Вспомнил! Это же горбатая старуха сказала — карга! Он уже пьянел от коньяка, когда она это сказала. А Панька или Чита — кто-то из них — добавил, что там дают пайки. В памяти всплыли пьяные, раскрасневшиеся рожи, запахи коньяка и прелой капусты, липучие, маркие губы Фроськи, поющий дурным голосом Стаська... Что стало со старухой, со стариком? Успело ли письмо? Зуб, наверно, никогда об этом не узнает.
Салкин сказал те же слова. Случайность, или он тоже связан с Читиной шайкой?
Неожиданно для себя Зуб спросил:
— Читу знаешь?
— Кого? Какую-такую Читу? Я одного Тарзана знаю, вместе по деревьям лазили. Га-га-га...
И он заржал, открыв набитый рот и брызгая крошками хлеба.
— А ты чо, пацан, тоже из зоопарка? Га-га... Про какую спрашиваешь Читу? Чо ты мне шьешь, деятель?
— Ладно, я так спросил.
Салкин, видимо, разошелся. Водка в нем бесом гуляла.
— За так делают вот так!
По тому, как он сначала отвел кулак назад, чтобы ткнуть в солнечное сплетение, Зуб понял, что драться Салкин не умеет. Зубу ничего не стоило закрыться локтем. А другая его рука как бы сама собою в то же мгновение сделала то, что не умел делать Салкин.
Салкин сдавленно ыкнул и вытаращил на Зуба глаза, не в силах вздохнуть. Все как сидели на досках, так и продолжали посиживать. Только Миша с Витей переглянулись.
Салкин еще некоторое время таращился беззвучно, потом дых воротился к нему.
— А если в рожу? — Голос у него был сдавленный и сиплый. — Ты чо, шуток не понимаешь? Я тебе один приемчик сделаю — и привет! На таблетки работать будешь и еще занимать придется. Понял, пацан?
— Понял, — ответил Зуб, подавляя в себе желание навешать как следует этому тунеядцу.
Ребята посмеивались.
— Сделай мне приемчик и успокойся, — предложил Юра.
Салкин смерил его оценивающим взглядом:
— Тебе я не хочу, я ему сделаю. Не сейчас, так после.
— Ладно, — встал с досок Юра, — хватит выдрючиваться, работать пора.
— Я не могу, мне полежать надо, — заявил Салкин и кивнул на Зуба: — Вот эта падла виновата. Пусть теперь за меня пашет, пока я не отлежусь.
Он снял пальто, расстелил его на досках и демонстративно лег, предварительно бережно вынув из кармана бутылку. Глаза у Юры посуровели. Он шагнул к Салкину:
— Сейчас я тебе помогу. Сразу пройдет.
— Иди ты! — Салкин поспешно поднялся с досок.
Оставался небольшой кусок хлеба. Юра завернул его в свою рубашку и сунул между досками в тень.
37
Гравий. Еще четыре горы гравия на колесах. С лопат со звоном срываются эти остроугольные серые камешки, и лопата тут же снова вгрызается в гору. Удар — бросок, удар — бросок. Миша сеет светлые капли пота. У Вити слиплись кудри. Лопата Юры грызет кучу с какой-то остервенелостью. Она словно бы выговаривает: «Режь! Режь!..»
После того, как Зуб поел, его лопата стала полегче. Но чувствовалось, что крепиться до конца пятой платформы будет очень трудно. Все равно он ни за что не хотел отставать от остальных ребят.
Р-режь! Ж-жик! Р-режь! Ж-жик!..
— Салкин!
— Ну чо — Салкин? Я ж говорю, полежать надо было!
— Достукаешься ты у меня, филон!
Р-режь! Ж-жик!..
После перекура взялись за третью платформу.
До чего же длинны они, эти платформы!
Подошла какая-то молодая женщина — круглолицая, румяная. В руках она держала свернутую в трубку потрепанную тетрадь в колинкоре.
— Мальчики!
— А-а, начальница! — обрадовался Салкин.— Ну как мы?
— Мальчики, нам штраф идет, быстрее надо.
— Куда ж еще быстрее? — возмущенно затараторил Салкин. — Мы ж и так пашем, аж пар идет. Я не могу изматывать свою бригаду, у меня как-никак совесть имеется. Молодежь, ее беречь надо.
—- Мальчики, за перепростой вагонов нам начисляют, — повторила женщина. — Если успеете до шести, еще по пять рублей накину.
