«В город к нему побежим, мой младенец!» И сильно схватила

Руку мою и рванула, и с ней мы как вихрь побежали.

Я не успел, мне казалось, дохнуть, и уж город пред нами

Каменный, многообразный, с садами, столпами открылся;

Так облака перед завтрашней бурей на небе вечернем

Разные виды с отливами красок чудесных приемлют.

Дива такого я не видывал! Но удивленью

Было не время. Мы в город вбежали, и громкое пенье

Нас поразило — мы стали. Видим: толпой перед нами

Стройные жены проходят в белых как снег покрывалах.

Зеркало, чаши златые, ларцы из кости слоновой

Женщины чинно за ними несут. А младые рабыни

Резвые, громкоголосые, с персей по пояс нагие,

Около блещут очами лукавыми в пляске веселой,

Скачут, кто с бубном, кто с тирсом, одна ж головою кудрявой

Длинную вазу несет и под песню тарелками плещет.

Ах, путешественник добрый, что нам рабыни сказали!

Стройные жены вели из купальни младую супругу

Злого Мелетия. — Сгибли желанья, исчезли надежды!

Долго в толпу Амарилла смотрела и вдруг, зашатавшись,

Пала. Холод в руках и ногах, и грудь без дыханья!

Слабый ребенок, не знал я, что делать. От мысли ужасной

(Страшно и ныне воспомнить), что более нет Амариллы -

Я не плакал, а чувствовал: слезы, сгустившися в камень,

Жали внутри мне глаза и горячую голову гнули.

Но еще жизнь в Амарилле, к несчастью ее, пламенела:

Грудь у нее поднялась и забилась, лицо загорелось

Темным румянцем, глаза, на меня проглянув, помутились.

Вот вскочила, вот побежала из города, будто

Гнали ее эвмениды, суровые девы Айдеса!

Был ли, младенец, я в силах догнать злополучную деву!

Нет… Я нашел уж ее в сей роще, за этой рекою,

Где искони возвышается жертвенник богу Эроту,

Где для священных венков и цветник разведен благовонный

(Встарь, четою счастливой!), и где ты не раз, Амарилла,

С верою сердца невинного, клятвам преступным внимала.

Зевс милосердный! с визгом каким и с какою улыбкой

В роще сей песню она выводила! сколько с корнями

Разных цветов в цветнике нарвала и как быстро плела их!

Скоро страшный наряд изготовила. Целые ветви,

Розами пышно облитые, словно роги, торчали

Дико из вязей венка многоцветного, чуднобольшого;

Плющ же широкий цепями с венка по плечам и по персям

Длинный спадал и, шумя, по земле волочился за нею.

Так, разодетая, важно, с поступью Иры-богини,

К хижинам нашим пошла Амарилла. Приходит, и что же?

Мать и отец ее не узнали; запела, и в старых

Трепетом новым забились сердца, предвещателем горя.

Смолкла — и в хижину с хохотом диким вбежала, и с видом

Грустным стала просить удивленную матерь: «Родная,

Пой, если любишь ты дочь, и пляши: я счастл’ива, счастл’ива!»

Мать и отец, не поняв, но услышав ее, зарыдали.

«Разве была ты когда несчастл’ива, дитя дорогое?» -

Дряхлая мать, с напряжением слезы уняв, вопросила.

«Друг мой здоров! я невеста! из города пышного выйдут

Стройные жены, резвые девы навстречу невесте!

Там, где он молвил впервые «люблю» Амарилле-пастушке,

Там из-под тени заветного древа, счастливица, вскрикну:

Здесь я, здесь я! Вы, стройные жены, вы, резвые девы!

Пойте: Гимен, Гименей! И ведите невесту в купальню.

Что ж не поете вы, что ж вы не пляшете! Пойте, пляшите!»

Скорбные старцы, глядя на дочь, без движенья сидели,

Словно мрамор, обильно обрызганный хладной росою.

