Карин одолжила у Роландса его карманную расческу, чтобы хоть как-то привести волосы в порядок, жалея, что перед бегством с «Ариадны» не догадалась захватить сумочку. Пусть это оказалась бы вечерняя сумочка, все равно в ней нашлись бы и зеркало, и расческа, и компактная пудра, не говоря уже о губной помаде, отсутствие которой Карин особенно чувствовала. Когда Кент застал ее разглядывающей свое отражение в гладкой поверхности лагуны, он вынудил ее покраснеть от смущения, весело спросив:
— Любуетесь своим новым имиджем? Может, на экспертов он не произвел бы сильного впечатления, но я нахожу его в высшей степени привлекательным. На вашем месте я бы не беспокоился, что для вас теперь недоступны все ухищрения цивилизованной жизни. Вы и без них выглядите очаровательной! Можете поверить мне на слово.
Карин неловко возразила:
— Вы отлично видите, что я похожа на огородное пугало!
Лукаво улыбнувшись, он сказал:
— Тогда согласитесь, что и я не лучше!
Веселые зеленые глаза на мгновение встретились со смущенными серыми, и Карин, совершенно растерянная, отвела взгляд. Причиной ее замешательства была не его веселая улыбка и даже не подозрение, что он разыгрывает ее, поддразнивая с небывалым добродушием. Вряд ли заключалась она и в том, что Карин терпеть не могла показываться в невыгодном состоянии, а Кент Уиллоугби был человеком, требующим совершенства от своих знакомых женщин, — разумеется, когда снисходил до того, чтобы признать их право на знакомство с ним. Крайнее смущение девушки происходило от того, что с этим человеком она провела две ночи, не только находясь с ним бок о бок, но практически лежа в его объятиях.
Ни одна женщина, очнувшись от сна и поймав на себе его странный напряженный взгляд, не смогла бы сразу же забыть его. Тем более, когда эта женщина молода и чрезвычайно впечатлительна, несмотря на все усилия быть сдержанной и рассудительной. Поначалу она воспринимала Кента Уиллоугби довольно неприязненно, затем он стал вызывать в ней чуть ли не ненависть… А теперь она не переставала о нем думать. И вовсе не потому, что волею случая Кент и его слуга оказались единственными людьми, к защите и поддержке которых она могла прибегнуть в этих чрезвычайных обстоятельствах.
Не будь их, она просто погибла бы. Но девушка инстинктивно понимала, что именно без Кента Уиллоугби она погрузилась бы в такую пучину отчаяния и страха, о какой была не в состоянии даже подумать. Не могло быть и речи, чтобы той страшной ночью она прижалась бы в поисках тепла к Роландсу и позволила бы ему обнять себя так крепко, что она могла слышать биение его сердца, как это было с Кентом.
Если бы она оказалась на этом острове наедине с Роландсом, скорее всего она боялась бы потерять его из виду и держалась бы как можно ближе к нему — в пределах допустимого приличиями. Но между ними всегда оставалось бы пространство, особенно ночью, когда они устраивались бы на ночлег.
Да и сам Роландс, безусловно, считал бы необходимым сохранять между ними некоторую дистанцию, при этом не испытывая ни малейшего чувства униженности, так как отлично сознавал разницу в их социальном положении, которую невозможно игнорировать, тем более переступить.
И сейчас, стоя лицом к лицу с Кентом этим восхитительным сияющим утром, она понимала, что он тоже не мог не думать о внезапной перемене в их отношениях, и поэтому чувствовала ужасное смятение и неловкость, словно была молоденькой девушкой, впервые пришедшей на свидание со взрослым мужчиной.
Это было и странно, и смешно, и, конечно, прежде чем их снимут с острова, новые взаимоотношения, вызванные необычной ситуацией, постепенно уступят место прежним, сдержанным. Когда они снова вернутся в цивилизованный мир и Кент станет по-прежнему сух и безразличен к ней, как это было на борту «Ариадны», она не колеблясь продемонстрирует ему свое презрение.
Сейчас же между ними возникло нечто вроде перемирия. Оба понимали это, и, что касается Карин, она старалась вести себя так, как будто и не было того периода, когда они дурно относились друг к другу. Поведение же Кента казалось просто невероятным. Его зеленые глаза уже не напоминали девушке о льдинках, и даже его мрачность как будто утратила прежний оттенок бездушности. Он вел себя ровно, в критические моменты проявлял поразительное внимание и деликатность, относясь к девушке как к младшей сестре. Даже, пожалуй, как к очень любимой сестре.
