– Уверен, вы настоящий друг Елизаветы и лучший королевский шталмейстер, какого она могла назначить, – произнес Сесил, одарив его блеклой улыбкой.

– Благодарю вас, – учтиво ответил Дадли. – Вашим комплиментом вы вынуждаете меня сказать, что ваша лошадь не совсем подходит для верховой езды. Спина коротковата. Если вздумаете купить себе другую, обратитесь ко мне.

Сесил невольно засмеялся. Этот юнец был неисправим.

– Вы столь же бесстыжи, как и она! – заявил он Дадли.

– Таковы последствия нашего величия, – беспечно отозвался тот. – Скромность всегда уходит первой.

Эми Дадли уселась возле окна своей комнаты в Стэнфилд-холле. У ее ног лежали три пакета, перевязанные ленточками. К каждому из них был прикреплен изящный ярлычок с надписью: «Моему самому дорогому мужу от его любящей жены». Надписи были сделаны жирными неровными печатными буквами, словно их выводила детская рука. Эми затратила достаточно времени и сил, чтобы скопировать слова, которые леди Робсарт написала ей на листе бумаги. Ей хотелось обрадовать Роберта не только подарками, но и тем, что она наконец-то взялась учиться письму.

Эми купила мужу красивое испанское кожаное седло, отделанное золотыми гвоздиками, с его инициалами на крыле. Вторым ее подарком были три рубашки, собственноручно сшитые из белого полотна. Их манжеты и переднюю кайму украшала белая вышивка. Третьим подарком Роберту были перчатки для соколиной охоты из тончайшей и нежнейшей кожи, прохладной и гибкой, словно шелк. На каждой перчатке Эми золотыми нитями вышила инициалы мужа. Чтобы не сломать иглу, она предварительно прокалывала кожу шилом.

Ей еще не доводилось шить кожу. Рукавица, какой пользуются сапожники, не помогла. Эми исколола себе всю ладонь, покрыв ее множеством красных болезненных точек.

– Ты с таким же успехом могла бы расшить ему перчатки собственной кровью, – посмеялась мачеха.

Эми молча проглотила колкость. Она ждала Роберта, радуясь, что приготовила ему замечательные подарки, где каждый стежок дышал ее любовью. Она ждала, ждала, ждала – все двенадцать дней рождественских праздников, а в последний день села у окна и стала смотреть на серую дорогу, что уходила к югу, в сторону Лондона. Был канун Богоявления, и Эми окончательно поняла, что Роберт уже не приедет. Он не прислал ей ни одного подарка, даже письма, извещавшего о невозможности приехать.

Эми чувствовала себя брошенной. Ей было настолько стыдно, что она даже не сошла вниз, где за праздничным столом собралась вся семья мачехи: четверо детей леди Робсарт с их женами, мужьями и своими отпрысками. Все весело смеялись, шутили и танцевали. Они втайне злорадствовали, помня, с каких высот упала Эми. Блистательный брак, породнивший ее с самой влиятельной семьей Англии, а нынче – участь покинутой жены бывшего государственного изменника.

Эми была слишком удручена горем, чтобы сердиться на Роберта за невыполненное обещание приехать. Хуже всего оказалось то, что она сердцем чувствовала: так и должно было случиться. О Роберте Дадли уже говорили как о самом обаятельном придворном, элегантном слуге королевы и ее друге, искушенном в тонкостях придворной жизни. С какой стати ему покидать двор, где всем весело? Люди там радуются своей удачной судьбе, а он – распорядитель всех торжеств и душа развлечений. Ради чего ему ехать по обледенелой зимней дороге в Норфолк, в ненавистный дом ее мачехи, в котором он выслушал столько насмешек и вытерпел столько издевательств?

Ответить Эми было некому, и потому последний вечер Святок она просидела одна, с неврученными подарками, лежащими возле ее озябших ног. Она смотрела на дорогу и думала, суждено ли ей когда-нибудь снова увидеть мужа.

Придворные были единодушны: успех этих рождественских празднеств в равной степени принадлежал Елизавете и Дадли. Молодая королева и Роберт победоносно вернулись ко двору. Дадли поспевал повсюду, ни одно из череды нескончаемых рождественских увеселений не обходилось без него. Почти все они были им и придуманы. Он первым вскакивал на лошадь, чтобы ехать на охоту, и выходил на паркет бального зала, ощущал себя принцем, наконец-то вернувшимся туда, где правил его отец.

