На Висле лето. В жарком мареве плавится дальний берег. Поля. Перелески. Ветер ласковый. Легкий. Тополиный пух как облака. Взвиваются. Падают. Прозрачным клубком свиваются у подножия скарпы — скалы, где растет королевский замок. Был охотничий дом — теперь замок. Зигмунт знает: не быть ему похожим на шведские бастионы. Все кругом другое. Улыбчивое. Пестрое. Зато внутри — внутри он сумеет своего добиться! Он — шведский король, только уступивший страну дяде.

— Ваше королевское величество…

— Я приказал меня не беспокоить!

— Ваше королевское величество, но эти новости связаны с татарским нашествием, и я счел своим долгом немедленно…

— С каким нашествием? Где? Кто доносит?

— Я понимаю всю неуместность своей настойчивости, но новости пришли окружным путем — через Москву.

— Ты, как всегда, хитришь, советник? При чем здесь Москва?

— Это займет совсем немного времени, ваше королевское величество, но вашим верноподданным будет спокойнее, если их монарх скажет свое милостивое слово.

— Говори. Коротко. Я ненавижу ортодоксов. Они меня раздражают.

— Вы помните, мой король, что переезд Бориса Годунова в царские апартаменты возмутил боярскую оппозицию.

— Ничего удивительного: безродный шляхтич!

— Боярская дума решила действовать. Канцлер Василий Щелкалов перестал ее удовлетворять. На первое место вышел старый Богдан Бельский, былой фаворит самого Ивана Грозного. Как известно, ему нет равного в придворных интригах. И хотя время было явно потеряно, Бельский взялся за дело и предложил кандидатуру Симеона Бекбулатовича, того самого крещеного татарина, которого царь Грозный некогда венчал на царство.

— Абсурдная фантазия!

— Теперь Симеон Бекбулатович доживает свой век в каком-то захолустье, но данный ему при венчании чин остается за ним, и Бельский предложил им воспользоваться.

— И русские бояре на это согласились? Там же есть Романовы?

— Бельский убедил их, что стоит уступить место Симеону, так как у них самих недостаточно сторонников в Думе. А Федор Мстиславский и вовсе поддержал Симеона, потому что они женаты на родных сестрах. Бояре вполне могли прийти к согласию, но им не хватило времени. Именно в день въезда Бориса Годунова во дворец было объявлено, что крымская орда пошла походом на московское государство и что войска ее на редкость многочисленны.

— Но это же невероятно. Крымчаки собирались в поход на Венгрию. Об этом доносили все лазутчики. И никто не разоблачил Годунова?

— Это было бы слишком рискованно. Шпионские сведения всегда могут оказаться неточными. Бояре побоялись показаться в глазах народа и собственных врагов изменниками. Они не могли не пойти в поход, который объявил Борис Годунов. Годунов немедленно отдал приказ собираться под Москвой всему дворянскому ополчению, а сам выехал на Оку, под город Серпухов, где стояли регулярные полки.

— Что же, он должен был выглядеть героем.

— И стал к тому же всеобщим любимцем, потому что, как доносит наш посол, по приезде в ставку, удостоил воинство неслыханной до тех пор в Московском государстве чести: осведомился о здоровье не только всей шляхты, но и стрельцов, и казаков, и всех прочил ратников. С тех пор они стали его называть «нашим царем».

— Мне глубоко противны подобные мещанские хитрости, достойные торговцев в Сукенницах, но не людей, занимающих престол.

— Но, ваше королевское величество, Борис Годунов этим не ограничился. Он вызвал на Оку целую армию строителей и архитекторов и за два месяца, что там находился, соорудил целый город из белоснежных шатров с замысловатыми башнями и воротами. Приехавшие туда крымские послы, которые собирались толковать о заключении мира, были потрясены невиданной красотой сооружений. А английская королева Елизавета именно туда прислала своего посла с поздравлениями об избрании. Крымчаки тоже признали Годунова царем. Все дело завершил грандиозный пир на всю армию. Годунов роздал щедрое жалованье всем участникам так называемого похода. Он отпустил всех по домам, а столичных шляхтичей отправил в Москву.

— И это все? Вы хотите сказать, что, подписав мир с Москвой, крымчаки теперь станут особенно опасными для нас?

— Это очевидно, ваше королевское величество. Как верно и то, что Годунов приобрел поддержку всей шляхты. Он окончательно закрепостил — к великому их ликованию — крестьян. Мало того — освободил барскую запашку от государевых податей.

— Итак, победа. Псевдомонарх, с которым придется считаться!

— Осмелюсь закончить свой доклад, мой король. Тем не менее о победе Годунова по-прежнему говорить трудно; Патриарх очень старался к моменту возвращения своего покровителя в Москву собрать все необходимые подписи под избирательной грамотой. Но — это ему далеко не вполне удалось. Посол сообщает, что под грамотой нет, например, подписи настоятеля Благовещенского кремлевского собора, который, по положению, играет роль царского исповедника. Нет подписей и некоторых других влиятельных иерархов. Наш посол настаивает также на том, что избрание Симеона Бекбулатовича в Боярской думе все же состоялось. Поэтому патриарх поспешил составить совершенно новый текст присяги, где главным требованием к присягавшим было не поддерживать Симеона, с ним никаким образом не сноситься и выдавать немедленно тех, кто нечто подобное сделает. Хочу привести интереснейшую формулировку присяги, которая говорит о неуверенности Годунова в своем положении: «Не соединяться на всякое лихо и скопом и заговором на семью Годуновых не приходить».

— Надеюсь, это уже все. Неужели такой нерешительный человек рассчитывает задержаться на престоле? По-видимому, он был ловким царедворцем в тени своего государя, но существовать сам не может.

— Тем не менее, мой король, 1 сентября состоялось четвертое по счету шествие патриарха с народом в монастырь, где опять укрылся у сестры Годунов, на этот раз сразу же согласившийся венчаться царским венцом, как говорится, в документе, по древнему обычаю. Через два дня эта коронация действительно состоялась.

Дьякам на Ивановской площади все видно, все слышно. Кому-кому, а им ухо надо держать востро: в написании нового государева имени бы не ошибиться, царицу новую, где следует, помянуть, сынка и наследника — царевича (вишь ты) Федора Борисовича. Титул, титул тоже во всяческом многословии перечислить, иначе бумага не в бумагу.

При выходе из Успенского собора, как венчание на царство окончилося, нового государя князь Федор Мстиславский золотыми монетами осыпал. Только не его — врагов своих давних, Романовых да Бельского, удостоил царь самых больших милостей. Старые подьячие зашептали: не к добру, ох не к добру! Оглянуться не успеешь, быть боярам в ссылке — иначе на Москве никогда не бывало. От дедов-прадедов слыхали. Хоть и дал царь клятву никаких казней боярских не совершать, обет тайный — пять лет кровушки не проливать. Тайный-то оно тайный, да так, чтобы все узнали и опасения в отношении государя не имели.