Хант вслушивался в грохот японской артиллерии, возвещав­шей скорое падение Пекина, и понимал, какая страшная опас­ность нависла над Китаем. Захватив Пекин, японцы двинутся на столицу страны, Нанкин, возьмут его, и армии Чан Кайши останется только откатиться еще дальше на запад. С нарастающим чувством собственного поражения Хант, вскинув руку, глянул на часы, затем обернулся к Цендиню.

—  Скажите кули, чтобы к полудню заканчивали раскопки. Днем упакуем экспонаты, я завершу отчет об экспедиции, и вечером отправимся на запад. — Окинув взглядом дорогу, он вдруг заметил шедшую через место раскопок группу солдат ки­тайской армии, подавленных, в изодранной форме, озираю­щихся по сторонам, скорее всего дезертиров.

—  Завтра вы вылетаете в Нанкин? — спросил Цендинь.

—  Если в Китае еще летают самолеты. Правда, в подобной ситуации в Нанкин лететь неразумно. Я думаю взять самые важ­ные экспонаты и улететь на север, в Улан-Батор. Обо всем ос­тальном, включая инструмент и вьючный обоз, боюсь, придет­ся позаботиться вам. Через пару-тройку недель встретимся в Улан-Баторе. Я буду ждать вас там. Потом сядем на Трансси­бирский экспресс и поедем на запад.

—  Мудрое решение. Местная власть все равно падет. Долго сопротивляться они не смогут.

—  Внутренняя Монголия не имеет для японцев особого стратегического значения. Скорее всего этих защитничков, — Хант махнул в сторону, откуда звучала канонада, — самураи погонят дальше и в конце концов разгромят. На несколько дней или даже недель они задержатся в Пекине помародерствовать, а потом снова двинутся в наступление. Времени нам должно хватить.

—  Жаль, что приходится уезжать. Мы еще не закончили раскопки зала Великой гармонии, — сказал Цендинь, осмат­ривая лабиринт траншей, тянувшихся вокруг них и напоминав­ших сеть окопов времен Первой мировой.

— Да, опозорились мы, — произнес Хант и недовольно по­мотал головой. — Ладно, по крайней мере доказали, что охотни­ки за сокровищами основательно тут порылись, и не один раз.

Хант пнул ногой извлеченный из земли кусок мрамора, и тот покачнулся; археолог наблюдал, как оседает пыль, взлетев- j шая с маленькой детали некогда величественного император­ского зала. В отличие от большинства археологов, выискивав­ших в Китае древние гробницы, забитые изделиями из бронзы, ч Ханта интересовало более близкое время, эпоха династии Юань.

В Шанду он проводил третье лето — раскапывал остатки императорского летнего дворца, построенного в 1260 году. Работу он начал с каменистого склона пустынного холма, никак не ожидая вскоре наткнуться на останки былого великолепия, на изумительной красоты дворец, возведенный почти восемь веков назад и лежавший теперь у его ног.

Дошедшие до наших времен китайские хроники скудно рассказывают о той эпохе, лишь Марко Поло, венецианский путешественник, в своей «Книге» дает поразительное описа­ние Китая тринадцатого века, Шелкового пути и расцвета Шанду. Возведенный на огромной насыпи в центре окружен­ного стеной города, величественный дворец был окружен ле­сом из привезенных деревьев с дорожками из лазурита, при­дававшими всему месту волшебный голубоватый оттенок. Изящные сады и фонтаны располагались между официаль­ными и жилыми зданиями, окружавшими главное сооруже­ние, Та-Ань Ко — зал Великой гармонии, — служившее мес­том отдыха императора и высотой, равно как и роскошью, боль­ше походившее на дворец. Выстроенный из зеленого мрамора и простого камня зал, сверкавший позолотой, со стенами, ин­крустированными отполированной до зеркального блеска плит­кой, украшали картины и скульптуры лучших китайских мас­теров. Вначале он служил летней резиденцией императора, сбегавшего сюда от удушающей пекинской жары, но вскоре Сяньду превратился в научный и культурный центр. Когда здесь соорудили медицинскую школу и астрономическую об­серваторию, город сделался местом постоянного пребывания ученых, как китайских, так и иноземных. Постоянно веющий на холме бриз обвевал свежестью императора и его гостей. От­сюда император управлял империей, простиравшейся от Сре­диземноморья до Кореи.