Если б не дочь, но иную пастушку привел Жизнедавец

Видеть и слышать такой, пораженной небесною карой,

То и тогда б превратились злосчастные в томностенящий,

Слезный источник — ныне ж, тихо склоняся друг к другу,

Сном последним заснули они. Амарилла запела,

Гордым взором наряд свой окинув, и к древу свиданья,

К древу любви изменившей пошла. Пастухи и пастушки,

Песней ее привлеченные, весело, шумно сбежались

С нежною ласкою к ней, ненаглядной, любимой подруге.

Но — наряд ее, голос и взгляд… Пастухи и пастушки

Робко назад отшатнулись и молча в кусты разбежались.

Бедная наша Аркадия! Ты ли тогда изменилась,

Наши ль глаза, в первый раз увидавшие близко несчастье,

Мрачным туманом подернулись? Вечно зеленые сени,

Воды кристальные, все красоты твои страшно поблекли.

Дорого боги ценят дары свои! Нам уж не видеть

Снова веселья! Если б и Рея с милостью прежней

К нам возвратилась, все было б напрасно! Веселье и счастье

Схожи с первой любовью. Смертный единожды в жизни

Может упиться их полною, девственной сладостью! Знал ты

Счастье, любовь и веселье? Так понял и смолкнем об оном.

Страшно поющая дева стояла уже у платана,

Плющ и цветы с наряда рвала и ими прилежно

Древо свое украшала. Когда же нагнулася с брега,

Смело за прут молодой ухватившись, чтоб цепью цветочной

Эту ветвь обвязать, до нас достающую тенью,

Прут, затрещав, обломился, и с брега она полетела

В волны несчастные. Нимфы ли вод, красоту сожалея

Юной пастушки, спасти ее думали, платье ль сухое,

Кругом широким поверхность воды обхватив, не давало

Ей утонуть? Не знаю, но долго, подобно Наяде,

Зримая только по грудь, Амарилла стремленьем неслася,

Песню свою распевая, не чувствуя гибели близкой,

Словно во влаге рожденная древним отцом Океаном.

Грустную песню свою не окончив — она потонула.

Ах, путешественник, горько! ты плачешь! беги же отсюда!

В землях иных ищи ты веселья и счастья! Ужели

В мире их нет и от нас от последних их позвали боги! [4]

1828

И я выйду ль на крылечко,

На крылечко погулять,

И я стану ль у колечка

О любезном горевать;

Как у этого ль колечка

Он в последнее стоял

И печальное словечко

Мне, прощаючись, сказал:

«За турецкой за границей,

В басурманской стороне

По тебе лишь по девице

Слезы лить досталось мне…»

1828

Как за реченькой слободушка стоит,

По слободке той дороженька бежит,

Путь-дорожка широка, да не длинна,

Разбегается в две стороны она:

Как на лево на кладбище к мертвецам,

А направо к закавказским молодцам.

Грустно было провожать мне, молодой,

Двух родимых и по той и по другой:

Обручальника по левой проводя,

С плачем матерью-землей покрыла я;

А налетный друг уехал по другой,

На прощанье мне кивнувши головой.

1828

«Мой суженый, мой ряженый,

Услышь меня, спаси меня!

Я в третью ночь, в последнюю,

Я в вещем сне пришла к тебе,

Забыла стыд девический!

Не волком я похищена,

Не Волгою утоплена,

Не злым врагом утрачена:

По засекам гуляючи,

Я обошла лесничего

Косматого, рогатого;

Я сбилася с тропы с пути,

С тропы с пути, с дороженьки

И встретилась я с ведьмою,

С заклятою завистницей

Красы моей — любви твоей.

Мой суженый, мой ряженый,

Я в вещем сне впоследнее

К тебе пришла: спаси меня!

С зарей проснись, росой всплеснись,

С крестом в руке пойди к реке,

Благословясь, пустися вплавь