Меньше повезло Хинесито, которому какой-то полицейский двинул коленом по спине. Хинесито издал звук наподобие «уаааааах». Его приятельница решила повиноваться приказам и покорно отступить. В какой-то момент она обронила одну из отклеившихся накладных ресниц и нагнулась ее поднять. Для этого ей пришлось сдвинуть ноги и выставить задницу, тут же кто-то из полицейских занес было дубинку, но дальше дело не пошло, и они разошлись краями… Успокоившись и еще раз обдумав стратегию дальнейших действий, Хинесито и его подруга подошли к справочному. Поезд останавливается в Сьюдад-Реале, Пуэртолльяно, Кордобе, Санта-Хусте, Хересе, Эль-Пуэрто, Сан-Фернандо, конечная остановка — Кадис. Так сказала им сотрудница бюро информации, но сейчас это не важно, малявка. А важно то, что трансвестит в блондинистом парике и сапогах под леопарда решил вытащить надрывающийся в сумочке телефон. Он вдруг вспомнил, что все это время телефон наигрывал танго. Это клиент, судя по голосу, вид обслуживания — на дому. Голос у него звучит как из унитаза. Помехи. Трррр, тррррр.Похоже, клиент спрашивает данные, и трансвестит бегло сообщает их ему, на несколько сантиметров завышая объем груди и сбросив несколько лет. Трррррр, тррррр.Хинесито бросает в дрожь, когда он слышит, как ему при нем же наставляют рога. И прямо перед кассами разыгрывается скандал, который заканчивается тем, что мобильник вдребезги разбивается о рельсы. Но милые бранятся — только тешатся, так что все заканчивается полюбовно и наши голубки возвращаются на улицу Сан-Бернардо за своей машиной, «рено-триана», которой исполнилось уже сто лет. Там они решают нюхнуть дорожку кокаина, оставшегося с ночи, и следовать по дорожке за поездом на Кадис, останавливаясь, естественно, на каждой станции — может, где-нибудь освободятся места и они смогут вплотную следовать за путешественником. Так они проехали Сьюдад-Реаль, Кордобу и Санта-Хусту, не сводя глаз с белой линии, змеившейся в жалком мареве посередине шоссе. И вот в Пуэрто-де-Санта-Мария кто-то из пассажиров сошел и освободилось одно место. И голубки опять расскандалились. А поскольку к единому мнению, кому садиться, а кому и дальше ехать в машине, они не пришли, поезд ушел, и Хинесито с его подружкой снова последовали за ним на своем «рено». Путешественник же между тем ехал вторым классом в вагоне для курящих, сворачивая сигаретку за сигареткой и поглядывая на пейзаж, но весь на нервах. По мере приближения к конечному пункту он чувствовал, что содрогается от биений собственного сердца сильнее, чем от тряски поезда. Время от времени он вставал и уходил в сортир, чтобы лишний раз изучить карту. Вот это, должно быть, Бехер, или, по-мавритански, Беккех, городок, который высится на горе и в котором по ночам освещены все окна, словно за ними прячутся феи. А вот этот, другой, безусловно, Тарифа, или Тариф-ибн-Малик, как называли его мавры, думает путешественник, у которого уже мозга за мозгу зашла от всей этой географии, и он возвращается на свое место к соседскому кашлю, переодетым полицейским, храпу и детям, которые ревут, потому что хотят есть, и телефонным разговорам. Особенно трещала одна пассажирка, сидевшая сзади и не умолкавшая ни на минуту за весь пятичасовой перегон. «Диего, не забудь закрыть газовый кран, который я оставила, еще не дай бог взлетишь на воздух, Диего, милый, Диего, мы только что проехали через туннель, рядом с Санта-Хустой, и, кажется, скоро будет еще один, Диего, ты меня слышишь? Просто не представляю, что меня там ожидает, да, и пои ребенка „Колакао“ с витаминами, а сам много не пей, Диего, Диего, милый, Диего, Диего, не забудь закрыть кран…» И все в том же роде, малявка. Короче, путешественник прибывает в Сан-Фернандо, а Луисардо потянуло на мифологию, и он рассказывает, что путешественник ступает по той земле, где когда-то давным-давно были пастбища, где щипало травку стадо коров Гериона, скотопромышленника-монополиста здешних мест, прежде чем появился Геркулес и занялся зоофилией со всеми поголовно. Не забывай, малявка, что Геркулес был как бы конокрадом, ну, угонщиком скота. Правда, на свой лад, так как по преданию, не успев отдохнуть от любовных утех и едва-едва извергнув семя в складчатое влагалище последней коровы, он по-содомитски изнасиловал Гериона — великана с тремя телами и тремя анальными отверстиями, одно за другим, все три. Так говорит предание, малявка.

