Княгиня Ингигерда с тяжелым сердцем расставалась с юным конунгом: имея достаточно своих детей, она, тем не менее, хранила память об Олаве и, сильно привязавшись к его единственному сыну, опасалась, что тяготы борьбы окажутся не по силам ребенку. Но возражать было нельзя: если бы Магнус упустил время и позволил бы утвердиться на престоле кому-то другому, то на всю жизнь остался бы изгнанником, живущим из милости при чужом дворе. Из любви к нему княгиня была обязана дать ему возможность попытаться, тем более что мальчик обладал немалой поддержкой знатных людей на родине.

Как рассказали Ивар и Гудлейв, в прошлом году умер конунг Дании Хёрдакнут, сын Кнута Могучего, и по заключенному между ними договору Данию получил Магнус. Теперь под его властью оказались две державы. Но на датские земли претендовал другой Свейн – племянник Кнута, сын его сестры Астрид[10]. Принадлежа к королевскому роду по женской линии, он предпочел взять себе имя матери – Свейн сын Астрид, а не отца – Свейн сын Ульва. Так иногда делали люди, у которых материнский род был настолько знатнее отцовского, что последнего они почти стыдились. Кстати, и сам Харальд не любил, когда его называли сыном Сигурда. Его отец, Сигурд Свинья, был мелким конунгом, владевшим в Норвегии каким-то фюльком, и притязания Харальда на власть и почет основывались на том, что его мать, королева Аста, также была и матерью конунга Олава, которого в Норвегии почитали как святого. Но Магнус, будучи родным сыном Олава, имел полное право на отцовское наследство и уверенно его отстаивал. Этой весной он разбил Свейна и утвердил свою власть над Датской Державой. Сейчас Магнус конунг оставался в Норвегии, но уже на осень назначил новый поход на датские владения Сканей, где обосновался Свейн сын Астрид.

Слушая обо всем этом, Елисава улыбалась – она запомнила Магнуса десятилетним мальчиком, малорослым, щупленьким, и никак не могла вообразить его взрослым мужчиной – сильным и красивым, хотя и ростом не выше среднего, как рассказывали Ивар и Гудлейв. Но к тому мальчику она была привязана – будучи почти ровесниками, с пяти до десяти лет они росли вместе, играли с другими ее братьями и сестрой, и теперь Магнус казался ей тоже кем-то вроде брата.

– Он ведь еще не женился? – осведомилась княгиня Ингигерда.

– Нет, еще не женился, но у него есть кое-какие замыслы на этот счет! – с многозначительным видом ответил Ивар и, выразительно подняв брови, перевел взгляд на Елисаву. – Олав Шведский когда-то нашел себе жену в Вендоланде и перевез ее через Восточное Море в Нордлёнд. У нее родилась дочь Ингигерд, которая вышла за тебя, Ярислейв конунг, и переехала через Восточное Море в обратном направлении, из Швеции на Русь. Теперь у нее тоже есть дочь, и не будет ничего плохого, если она снова пересечет Восточное Море, чтобы стать одной из самых прекрасных королев Нордлёнда. Тебе так не кажется, Эллисив?

Он был прав. Ее бабка по матери была княжной поморских славян, но вышла замуж в Швецию. Ее мать была шведской принцессой, но вышла замуж на Русь. Сама она родилась дочерью русского князя, и вот ей предлагается проделать уже проторенный путь с юго-востока на северо-запад. Так они и будут сновать, будто нитки, связывая друг с другом восточный и западный берега Варяжского моря.

И все же Елисава не сразу нашлась с ответом. Она была рада получить новости о товарище своего детства, но намек на то, что Магнус хочет к ней посвататься, показался ей таким же неожиданным и удивительным, как если бы посватался настоящий кровный родич. А послы не жалели слов, расписывая его достоинства: Магнус красноречив, великодушен, щедр, быстро принимает решения, отважен в бою. Молодого конунга любят все норвежцы, да и противники признают его достоинства. Ивар даже произнес несколько вис, сложенных дружинными скальдами во славу Магнуса и одержанных им побед. Но для Елисавы не это было важнее всего. В ней ожили воспоминания детства, и в душе возникло теплое чувство к давно исчезнувшему с глаз соратнику по избиению крапивы деревянными мечами…

Однако ничего необычного в этом сватовстве не было, и родители заговорили о нем сразу же, как только проводили послов и поднялись в горницу. Мать стояла за то, чтобы сватовство принять, а князь Ярослав возражал, причем весьма решительно.