Кроме того, здешние места были личными охотничьими угодьями императора, что добавляло им славы. На шестьдесят квадратных миль раскинулся громадный, огороженный глухим забором парк — дивные леса, орошаемые многочисленными ручьями, луга, поросшие густой травой. В парке водились кабаны, олени и другая дичь. Здесь император и его гости тешили себя охотничьими забавами. Дорожки в парке были приподня­ты над землей, дабы никто из сановников не замочил ноги. Дожившие до наших дней гобелены рассказывают о том, как охотился император, — сидя на богато убранной лошади, ря­дом с которой бежал прирученный и натренированный на по­иск подстреленной добычи гепард.

Века забвения, пренебрежения и шайки грабителей обрати­ли пышный дворец в невзрачные развалины. Даже Хант с тру­дом различал в них сады, фонтаны, речушки и деревья — ведь они существовали очень давно, несколько столетий назад. За это время цветущая земля превратилась в бесплодную равнину, уны­ло тянувшуюся вдаль, к коричневым холмам. Безжизненная ме­стность, где лишь ветер, шелестевший по высокой жухлой тра­ве, шептал о былой славе города. Сяньду, романтическое назва­ние Шанду, получивший известность благодаря поэзии Сэмюэ­ла Тейлора Колриджа, живет теперь только в мечтах.

С разрешения китайского правительства три года назад Хант приступил к раскопкам. С каждым совком выкопанной земли он восстанавливал границы зала Великой гармонии — сначала главное помещение, затем кухню и обеденный зал. Многочис­ленные изделия из бронзы и фарфора, извлеченные на поверх­ность, рассказывали ему о повседневной жизни дворца. К ра­зочарованию Ханта, он не обнаружил ни великолепных экспо­натов, ни терракотовых армий, ни ваз эпохи Мин, которые про­славили бы его имя в археологии. Работа подходила к концу, оставалось раскопать только остатки спальных покоев импе­ратора. Большинство его коллег, не желая попасть в плен к японцам, уже выехали в восточные области Китая. Хант, каза­лось, получал мазохистское удовольствие, оставаясь в центре заварушки, ожидая опасность, упрямо надвигавшуюся с севе­ро-запада Китая, находящегося рядом с Маньчжурией. Люби­тель старины и приключений, авантюрист в душе, он сознавал, что находится в центре вершащейся истории.

Хант также понимал, как обрадуется Британский музей лю­бым привезенным им экспонатам для запланированной выстав­ки под названием «Сяньду». Хаос и угроза нападения японцев шли ему на руку. Они не только придавали драматическое оча­рование историческим находкам, но и облегчали транспортиров­ку их на запад. Местные власти из соседних деревень уже сбежа­ли, правительственных чиновников, выдававших разрешение на вывоз старинных предметов, он не видел уже несколько недель. Ситуация позволяла ему братье собой любые ценности. При том условии, конечно, что ему самому удастся выбраться.

— Мне кажется, я слишком долго держал вас тут, вдали от семьи, Цендинь. Сомневаюсь, что русские позволят японцам шнырять вокруг Монголии, поэтому вам лучше уехать из этого кошмара в более безопасное место.

— Да, моя жена мне обрадуется. — Монгол улыбнулся, по­казав ряд белых острых зубов.

Их разговор прервал слабый гул пролетавшего неподалеку самолета. К югу от них в небе появилось небольшое серое пят­нышко, разрослось до тучи и ушло на восток.

— Японская разведывательная авиация, — задумчиво прого­ворил Хант. — Плохой знак для оборванцев-националистов. Ту­говато им придется, если японцы возьмут под контроль небо. — Археолог вытянул из кармана пачкусигарет«Красныйлев» и, пока Цендинь с явной тревогой рассматривал самолет, закурил. — Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше, — заключил он.

Позади них, водной изтраншей, возник какой-то шум. За­тем над землей появилась чумазая голова землекопа-китайца. Он что-то торопливо залопотал, завращал глазами.

— Что случилось? — спросил Хант, отводя в сторону руку с набитой марихуаной сигаретой.

— Он говорит, что нашел какую-то деревянную лакирован­ную вещь, — перевел Цендинь и направился к траншее. За ним последовал Хант.