– Нет. Наоборот. Было просто чудесно. Наша семья отдыхала тогда в Мэне на острове. В нашем любимом месте. Домик стоял на берегу. В ближайший поселок надо было плыть в лодке через пролив. Но мы жили там несколько лет подряд и к этому привыкли. Знаете, как хорошо отдыхать в таком уединенном месте. Можно побыть одному, любоваться морем, писать картины, совершать прогулки – на все хватит времени. К вечеру иногда с моря наползал туман. И если кто-нибудь задерживался в поселке – смотрел фильм или засиделся в гостях, ночевал обычно в машине на берегу. В мэнском тумане легко заблудиться, хотя остров наш расположен от берега всего в полумиле. Это было в субботу, родители позволили мне взять лодку и поохать на маяк в бухту Кэнди, где по субботам устраивались танцы. У меня там были друзья, и мы очень весело проводили время. Когда я поздно вечером вернулся к лодке, на воду опустился густой туман. Я даже не видел фонаря, который мои родители всегда вывешивали для меня в таких случаях на нашем причале. Мне бы надо было заночевать в машине, а я все-таки решил плыть домой, держась кромки рифов и надеясь вскоре различить фонарь. Я спустился к воде и прыгнул в лодку. Было сыро и довольно прохладно. Я завел мотор – наш старенький десятисильный «джонсон». И поплыл в море, не сомневаясь, что минут через десять буду на месте. И потерял направление, да так, что уже через пять минут не знал, где север, где юг. Мэнские туманы – дело нешуточное.

– Ты испугался? – спросила Эми.

– Представьте себе, нет. Хотя это было не так уж безопасно. Можно было наскочить на риф, да мало ли еще что могло случиться. Ночь была очень тихая. Я выключил мотор и стал вслушиваться, хотел определить направление по звукам. Звякнул колокольчик на бакене, на том, что недалеко от Медвежьего острова, протрубил на заставе морской горн. Но с какой стороны донеслись звуки, определить было невозможно. Волны тихо плескались о борт лодки. Загадочный мир вокруг меня был так красив. Вода за кормой излучала голубоватый фосфорический свет. Лодку тихонько относило течением. Куда – я не представлял себе. Но времени прошло еще немного, я и не беспокоился. По-видимому, меня сносило к буйку, к которому ловец омаров привязывал свою сеть. Я решил тоже к этому буйку привязаться. Мне вовсе не улыбалось очутиться в открытом море. Лодку легко покачивало. Вокруг ходили молочные клубы тумана. Время от времени в разрывах на мгновение появлялась луна. Иногда возле самой лодки тюлень высовывал из воды морду. Хотел, наверное, со мной познакомиться. Похрюкает, полает и опять уйдет в воду. Чудесная была ночь. Спать мне не хотелось. Совсем один ночью в море – не могу передать, как было хорошо. А родители не сомневались, что их сын крепко спит в машине на берегу или у кого-нибудь из друзей. И рассвет был удивительный, солнце съело туман, и оказалось, что я всего в двухстах ярдах от дома. Вы, наверное, скажете, что я сумасшедший, но ничего более прекрасного, чем эта ночь в моей жизни, не было.

Кирк промолчал. Эми вздохнула.

– Как бы мне хотелось пережить такую ночь, – задумчиво проговорила она. – А знаете, что я нашла за несколько дней до того, как попала в больницу?

– Волшебного принца? – спросил Кирк.

– Перестань, Кирк, я серьезно. Наверное, за неделю до больницы перебирала я всякую всячину в старых коробках и нашла глиняный слепок моей руки, сделанный в первом классе. Помню, мы во дворе делали пирожки из глины. У меня была большая формочка, я прижала ладонь к мокрой глине, а когда она высохла, понесла показать маме. Вот она с тех пор и лежала у меня в коробке. Я взяла ее и приложила к ней ладонь. И стало мне как-то чудно.

– Почему? – спросил Брент.

– Я не могла поверить, что эти крошечные ручки – мои.

– Рано или поздно человек вдруг понимает, что будет когда-то взрослым, – сказал Кирк.

– Я это знаю, Кирк. Только мне иногда почему-то не хочется расти.

Брента тоже порой волновали такие мысли, но он никогда ни с кем не делился ими.

Вспоминали до самого вечера, как играли в детстве, что их пугало, что радовало. И Брент изо всех сил старался выкинуть из головы подслушанный им разговор Кирка с родителями.