– Я, знаешь ли, давным-давно этого ждал! – говорил он, по своей привычке меряя шагами горницу и прихрамывая на ходу. – Еще когда Магнуса увозили, я ждал, что Кальв предложит обручить его с Лисавой. Но тогда он, видно, понимал, что это просто наглость – просить мою дочь для какого-то мальчишки, сына рабыни, который еще никто! Потому-то он и промолчал – ведь этот Кальв совсем не дурак.

– Но теперь Магнус – уже не никто, а конунг Норвегии и Дании! Не вижу причин, почему бы ему не получить руку нашей дочери. Особенно если она сама будет не против. – Княгиня Ингигерда бросила взгляд на Елисаву, которая скромно сидела в углу и внимательно прислушивалась к разговору родителей.

Если они договорятся и примут сватовство Магнуса – о герцоге Фридрихе и прочих можно забыть, и впереди ее ждет Норвегия. Против этой страны Елисава ничего не имела – язык и обычаи северных людей она хорошо знала, и мать, которая сама когда-то собиралась стать норвежской королевой, немало рассказывала о ней. Мысль получить в мужья Магнуса тоже, после некоторого размышления, ей понравилась – он не хромой старик, а молодой и вполне приятный человек. В детстве они неплохо ладили. Так почему бы им не поладить и сейчас?

– А вы помните, кто его мать? – язвительно осведомился Ярослав. – Вы же слышали, что рассказывал Ивар. Она была рабыней, а теперь живет вместе с Магнусом и с королевой Астрид[11], и эти две постоянно ссорятся из-за лучшего места за столом! А бедный парень между ними, как между двух костров! Альвхильд – его мать, зато королева Астрид – вдова святого Олава конунга, и к тому же только ей он обязан тем, что его поддержали шведы! Без нее он, возможно, и не стал бы конунгом. Он не смеет обидеть ни одну из них, и поэтому у него дома идет постоянная война! Лисава, неужели ты хочешь вклиниться туда третьей, чтобы вечно воевать со свекровью и со старой королевой? Тебе не кажется, что при виде такой соперницы, как молодая жена, эти две старухи забудут свои распри и дружно обрушатся на тебя? Это только домашние враги! Про Свейна сына Ульва я уж и не говорю – о нем голова будет болеть у меня, если, не дай бог, этот брак состоится!

Подавленные столь язвительной речью, мать и дочь опустили глаза. Елисава вовсе не хотела поселиться в доме, где ей придется испытать враждебность и матери, и мачехи мужа. А княгиня Ингигерда невольно вспомнила молодость. Когда-то она вот так же, под влиянием отца, отказалась от брака с Олавом Норвежским. А чуть позже ее сводная сестра Астрид стала его женой, не спрашивая родительского согласия. И непохоже, чтобы она раскаялась в этом своевольном поступке. Она была женой одного из самых могущественных владык Нордлёнда, а теперь – вдова настоящего святого! И что теперь делать? Признать справедливость всех этих доводов или…

Но все же конунг – это конунг, даже если он сын рабыни. Князь Ярослав прекрасно осознавал это: его собственные мать и бабка были пленницами, и довольно многие князья и конунги рождались не от самых знатных матерей. Это уж кому как повезет. Происхождение значит немало, однако не мать и не бабка, а сам человек вершит свою судьбу. Поэтому Ярослав не давал никакого ответа и уклонялся от прямого разговора о сватовстве. Норвежцы не настаивали – неплохо зная киевского князя, они не ждали от него чего-то другого и были довольны уже тем, что не получили решительного отказа. Послы занимались торговыми делами, ездили с князем и его сыновьями на охоту, на пирах развлекали гостей рассказами о своих приключениях во Франкии, Фландре и Бретланде.