Я знал Сан-Фернандо. Бывал там уж и не упомню сколько раз, по семейным делам. Однако я не знал, какие непристойные факты связаны с основанием города. Не знал я и того, что Хинесито со своей подружкой приехали в Сан-Фернандо раньше путешественника. И что это произошло по вине порока,потому что им не терпелось устроить своим носам праздник после такой долгой дороги. И что Хинесито принялся за работу. С улыбкой, сползающей из уголка губ, Луисардо рассказывает, как Хинесито жмет на педаль с развратным намерением приехать в город за час до поезда. Оказывается, у него был знакомый в квартале Кальехуэлос, и к нему-то он и заявился со своей подружкой — купить несколько граммчиков на дорогу. «Потом поставим это в счет Чакон», — говорит он своей спутнице и щиплет ее за зад. До прибытия поезда еще есть время, и они заглядывают на вокзал посмотреть, сойдет ли путешественник. Помнишь, малявка, что они не знают его маршрута и должны держать ухо востро. Однако черт устраивает им ловушки, подводит часы, ставит на их пути пару грузовиков и перегораживает улицу строительными работами, прежде чем они добираются до дома с выломанными рамами, где их дожидается кореш Хинесито. «Устраивайтесь поудобнее», — говорит он, указывая на автомобильные сиденья, вытащенные из какой-то машины, пошедшей на слом. Совершив сделку (три грамма только что счищенной со стены известки), они выходят из Кальехуэлос, время уже поджимает. Кореш не дал им даже развернуть бумажки и взглянуть на товар, но они верят, что он такого же качества, как тот, что он давал им на пробу. «Теперь гоним на железку», — говорит своей спутнице Хинесито и, подмигнув, разгоняет машину, проскакивая все светофоры по пути к вокзалу. Однако уже поздно: путешественник одним из первых соскочил с подножки — рюкзак за спиной, сигарета, прилипшая к краешку рта. Сейчас он идет по улицам, смешавшись с пешеходами, малявка. Ему показали, как пройти в транспортное агентство, где предоставляют напрокат машины, курсирующие по всей округе. Туда-то он и направил свои шаги. Последуем за ним.

Путешественник чувствителен к ветру и начинает ощущать первые дуновения левантинца. Он вспоминает, что в свое время писал некий Ричард Форд о смеси апатии и раздражительности, которую вызывает наш ветер, малявка. Луисардо прерывается, делает последнюю затяжку и, прежде чем снова приступить к рассказу, задерживает время и дым в легких, а потом говорит о ветре, таком обжигающем и удушливом, что птицы начинают летать над самой землей, а женщины и кошки — задыхаться, снедаемые любовным желанием. Путешественник чувствует, что кровь медленнее течет в его жилах. Плохо тому, на кого ветер навевает тревогу, потому что так можно сойти с ума, малявка. Поэтому путешественник безвольно бредет по улице и скисаетперед дверьми транспортного агентства. Они закрыты. И тут до его ушей долетают назойливые звуки черного пианино. Кто-то бренчит на расстроенном инструменте, и мелодия режет барабанные перепонки, как нож. Это та самая мелодия, которой отныне суждено сопровождать и предвосхищать все повороты его судьбы, малявка. Путешественник чешет голову, как будто у него вши. А между тем на вокзале Сан-Фернандо его преследователи осыпают один другого, то есть друг друга, градом обвинений. Дело кончается ничем, а вернее, происходит то, что происходит всегда: выясняется, что один без другого, то есть друг без друга, они жить не могут. Короче, дела житейские, и в поисках местечка, где бы отлить и нюхнуть коки, они припарковывают маптину прямехонько напротив транспортного агентства. И заходят в бар по соседству.

