Эльке вдруг стало грустно и пусто. Маму-то в столицу не взяли. Ей захотелось утешить ее, сказать что-нибудь хорошее на прощание, но черный человек господин Гланц и его секретарь стали подталкивать ее и говорить, что пора отплывать и капитан ждать не будет. Но Элька сказала:

– Не извольте мешать мне попрощаться с матушкой!

Она слышала, так говорили в одной фильме. Правда, у нее получилось как-то не так. Тем не менее господин Гланц, поморщившись, будто съел кислое, махнул рукой:

– Ладно. Только быстрее.

Мать судорожно и молча обняла Эльку, в глазах у нее стояли слезы.

– Ты прости меня, доча, – сказала она наконец и заплакала уже окончательно.

– Да ладно, мам, – пробормотала Элька, – я ж не в обиде… ты молчала, потому как папка не велел…

Мать сжала губы и ничего не ответила. Она как-то сразу съежилась и постарела, распухшие красные руки в цыпках судорожно мяли бахрому нарядной белой шали. Зато дед, когда Элька повисла у него на шее, с сомнением покачал головой:

– Не знаю, дева, моему уму этого не постичь. Господин герцог, конечно, человек благородный и за мамку твою тогда заступился, но пан управляющий все равно содрал за ту вазу, причем в двойном размере, – если его светлость так уж Лариской увлекся, мог бы ему уши накрутить…

– Поторопитесь, девица Яничкова, – сказал господин Гланц, и Элька, оторвавшись от матери, побрела по трапу, подбирая широкие юбки.

Господское платье оказалось совсем неудобным, а ведь в фильмах эти юбки так красиво развевались на ветру…

Порт тоже разочаровал Эльку. Между бортом парохода и причалом плескалась, неся на себе мусор, мутноватая вода; грузовые стрелы, в пять раз выше, чем в поселковой гавани, клевали ящики и тюки; озабоченные люди, заляпанные чешуей и мазутом, бродили меж грузов, поминутно заглядывая в истрепанные бухгалтерские книги. Пахло фруктовой гнилью и застоявшейся бочковой водой.

Садясь на пароход, Элька воображала себе, как она красиво сбежит по трапу среди разноцветных флажков и белых цветов, которыми будут осыпать ее горожанки. Но когда она, бледная после болтанки, на подгибающихся ногах спустилась на серый шершавый настил, обнаружилось, что ее никто не встречает. А она-то думала, что господин герцог будет ждать на пристани, чтобы заключить обретенную дочь в объятия… В глубине души Элька была рада этому: в море ее с непривычки укачало, и сейчас она выглядела не лучшим образом. Да и синее платье, такое красивое поначалу, после того как она в нем почти все путешествие провалялась на диванчике в каюте, помялось и обвисло.

Держа в руке шляпку и узелок с бельем, Элька растерянно озиралась, пока господин Гланц не сказал: «Сюда!», а секретарь, взяв ее твердой рукой за локоть, не подтолкнул к закрытому экипажу, черному, без всяких украшений. У господина Йожефа, управляющего лазнями, и то выезд был шикарней.

В закрытом тесном пространстве экипажа, за окном которого мелькали чужие большие дома и многолюдные улицы, Эльке, затиснутой между господином Гланцем и секретарем, вдруг стало страшно. Может, господин Гланц ее обманул и на самом деле ее везут в тюрьму как самозванку?

– А куда мы едем? – спросила она тревожно.

– В резиденцию его светлости, – ответил господин Гланц.

Элька облегченно выдохнула. Значит, все-таки не в тюрьму. С другой стороны, она вдруг испугалась и встречи с герцогом. Что он ей скажет? Что она ему скажет? Они ведь совсем чужие друг другу.

– А как зовут его дочку? Ну, законную.

– Зачем тебе? – равнодушно спросил господин Гланц.

– Ну ведь… раз я буду с ними жить…

– Ты вряд ли будешь с ними жить. Скорее всего, тебя определят в пансион. Нужно же как-то привить тебе соответствующие навыки.

– Но у меня уже есть навыки. Я читала «Как вести себя в высшем свете». В «Модной женщине».

– Полагаю, – улыбнулся господин Гланц, – этого недостаточно.

Эльке стало стыдно – она почувствовала себя неуклюжей и глупой. Может, я увижусь с папкой, и все будет по-другому? Все-таки папка же. При мысли о том, что она вот-вот увидит господина герцога, у нее замирало где-то под ложечкой.