— С этого бы и начинала! — вмиг переменился Салкин. — У меня бригада — сама знаешь какая. Только пыль пойдет!
— Вот и молодцы. В шесть маневровый прибудет, не подведите.
Уже третья платформа стояла чистенькая. Сели немного передохнуть. Юра принес кусок хлеба, и все посмотрели на Зуба.
— Я не хочу,— сказал Миша.
— Мне тоже всухомятку не полезет. Юра протянул хлеб Зубу:
— На, никто не хочет.
— Я один не буду, —- нахмурился тот.
— А куда ж его прикажешь? Бери, говорю!
— Один не буду! — заупрямился Зуб и повернулся, чтобы отойти прочь.
Юра поймал его за рукав и заговорил почти ласково:
— Ты чего, тезка? Перед кем тут выдрючиваться? Не заставлять же их, если не хотят.
Зуб вырвал руку из крепкой Юриной пятерни и сказал с неожиданной злостью:
— И я не хочу!
Юра стоял в растерянности, держа в руках кусок подсохшего хлеба. Вздохнул:
— Ладно, ребята, делим.
Миша и Витя потянулись к хлебу и отломили по маленькому кусочку, явно для вида. Юра тоже отщипнул. Он глянул на Салкина, который сидел чуть в стороне, секунду поколебался и протянул хлеб Зубу. Тот не сразу взял, потому что кусок почти не убавился. Но капризы разводить больше не стал. Взял хлеб, разломил пополам и по детдомовской привычке протянул Салкину ту часть, которая показалась больше.
— О гады! — осклабился тот, принимая кусок. — Сижу, думаю: вспомнят или нет? А я, между прочим, тоже не могу всухомятку.
И он направился к штабелю досок.
— Салкин! — строго окликнул Юра. — Я тебя, филона, разлюблю!
— А я чо, девочка? — окрысился тот. — Ты мне брось свои солдафонские замашки, тут тебе не армия!
— Слушай, ты! — побагровел Юра. — Если ты прикоснешься к бутылке, я ее расколю на твоей башке! После работы ты ее хоть целиком проглоти, а сейчас не смей.
Скалкин в нерешительности остановился. Он был взбешен. Будь Юра не таких внушительных размеров, он кинулся бы на него с кулаками.
— Ты еще пацан против меня! — истерически заорал он. — Сопель! Понял? Я таких, знаешь, как делал?..
Салкин орал и грязно матерился, но за бутылкой не пошел. Жуя хлеб, он продолжал сыпать матерщиной. Сыпал он ею и на платформе, когда лопаты дружно вгрызлись в гравий.
— Может, закроешь свой мусорный ящик? — не выдержал Витя.
— Пусть тренируется, — бросил Юра. — Лишь бы не филонил.
Салкин ,наконец, успокоился — стал беречь дыхание. Но когда платформа была на две трети разгружена, он со злостью швырнул лопату.
— Все! Хана! Больше не могу. Лопаты смолкли.
— Как это — не могу?
— Как, как... Не могу, и все.
— Тогда чеши отсюда по холодку, без тебя управимся.
— Поглядите, вы! — плаксиво заорал Салкин, протягивая руки. — До крови измозолил!
— Этого добра и у нас хватает, — спокойно сказал Юра. — Что ж теперь, всем бросать?
— Чо бросать... Пойду рукавички попрошу.
— Кто тебе их даст?
— Дадут. Я у них в конторе видел. Юра помолчал.
— Пусть тезка сходит.
— Да он же не найдет! Он же до самого темна искать будет!
— Черт с тобой, иди. Только чтоб туда и обратно. :
Салкин молча слез с платформы и пошел. По всему видно, он не очень-то спешил обзавестись рукавицами.
Вернулся он, когда четвертая платформа была разгружена, и ребята успели минутку-другую передохнуть.
— Где рукавицы?
— Кладовщика нет. Говорят, минут через двадцать будет.
Ну уж теперь и без рукавиц обойдемся. Бери лопату.
— А чо, перекуривать не будем?
— Салкин! — заревел Юра.
— Все, все, пацаны, вкалываем!
38
Пятая платформа была нагружена не гравием. На ней лежала огромная гора свинца. Зуб боялся, что свинец этот его доканает, и он рухнет, не чувствуя больше ни рук, ни ног, ни надломленной поясницы.
Вечернее солнце било теперь прямо в глаза и слепило. Стонал и матерился Салкин. От скрежета лопат о гравий заложило уши. Жиканье доносилось как сквозь вату.