Путешественник тоже тут, у дверей агентства, но пока они друг друга не видят. Только несколькими минутами позже они неожиданно сталкиваются нос к носу. Облокотясь о стойку, Хинесито просит бутылку пива («Только холодненького, слышал?») и счет. Он смотрит на часы и строит воздушные замки: меньше чем через десять минут они будут в Кадисе и схватят путешественника. «Не думаю, чтобы он сошел в Сан-Фернандо», — думает про себя Хинесито. И отхлебывает пива. Ему и в голову не приходит, что путешественник рядом, сидит тут же, возле дверей агентства. Прислонясь спиной к стене, он не чувствует его обжигающего присутствия. В одной руке у путешественника пачка табака. Он держит ее чрезвычайно бережно и осторожно, словно это мертвая птичка или усеянная шипами роза. В другой — карта, которую он раскладывает на коленях. Блуждая по ней взглядом, он сворачивает сигарету, дым обжигает ему легкие, он закашливается, а ветер довершает дело, и карта взмывает в воздух. Роковое стечение обстоятельств, малявка. Карта с сокровищами беспорядочно крутится в воздухе и взлетает ввысь. Путешественник тянется за ней, встает на цыпочки, едва не подпрыгивает. А-а-а-а-ах-х-х. А в это время Хинесито просит еще пива («Только холодненького, слышал?»). Он по-прежнему стоит облокотившись о стойку, и под мышками у него потные полумесяцы. Ковыряясь в зубе, Хинесито считает минуты, которые остались до того, как поезд прибудет в Кадис. Десять — по висящим в баре часам марки «Омега», стареньким, старше, чем хозяин. «Надо поторапливаться», — думает он и чуть не подпрыгивает, задев зубочисткой обнаженный кариесом нерв. И вот тут Хинесито его замечает, малявка. Сначала он думает, что это сумасшедший, из тех, которые часто встречаются в здешних краях, скача, как Павлова. Но, догадавшись, он одним рывком выдергивает нерв и решительно произносит: «Ну, теперь ты мой». И пронзительно зовет свою спутницу, застрявшую в клозете. Путешественник оставил свои попытки: карта сокровищ улетела за постоялый двор «Эль Чато», а то и дальше. Тогда путешественник, словно не придавая значения случившемуся, — потому что изображенная на карте местность глубоко врезалась в его исступленную память, — тогда путешественник возвращается на прежнее место и садится в ожидании, пока откроются двери агентства. Одновременно из бара выходит Хинесито со своей спутницей и направляется прямехонько к нему, чтобы его припугнуть. Но по странному стечению обстоятельств, когда они были уже совсем близко, почти закрыв ему солнце, рядом остановился набитый солдатами автобус и открывает дверцы. «Не сейчас», — говорит Хинесито своей спутнице. Путешественник, приложив ладонь козырьком ко лбу и держа во рту только что скрученную сигарету, встает попросить огоньку. И просит его как раз у Хинесито. Тот отрицательно мотает головой и указывает на свою спутницу, которая открывает леопардовую сумочку и достает зажигалку. Такие зажигалки хорошо знакомы путешественнику по рекламе: «Ла Калереса, традиционное мадридское качество», это не случайность и не первопричина, малявка: «Ла Калереса» — это кафе, где работал путешественник. Помнишь, три кофе с молоком и майонез, живе-е-е-е,кубалибре с мармеладом, живе-е-е-е,и все в том же роде? Тут путешественнику вспоминается запах кофе и Рикина, похожая на бутылку кока-колы. Но это длится всего какое-то мгновение, потому что, когда путешественник возвращает зажигалку и прежде чем существо в парике успевает захлопнуть свою леопардовую сумочку, он видит револьвер, слишком большой, чтобы быть игрушечным, малявка. И снова звучит черное пианино, пророча ему недоброе. В этот момент горбун в синей рубашке отпирает дверь агентства и жестом, похожим на тот, каким официант приглашает пройти за свободный столик, показывает, что кассы открыты. И, не погасив сигареты, с перекошенным от страха лицом, терзаемый самыми ужасными подозрениями, путешественник в поисках укрытия заходит в помещение агентства. Мелодия черного пианино звучит так близко, что путешественнику кажется, будто она играет у него в ушах. Набежавшие солдаты угрожают сломать кассы, если продажа билетов не начнется немедленно. Шумное дыхание, запахи казарменной столовой. Вонь такая, что хоть штыком коли. Но суть в том, что горбатый начинает продавать билеты. И отпускает их столько, что путешественнику ничего не остается.