Когда они покинули детскую комнату, графиня объяснила своей новой гувернантке:

— Я хочу, чтобы дети бегло говорили на хорошем английском языке. Их бабушка — мать моего мужа — англичанка, и я хочу, чтобы они общались с ней на ее родном языке. Я прошу вас поправлять их всякий раз, как они допустят ошибку.

— Конечно, если вы этого желаете, — ответила Дженни. Затем она вернулась в свои апартаменты и оставалась там до тех пор, пока мелодичный гонг не известил ее, что пришло время обеда и она должна спуститься вниз.

Спускаясь в столовую, Дженни со страхом думала о встрече с Максом Дейнтри, но, по всей вероятности, он не принял предложения графини отобедать с ними, так как в столовой его не было. Во главе длинного стола, сервированного серебряной посудой и хрустальными бокалами, украшенного массой живых цветов, сидел граф де Сант-Але, который, как только Дженни вошла в комнату, поднялся ей навстречу и торжественно пожал ей руку.

— Здравствуйте, мисс Армитаж, — сказал он по-английски без малейшего акцента, что было и не удивительно, принимая во внимание тот факт, что его мать была англичанкой.

Это был человек среднего роста, с изящной фигурой, и хотя его волосы были черные, на висках виднелась предательская седина. Взгляд его темных глаз, обрамленных густыми ресницами, был нежным и добрым. Это были прекрасные глаза, очень похожие на глаза его маленькой дочери, но гораздо живее и теплее.

Дженни нашла графа очень привлекательным и про себя отметила, что белый обеденный пиджак очень идет ему. Манера, с которой граф указал Дженни ее место за столом и проследил за тем, чтобы ей было удобно, явно говорила о том, что он был истинным джентльменом.

Графиня сидела на противоположном конце стола. На ней было платье из золотой парчи, отражающей свет хрустальной люстры, висящей над их головами. Всем своим видом она напоминала неземную золотую богиню.

Как только Дженни села, граф обращался только к ней, внимательно расспрашивая ее о путешествии в Марокко и о том, где она бывала еще. Когда Дженни сказала, что это ее первое путешествие за границу, граф с нежной улыбкой, разливающейся по сердцу Дженни, заметил, что она еще очень молода и что у нее еще впереди много времени, чтобы посмотреть весь мир.

Селестина, лицо которой было лишено какого-либо выражения и напоминало маску, взметнув ресницы, взглянула на Дженни.

— Мисс Армитаж двадцать четыре года, — холодно заметила она. — В ее годы я уже была шесть лет замужем! Но во Франции женщина взрослеет быстрее, чем в Англии. В свои двадцать четыре года вы уже вполне можете заботиться о себе, мисс Армитаж.

— Я… я надеюсь, — ответила Дженни, заикаясь и чувствуя себя смущенной.

Взгляд графа все еще был обращен к Дженни.

— Возможно какая-то ошибка прокралась в ваше свидетельство о рождении, — предположил он, все еще улыбаясь. — Я бы не дал вам больше девятнадцати лет.

— Внешность всегда обманчива, — перебила его жена ледяным голосом. — Самое главное, чтобы мисс Армитаж оказалась способной выполнить ту работу, на которую ее наняли, и соблюдать дисциплину. Вы меня поняли, мисс Армитаж? Вы должны привить Луису чувство долга перед тем, как он будет отправлен в школу, а так как ему уже без малого шесть, осталось не так уж много времени. Полгода или год ему придется провести вне дома.

— Но ведь он еще ребенок! — воскликнула Дженни с дрожью в голосе.

— Мальчики быстро становятся мужчинами, — заметила Селестина и, все еще с полным отсутствием какого-либо выражения на лице, стала смотреть в тарелку, на которой лежала грудка цыпленка, приготовленная в винном соусе.

Бросив украдкой взгляд на графа, Дженни подумала, что лицо его приняло жесткое выражение, но она не совсем была в этом уверена. Она только заметила, что после этого замечания графини, несмотря на то, что он все еще продолжал разговаривать с ней мягким голосом, глаза его лишились теплого выражения и стали темнее и глубже, чем в начале беседы.

