг меня причина смерти
Бесславной крылась, но в самой скорлупке.
Надолго заключен в слепой скорлупке,
Я плыл, не поднимая глаз на парус,
Что увлекал меня до срока к смерти.
Однако Тот, кто приобщает жизни,
Успел меня предупредить про рифы,
Дав – издали хотя бы – узреть гавань.
Огни, что ночью призывают в гавань,
Путь указуют судну и скорлупке
Туда, где штормы не страшны и рифы
Так я, подняв глаза на вздутый парус,
Над ним увидел знаки вечной жизни
И в первый раз не испугался смерти.
Не потому, что верю в близость смерти
При свете дня хочу войти я в гавань,
Куда ведет дорога долгой жизни,
К тому же не уверен я в скорлупке,
И ветра не выдерживает парус,
Увлекшего меня на эти рифы.
Когда бы гибель не таили рифы
И не искал бы я спасенья в смерти,
Я повернул бы с наслажденьем парус
И где-нибудь обрел благую гавань.
Но я горю под стать сухой скорлупке,
Не в силах изменить привычной жизни
Ты, без кого ни смерти нет, ни жизни!
Скорлупке утлой угрожают рифы,
Направь же в гавань изможденный парус.
CVI
На легких крыльях чудо-ангелица
На берег опустилася зеленый,
Где я ступал, своей судьбой влеком.
Кто мог предвидеть, что в тот день случится?
Силок, из нитей шелковых сплетенный,
Она в траве поставила тайком.
Избави Бог меня жалеть об этом:
Столь нежным взор ее светился светом.
CXXI
Смотри, Амур, красавица младая
Тебя не чтит и мучает меня,
Меж двух огней спокойствие храня.
Ты – с луком, а она – без лат, босая,
Стоит в траве высокой, далека
От жалости ко мне, с тобой дерзка.