Кент легонько потряс Карин за плечи, пытаясь вывести ее из состояния растерянности.
Он машинально потер подбородок, заросший двухдневной щетиной.
Карин засмеялась, неожиданно для себя расхрабрившись.
— А мне нравится, что у вас появляется борода. — Она склонила голову набок, глядя на него смеющимися глазами. — Мне даже кажется, что она идет вам!
— В самом деле?
Она кивнула:
— Это придает вам сходство с каким-нибудь древним викингом. Вы выглядите выносливым и отважным, словом, очень мужественным!
Казалось, ее комплимент вовсе не доставил удовольствия Кенту.
— А разве раньше я таким не выглядел?
— Ну, не совсем таким!
Он снова положил руки ей на плечи и резко притянул к себе.
— Милая девушка! — сказал он, напряженно вглядываясь в большие серые глаза Карин. — Когда вы вернетесь в цивилизованное общество, советую вам остерегаться джентльменов, у которых нет таких чисто внешних признаков их жестокой силы и властности, как трехдневная щетина! Как, по-вашему, мужчина, оказавшийся вместе с девушкой на необитаемом острове, подвергался бы искушению переступить границы дозволенного?
Его строгие зеленые глаза оказались так близко, что Карин не выдержала и опустила взгляд.
— От чего, — задохнувшись, растерянно спросила она, — вы пытаетесь предостеречь меня, мистеру Уиллоугби?
— Кент! — мягко поправил он ее. — Скажите: Кент!
Послушно произнеся его имя, Карин быстро взглянула на него. Он улыбнулся.
— Впервые в жизни мне понравилось, как звучит мое имя. Но ваше имя, Карин, кажется мне просто прелестным! Поистине прелестным! — Он приподнял одной рукой ее лицо за подбородок, со странным выражением глядя на нее. — Карин, не слишком искушайте отважных бородатых мужчин, когда находитесь с ними на пустынном острове. А теперь, — добавил он, словно не замечая, что сквозь золотистый загар на щеках девушки проступил густой румянец смущения, — нам пора идти. Роландс ждет нас, чтобы приступить к обследованию того необитаемого острова!
Они посвятили этой задаче большую часть дня, и к тому времени как обошли его целиком, насколько возможно проникая вглубь, им было уже легче в полной мере оценить удивительное везение, благодаря которому их маленькая шлюпка прибилась к такому восхитительному клочку земли среди беспредельного океана, покрытому густой и разнообразной растительностью.
В лесах, занимающих большую часть острова, произрастало множество экзотических цветов и фруктовых деревьев. Густые кроны населяло несметное количество птиц, сверкающих на солнце ярким оперением и оглашавших воздух звонким нестройным хором то резких и пронзительных, то невероятно нежных и переливчатых голосов. Встревоженные вторжением чужаков, они всполошенно вспархивали из-под ног путешественников, каждый раз настолько пугая Карин, что та невольно вскрикивала и инстинктивно искала защиты у Кента. Несмотря на усмешки и полные простонародного юмора замечания Роландса, Кент с полным пониманием и сочувствием убеждал ее в полной безопасности, а его сильная рука неизменно успокаивающе обвивалась вокруг талии девушки.
Высоко на деревьях в густой листве оглушительно верещали обеспокоенные обезьяны, но исследователям ни разу не удалось разглядеть хоть одну из них. Зато они то и дело натыкались на свежие следы недавно промчавшихся по чаще кабанов — животных, с которыми, по мнению Кента, им лучше было не сталкиваться. На каждом шагу им попадались кокосовые пальмы с широкими перистыми листьями, и, к радостному удивлению Карин, их плоды, наполненные сочной благоухающей мякотью и освежающим молоком, оказались довольно доступны, так как располагались на небольшой высоте. Банановые деревья, отягощенные гроздьями золотистых бананов, также вселяли уверенность, что их маленькому отряду не грозит голод, хотя через какое-то время, вероятно, эта пища показалась бы им довольно однообразной. Роландс был уверен, что сможет отыскать сладкий картофель — батат и даже какие-то грибы, в отношении которых Кент решительно высказался против. Он считал, что опасно даже выяснять, съедобны они или нет, и что прибегнуть к этой пище их может заставить только слишком однообразное меню.