Экипаж, прошуршав колесами по гравию, въехал в ворота и остановился перед крыльцом широкого серого дома. Выбраться наружу Эльке никто не помог, пришлось самой выпрыгнуть на землю, подхватив юбки.

Ступеньки, ведущие в дом, тоже были низкие и широкие, и окна в коридоре были низкие и широкие, а коридор вел в небольшой кабинет с приемной. В приемной еще один крепкий широкоплечий человек с необычайной ловкостью ударял широкими пальцами в клавиши печатной машины, а в полукруглом кабинете с окнами, выходящими в голый сейчас сад, за письменным столом красного дерева сидел герцог.

Элька так растерялась, что неуклюже присела, запутавшись в юбках.

– Спасибо, Гланц, – сказал герцог, – можешь идти. – Он отодвинул стул и выбрался из-за стола.

В резком дневном свете господин герцог казался совсем не таким красивым, как в линзе дальновизора. Лицо у него было желтоватое, под глазами мешки, а под черным сюртуком вырисовывалось заметное брюшко. Элька пожирала его глазами в надежде увидеть хотя бы какое-то сходство со своим собственным лицом, но сходства было не больше, чем у любых случайных людей.

– Значит, ты – Эля, – задумчиво проговорил он.

– Да, пап… – Она запнулась и поправилась: – Сударь.

– Ну что ж, – сказал он неопределенно. Голос у него был высокий и не то чтобы неприятный, но тоже совершенно чужой. – В данных обстоятельствах… Послушай, что это ты держишь?

Спохватившись, Элька поняла, что до сих пор сжимает в руках узелок с бельем. Наверное, из-за него ей и было неловко делать книксен, ведь надо подхватывать юбки…

– Это… так… – Она густо покраснела.

– Сколько тебе лет?

– Так ведь… – робко начала Элька, но, встретив взгляд бледных глаз, ответила: – Месяц назад исполнилось четырнадцать, сударь.

– Ах, ну да, – кивнул он, – конечно.

– Сударь, – Элька посмотрела на него отчаянными глазами, – если я вам в тягость… или… ну, не к месту здесь, так я не в обиде, мамка уже договорилась с пани Эльжбетой из кондитерии, и я…

– Какой еще Эльжбетой? – Герцог покривился, точно от зубной боли. – При чем тут Эльжбета? Ах, ну да… – Он вздохнул и покрутил в пальцах автоматическое перо. – Послушай, Эля… принадлежность к державной семье налагает… – Он снова поморщился, укололся пером и бросил его на зеленое сукно стола.

Элька, чтобы больше не смотреть на герцога, разглядывала письменный прибор красного мрамора. Прибор был украшен гладким мраморным тюленем с круглыми темными глазами. Красиво.

– Я думал отправить тебя в пансион. Но, похоже, это бессмысленно. – Герцог заложил руки за спину и прошелся по комнате. – Пиши, Калеб. Мы, наша светлость и глава государства, всенародно объявляем и официально признаем, что девица… как твое полное имя?

– Электра, – прошептала Элька.

– Электра Яничкова, дочь… – он, проходя мимо стола, кинул мимолетный взгляд в бумаги, – Ларисы Яничковой, проживающей в поселке Курортное, является также нашей дочерью, зачатой пятнадцать лет назад во время нашего посещения упомянутого поселка Курортное. Точка. Далее. В связи с чем упомянутая Электра Яничкова препровождена в столицу, чтобы получить соответствующее воспитание и образование. Точка. Что еще?.. Мы, наша светлость и глава государства, готовы обеспечить девице Яничковой будущее, отвечающее ее происхождению. Все. Подпись, печать. Телефонируй в «Вечернюю столицу» и «Столичные новости», пускай завтра пришлют своих писак и светописцев. Только сначала пусть парикмахер и стилист с ней поработают, чтобы она не так… – Герцог опять чуть скривился. – И проинструктируй ее, как себя держать. Все. Отведи девочку в ее комнаты. Ты что-то хочешь сказать, Эля?

– А можно «Модную женщину»? – замирая, спросила Элька.

– Что? Какую модную женщину? Ты о чем?

– Ну, чтобы из журнала… из «Модной женщины». Тоже. Светописцев.