Давно это было, теперь же Герцогиня старше, чем Гвадалквивир, а внизу живота у нее появились многоскладчатые жировые залежи. Родом из Аргентины, Герцогиня осталась жить в Севилье. Она родилась женщиной, или, по крайней мере, так говорит.
— Знаешь, я родилась женщиной и женщиной и осталась. Знаешь, я не вру, потому что, по мне, лучше желание, чем враки.
И, оттянув резинку трусов, она громко щелкала ею. Ба-бах. Это было похоже на выстрел. И все умолкали, отдавая должное ее желаниям. А теперь, закончив эту краткую интермедию, вернемся на террасу заведения Наты. Не забудем, что сегодня канун праздника, и ветер доносит веселую разноголосицу и угрожает зонтикам от солнца, на которых значится реклама пива «Крускампо». Собачонка с гноящимися глазами лает на казарму, и хозяйка приказывает ей замолчать. Она делает знак официанту, после чего придавливает ногой докуренную до конца парижскую сигарету. Кажется, что между окурком и официантом существует какая-то связь. И, ни на секунду не задумавшись над своим поведением, она обращается к Герцогине.
Надеюсь, вы помните, что она вызвала ее срочно. Они знали друг дружку в лицо, потому что Герцогиня время от времени заглядывала в «Воробушков» пропустить рюмочку и завязать связи кое с кем из клиентов. Проезжая по Тарифе, она останавливала пятую модель «рено-триана» возле дверей «Воробушков» и заходила. Больше всего ей были по душе молоденькие морячки, только что прибывшие в порт. Загорелые и просмоленные, они восторженно разряжали свои лопающиеся от спермы пистолеты в любую дырку. Герцогиня снимала сливки в одном из номеров, а довершала дело в машине, трудясь в поте лица. Распалившись, она карабкалась на грот-мачту. Патро позволяла ей это и разное прочее, как-то: заваливаться к ней пьяной в стельку, обнажать срамные части при завсегдатаях и мочиться на стойку. Или щипать девочек за купальники. Когда такое происходило, Патро, уткнув подбородок в зоб, сдерживала свою зодиакальную агрессивность и смотрела на все сквозь пальцы. Ей докладывали, о ком идет речь, и она, со своей стороны, рассчитывала на будущие услуги. И вот они понадобились.
— Ты знаешь, я не вру, так что считай, дело сделано. Но за срочность надо платить. — Сказав это, она отодвигает стул. — Прошу прощения, но мне на минутку нужно в клозет. — Она встает.
Патро закурила одну из своих сигарет и бросила на Герцогиню двойственный взгляд, таивший в себе двойную непристойность. Через зад Герцогини прошло столько же мужчин, сколько грузовиков проезжает дорогой на Альхесирас, и, хотя она была уже старовата для таких дел, уходить на почетный отдых не собиралась. Поэтому она выразительно облизывалась и манила пальчиком посетителей парка Марии Луисы. Ее клиентами были отцы семейств и порой какой-нибудь полицейский при исполнении. Герцогиня выходила по ночам с размалеванными губами, похожими на две сырые сосиски, и разбухшим влагалищем. Бросая вызов зимней мороси и автомобилям, она переходила мост Святого Тельма: платье на ней было кричащее, в обтяжку, груди выпирали, и в остальном вид был соответствующий. Это ремесло она чередовала с другими побочными заработками, достойными свободного художника, как, например, когда требовалось кого-нибудь убрать, скажем из мести. Делала она это собственными руками в резиновых кухонных перчатках, а также пользовалась леской, шнурком от ботинок, охотничьим ножом, мешком для мусора, штопором, платком от Леве или «Корте инглес» и, наконец, будучи постоянно начеку, прибегала к помощи третьих лиц. Для дачи показаний ее никогда не привлекали, поскольку главная улика — тело — исчезала как по мановению волшебной палочки. Тело отправлялось кормить рыб. А вместе с ним исчезали леска от Леве, кухонные ножи, мусорные мешки «Корте инглес» и третьи лица. Следующей была очередь типа с лицом как подгнивший ломтик луны и шрамом на щеке, ярмарочного забияки, открывавшего рот, только чтобы есть. Патро курила, хмуро косясь на этого несчастного, этого беднягу, который не поднимал головы от тарелки до тех пор, пока Герцогиня не вернулась из клозета.
— Подруга, а в чем поручение? Кого надо прикончить? — спросила она с высоты своих каблуков, обсасывая голову креветки.