После обеда Селестина в большом сверкающем автомобиле укатила на какой-то прием, где она должна была присутствовать без мужа, а граф, убедившись, что Дженни предпочитает получить разрешение подняться в свою комнату и отдохнуть, направился в библиотеку.

Дженни на самом деле была рада вернуться в свои комнаты, так как долгий обед в прекрасной столовой, украшенной французскими гобеленами и сверкающими хрустальными люстрами, усилил ее усталость после долгого путешествия и лишил последних сил.

Во время обеда Дженни почувствовала, что она как бы служила буфером между этой парой, которая была в постоянной скрытой, а возможно, даже открытой вражде. И это чувство усилило то напряжение, в котором она находилась с момента приезда в этот дом.

Дженни прошла в гостиную, открыла дверь и вышла на балкон.

На улице было действительно холодно, так холодно, что она мгновенно замерзла и, вернувшись в комнату, надела теплое пальто.

Дженни посмотрела на небо — оно было ослепительно синим и мерцающим — ничего подобного она в своей жизни не видела. В его мерцающей глубине ярко светили звезды, напоминая большие фонари, и казалось, что если их снять оттуда, ухватив за невидимые нити, они будут служить людям в качестве ламп. Затем Дженни посмотрела вниз, туда, где располагался прямоугольный пруд с плавающими в нем белыми лилиями, и обнаружила, что и там были такие же звезды-фонари — в темной воде пруда отражалось небо.

Порыв холодного ветра коснулся лица Дженни, встрепав ей волосы, и хотя ветер был холодным как лед, в нем ощущался аромат апельсинов, висящих золотыми шарами на деревьях и светящихся сквозь их крону под покровом ночи. В их аромате было что-то возбуждающее, вселяющее смутные надежды, и Дженни дышала полной грудью.

Дженни уже решила вернуться в гостиную, чтобы не простудиться в ее первый же вечер в Марокко, как вдруг она заметила, что кто-то прохаживается под сводами белых мраморных колонн, и ощутила на себе чей-то взгляд. Этот кто-то был одет в черно-белое, его фигура была очень изящной, и, по всей вероятности, он курил сигарету, так как время от времени она видела вспыхивающий огонек. Дженни решила, что это был никто иной, как граф, и что, возможно он наблюдает за ней и, конечно же, не одобряет, То она стоит на балконе в холоде ночи, рискуя простудиться, поэтому она поспешно вернулась в гостиную, закрыв окно и опустив шторы.

Но когда Дженни вошла в спальню и стала разделся, представляя, как ей уютно будет спать на этой украшенной орнаментом широкой кровати, она поймала себя на том, что ее мысли опять вернулись к очаровательной графине де Сант-Але и ее отношениям с Максом Дейнтри.

Действительно ли Селестина уехала на встречу с общими с мужем друзьями? Или она поехала встретиться с Максом Дейнтри? Или они оба проводят вечер в доме их общих друзей?

Внезапно Дженни почувствовала, что ей жаль графа де Сант-Але.

Прошла неделя со дня ее приезда в Марракеш, и Дженни вновь встретилась с Максом Дейнтри. Это было ее первое свободное утро. Графиня, поручив детей заботам Нериды, разрешила Дженни провести часа два в городе, осмотреть его и сделать необходимые покупки. Графиня подбросила ее до площади 7 Сентября, и Дженни пыталась разыскать место, где располагались торговые ряды. Она стояла посередине площади со страхом оглядываясь по сторонам, когда сзади раздался знакомый голос, называющий ее имя. И тотчас же из-за ее спины появился владелец этого голоса.

— Мисс Дженни Армитаж! — воскликнул он и неодобрительно спросил: — Но почему вы здесь одна?

Дженни растерянно посмотрела на Макса. Графиня подвезла ее в город по пути к ювелиру, у которого должна была забрать комплект ювелирных украшений, оставленный последнему для чистки, и обещала прислать за ней машину к часу дня. Молодой девушке тоже показалось странным, что ее, еще не привыкшую к жизни в Марокко, оставили одну в абсолютно чужой для нее обстановке, не дав предварительно никаких советов.