– О, Монти, выбери меня! Меня! – кричал Кирк тоненьким голосом. – Я хочу выиграть холодильник! Выбери меня, Монти!

Они сидели перед телевизором и смотрели передачу «Давайте рискнем!».

– Ну как можно смотреть на этих идиотов? – заговорил Кирк своим нормальным голосом. – Разодеты как попугаи, а орут-то как, стараются от жадности перекричать друг дружку. И все для того, чтобы отдернуть штору и получить премию – какую-нибудь дурацкую ламу или что-нибудь такое же глупое. Меня от этих передач тошнит.

И вдруг Эми начала плакать. Она плакала неслышно, только вздрагивали плечики. Она сидела, как всегда, в ногах у Брента и вместе с мальчишками смотрела телевизор. Брент с Кирком повернулись к ней. Эми, молча, продолжала плакать.

Кирк свесил с постели ноги и потянулся за костылями. Не оглядываясь, он заковылял из комнаты. Эми спрятала лицо в ладони. На экране телевизора продолжали мелькать участники игры, коробки с призами, шторы.

Брент повернулся на другой бок, чтобы видеть Эми. Он хотел успокоить ее и не знал, какие найти слова.

– Что с тобой, Эми? – наконец спросил он.

– Не знаю. Просто мне грустно, Брент, и страшно.

– Ну чего ты боишься?

– Не знаю. Боюсь, и все. Господи, что будет с нами. Что будет со мной?

– Не плачь. Ты ведь почти совсем поправилась. Твоя мама говорит, что ты молодец.

– И все равно страшно. Как-то жутко. Мне так хочется скорее выздороветь, Брент.

– Не бойся, Эми. Все будет хорошо. Тебя скоро выпишут, и меня тоже. И с Кирком больше ничего плохого не случится. Теперь его только бульдозером сокрушишь.

– Да, я знаю. Это очень глупо.

А телевизор тем временем верещал:

«Какую штору выбираете? Самый большой приз дня! Штора номер один, штора номер два, штора номер три!»

Эми продолжала плакать.

– Не плачь, Эми, прошу тебя. Не знаю, как тебя утешить.

– Не надо меня утешать, Брент. Я хорошо себя чувствую. Просто мне страшно. Как будто я участвую в этой игре и выбрала не ту штору. Ее открывают и за ней что-то очень страшное. Ты, наверное, никогда ничего не боишься, Брент?

– Боюсь. Только никому не говорю. Не знаю почему, но мне иногда бывает так страшно, что даже спина опять начинает болеть. А может, она начинает болеть и тогда мне становится страшно? Но я не показываю вида. И вообще я могу говорить об этом только с тобой и Кирком. Потому что вы мои самые лучшие друзья. А больше ни с кем.

– Спасибо, – сказала Эми, все еще хлюпая носом и вытирая глаза ладонями. – Просто мне очень хочется знать, что там, за шторой.

В дверях показался Кирк, толкая перед собой столик с обедом.

– Что у вас тут происходит? Ваше поведение не лезет ни в какие рамки. Сколько раз говорить вам, что вдвоем оставаться неприлично. Сестры уже начинают шушукаться.

– Ну и пусть шушукаются, – сказала Эми. – Истинная любовь ничего не боится.

– Я напишу об этом роман, – объявил Кирк. – Девочка и ее поросенок. Душещипательная история одной любви.

– Протестую! – засмеялся Брент. – Я ведь не поросенок.

– Нет? Как странно! – изумился Кирк. – Впрочем, я перепутал. Поросенок на обед, и я привез его. С пылу с жару. Сегодня замечательный обед, ухо поросенка, начиненное печенками артишоков и зажаренное как раз в меру.

– Не печенками, глупый, а сердечками артишоков, – засмеялась Эми.

– На этот раз печенками. Да и не только ими.

– Повтори, пожалуйста, что ты привез, – сказал Брент, глядя как Кирк поднимает крышку с подноса. Оттуда действительно запахло мясом.

– Я так хочу есть, – сказала Эми. – Кажется, могу съесть лошадь.

– Ты, Эми, как всегда угадала. Именно ее и зажарили нам на обед.

В больнице было очень тихо. Обед уже давно кончился. Эми, Кирк и Брент в комнате мальчиков смотрели по телевизору фильм «Самый длинный день».[10] Войска начали высадку на побережье. Выли сирены, грохотали пушки, ухала артиллерия.