— Враг не имеет лица. — Патро курила, и дым вырывался у нее изо рта вместе со словами. — Всадник без головы. Он предпочитает действовать на бумаге — шантажист. Его жертва — мой клиент, а враг моего клиента — мой враг, дорогуша. Сначала надо найти его, потом устранить, чтобы дать урок другим.
Герцогиня утвердительно кивает, в глазах у нее нехороший блеск, и Патро это понимает. Она улавливает значение похода в клозет, а также того, что сможет сэкономить, если оставит задаток. Произведя подсчеты, она отпускает со-бачонку и, запустив руку между грудей, достает кошелек. Но, прежде чем открыть его, она пристально глядит на субъекта со шрамом, который ковыряется в зубе зубочисткой, а затем той же зубочисткой накалывает кальмара — изысканные манеры, ничего не скажешь. И подносит его ко рту. Шрам на набитой щеке становится похож на скорпиона. От типа исходит тонкий могильный запах. Знай он, что, когда дело будет закончено, у Герцогини уже наготове для него белые тапочки, — поперхнулся бы. Но он знать ничего не знает. Даже кого нужно убить. Между тем лицо Герцогини преломляется в золотистых гранях пивной кружки, возможно, она воображает себя под каким-нибудь бронзовотелым морячком, которому захотелось бросить якорь. Она страстно фыркает, и пена разлетается кругом. Патро знает, сколько раз ей нужно ширнуться, чтобы душа у нее запела и ей захотелось крови. Поэтому она открывает кошелек, достает из него бумажку и кладет на стол под тарелку с остатками жаркого.
— Что, не доверяешь? — спрашивает Герцогиня, протягивая руку к первой части гонорара.
Она никогда не говорила ему, какое имя ей дали при крещении. Да он и не спрашивал. Зачем, если Рикина была механической куклой, которая пищит, если на нее нажать, как взаправдашняя. Дурень набитый, как выразился Луисардо. А она была вся в изгибах, как бутылка кока-колы, хотя и с волосами светлыми, как пиво, малявка. Лифчика, она не носила, возможно, чтобы не стеснять свободу мятежных грудей, возможно, по рассеянности, ведь ты же знаешь, малявка, что Рикина всегда была немного не от мира сего. Иногда, во внерабочие часы, она, сама того не замечая, выставляла напоказ ляжку или далее трусики, всегда черные, такого же цвета, как и ее кожа, чтобы не перепутать. В тот день в кафе в обеденное время был официант, который в полной мере воспользовался богатыми созерцательными возможностями, предоставленными Рикиной. Невзрачный тип в ботинках без шнурков, с носом красным от утренней свежести. В руках у него был поднос, уставленный чашками с кофе, и он не отрывал от нее глаз. Ее красота ранит взгляд, и официант превращается в смертельно раненного поэта. Мы уже с ним знакомы. Это наш друг, который, поддавшись безудержному порыву, пешком отправляется вслед за женщиной немного не от мира сего. Оказывается, она забыла на стойке радом с кофейной чашкой портсигар, и наш друг хочет вернуть его ей. Но толпа мешает ему, малявка. Он различает вдали ее фигуру. Она идет в сторону розовых и голубых огней секс-шопа рядом с кино. Дорожная пробка преграждает ему путь, и наш друг засовывает пальцы в рот, чтобы свистнуть, но в этот раз у него не получается, малявка. Когда до него это доходит, Рикина уже сворачивает на Сеггу. Кровоточащие стрелки часов телефонной станции показывают шесть вечера, и за стойкой еще полно закусок, а у дверей — очередь безработных. Узоры разноцветных огней зажигаются по всей Гранвиа, и Луисардо начинает мне их перечислять. Сначала яркая реклама «Пасапоги» — фиолетовая. Потом желтые огни «Дворца музыки». А рядом — зеленая вывеска отеля, по-моему «Рехенте», малявка. Не забывай, что это день, когда по улицам ходит процессия Волхвов, и наш друг возвращается к своей работе: два кофе с молоком, один маленький, а другой с сахарином, живе-е-е-е,пирожное со взбитыми сливками и сиропом, живе-е-е-е,пирог, живе-е-е-е, булочка и рюмка сладкого вина, голова идет кругом, потому что чертова кофеварка перегорела, а память до сих пор обжигают перевившиеся ноги той женщины, о которой он не знает ничего, но догадывается обо всем. «Она еще вернется за портсигаром, — думает он про себя. — Она еще вернется».