– Мой отец обычно устраивал это так… – то и дело небрежно ронял он, выбирая увеселения.

Все невольно вспоминали, как весело праздновали Рождество при лорд-протекторе Дадли и брате Елизаветы, молодом короле Эдуарде, который был лишь пассивным зрителем и никогда не брал на себя командование торжествами.

Елизавета была счастлива, что поручила Дадли устройство празднеств и положилась на его знания, фантазию и вкус. Как и всех придворных, ее очаровывала уверенность Роберта и искренняя радость по поводу собственного восстановления в правах. Дадли упивался вниманием к себе. Он блистал на маскараде в сиянии не только свечей, но и своей славы, ибо весь праздник до мельчайших деталей был продуман и устроен им. Певчие пели кантаты, слова которых написал тоже Роберт. Наконец-то он вновь очутился в родной стихии. Его гордость ожила и расправила плечи. Так озябший путник возвращается к жизни перед жарко пылающим камином. Роберту было чем гордиться. Благодаря ему двор Елизаветы сверкал так, словно все украшения были золотом, а не мишурой. К английскому престолу хлынули лучшие актеры и музыканты со всей Европы, которым платили щедрыми обещаниями, добавляя к этому скромные подарки. Череда торжеств не прекращалась, слова «двор Елизаветы» стали синонимом изящества, выдумки, веселья и флирта. Роберт Дадли лучше, чем кто-либо из английских мужчин, умел растянуть праздники на долгие две недели. Елизавета лучше, чем кто-либо из английских женщин, умела наслаждаться неожиданным переходом от вынужденного затворничества к свободе и развлечениям. Роберт был ее партнером на танцах, сопровождающим на охоте, тайным сочинителем глупых сценок, которые она любила разыгрывать, и достойным собеседником, когда ей хотелось поговорить о политике, теологии или поэзии. Он оказался надежным союзником, советником, лучшим другом и самым достойным спутником венценосной особы. Дадли становился фаворитом королевы. Он поражал, ошеломлял и завораживал.

Будучи королевским шталмейстером, Роберт отвечал за коронационную процессию и все последующие торжества. Вскоре после окончания рождественских увеселений он целиком сосредоточился на подготовке события, которое должно было стать величайшим в правлении Елизаветы.

Дадли работал один в прекрасных покоях Уайтхолла, щедро отведенных им самому себе. За его рабочим столом без труда поместилась бы дюжина человек, однако сейчас там сидели не гости. Во всю длину стола был расстелен бумажный свиток, сверху донизу покрытый перечнем знатных персон с указанием титулов, кличек лошадей, именами слуг, сопровождающих их. Здесь же были подробно описаны облачение гостей, цвет ливрей их лакеев, оружие, которое будет при них, и штандарты, каковые понесут знаменосцы.

По обе стороны от свитка, где перечислялись члены процессии, располагались листы со списками зрителей. Здесь были указаны гильдии и цехи, торговые компании, музыканты, мэры и советники провинций, а также все те, кто занимал особое место. К ним относились послы и дипломатические представители, а также важные иностранные гости. Всех чужеземцев требовалось разместить так, чтобы им было хорошо видно процессию. Затем они должны были представить своим правительствам благожелательные, даже восторженные отчеты о восшествии на престол новой королевы Англии.

Роберт, держа в руках листы, гонял писаря взад-вперед, заставляя вносить поправки. Подбегая к нужному месту, писарь сообщал: «Пурпурный, сэр». Или: «Шафрановый, вблизи». Услышав это, Роберт отпускал ругательство и требовал переместить одного из участников процессии по причине несовместимости цветов.

На втором столе, по длине не уступавшем первому, находилась карта лондонских улиц от Тауэра до Вестминстерского дворца, нарисованная на свитке тонкого пергамента. Издали она напоминала большую змею. Рядом с изображением дворца было помечено время прибытия процессии. Помимо этого, на карте были проставлены часы и минуты прохода шествия через тот или иной важный пункт. Чтобы не запутаться, писарь делал пояснения на ту или иную тему чернилами разных цветов, отчего карта стала похожей на раскрашенный манускрипт. Главных пунктов на пути следования было пять. Ответственность за должный порядок в каждом из них возлагалась на магистрат Лондона, но в основе действий городских властей все равно лежали указания Роберта Дадли. Он старался предусмотреть любые мелочи, способные хоть как-то повлиять на движение коронационной процессии.