—  По крайней мере пять поколений моих предков пасли стада на восточных склонах Гоби. Когда-то мой отец получил в наследство стадо в тысячу верблюдов. Но те дни давно унес ве­тер. Там больше нет места для простого кочевника. Китайские чиновники распоряжаются землей, как им вздумается, не заботясь о ее рекультивации. Бессчетное количество раз нас изго­няли с пастбищ, веками принадлежавших нашим предкам. Мы были вынуждены уходить на худшие земли, в бесплодные час­ти пустыни. Тем временем китайцы высасывают воду везде, где только могут, ради благородного дела промышленного разви­тия государства. В результате поля исчезают прямо у них из- под носа. Пустыня растет день ото дня, но это безжизненная пустыня. Дураки не видят ничего, а заметят лишь тогда, когда пески начнут пожирать их столицу Пекин. Только в этом слу­чае слишком поздно будет что-либо исправлять. Я оказался перед выбором — погибнуть или спасти семью. Мне ничего не оставалось, кроме как пересечь границу. Условия жизни здесь похуже, зато в Монголии по крайней мере еще уважают ското­водов, — гордо произнес он.

Рассматривая старую фотографию, Питт еще раз глотнул горьковатого айрака.

—  Лишать человека источника существования везде счита­ется преступлением, — сказал он.

Он перевел внимательный взгляд на вставленный в рамку эстамп у дальней части алтаря — портрет тучного человека с реденькой козлиной бородкой, стилизованный под средневе­ковую гравюру.

—  Цэнгэл, чей портрет стоит вон там на алтаре?

—  Это Хубилай-хан, император династии Юань. Самый могущественный правитель в мире, он был очень доброжела­телен к простому народу. — ответил Цэнгэл так, словно тот был еще жив.

—  Хубилай-хан? — переспросил Джордино.

Цэнгэл кивнул.

—  В Китае жилось намного лучше, когда им управлял мон­гол, — добавил он задумчиво.

—  За столько времени мир изменился, — сказал Питт.

Айрак начал сказываться на Цэнгэле, выпившем с полдю­жины пиал напитка. По мере того как он опустошал пиалу за пиалой, глаза его стекленели, движения делались вялыми. По­чувствовав, как трудно хозяину справляться с собой во время разговоров о геополитике, Питт попытался сменить тему.

—  Цэнгэл, пока бродили по пустыне, еще до начала песча­ной бури, мы наткнулись на странное искусственное поселе­ние, окруженное деревянными верблюдами. Вам не доводилось такие видеть?

Цэнгэл в ответ хрипло рассмеялся, и смех его напоминал ржание.

— Доводилось, доводилось. Самый богатый скотовод в Гоби, чьи кобылы не дают ни капли молока. — Он усмехнулся и сде­лал еще глоток айрака.

— Кто его построил? — спросил Джордино.

— Не так давно в Гоби появилась большая группа людей с оборудованием, трубами и копательной машиной. Они проры­ли под землей туннели длиной в десятки километров. Я рабо­тал у них, недолго. Проводником. Заплатили мало. Их началь­ник сообщил мне, что они выполняют заказ какой-то нефтя­ной компании из Улан-Батора. Компания просила их никому ничего о нем не говорить. Потом они исчезли. Остальные ра­бочие сильно нервничали. Они быстренько расставили дере­вянных верблюдов, вкопали большие цистерны, замаскировав их под гэры, и уехали. Было это несколько месяцев назад. С тех пор цистерны стоят пустыми, пыль и фязь собирают. Да и В других местах тоже.

— Как? Есть еще такие лжедеревни? — спросил Питт.

— Да, есть еще три поселения с металлическими гэрами, они расположены неподалеку от границы. В точности такие же, как и то, что вы видели. Совершенно одинаковые. Все пустые, и везде стоят деревянные верблюды.

— В этом районе есть нефтяные скважины, или, может быть, их там бурят? — спросил Питт.

Цэнгэл на мгновение задумался, затем отрицательно пока­чал головой:

— Нет. Нефтяные скважины я видел в Китае, много лет на­зад, а в этом районе — ни одной.

— Как вы думаете, зачем они маскируют цистерны и ставят деревянных верблюдов?

—  Не знаю. Поговаривают, цистерны вкопал какой-то бо­гатый скотовод. Предполагает собирать в них дождевую воду и затем поливать ею землю, пастбища к жизни возвращать. Мест­ный шаман утверждает, что деревянные животные — это плата предкам за беспокойство, причиненное осквернением пусты­ни в результате подземных работ. Кто-то считает все это делом рук сумасшедшего. Только все они ошибаются. Я думаю, ка­кой-то очень богатый и влиятельный человек собирается тай­но забрать себе богатства пустыни. Иначе зачем ему скрывать свои действия? Только злые сердцем скрывают свои поступки.

Айрак почти валил Цэнгэла с ног. Он допил остатки из сво­ей пиалы, поднялся на нестойких ногах, пожелал гостям и се­мье спокойной ночи и направился к одной из кроватей. По­дойдя к ней, он как подкошенный рухнул на покрывала, и спу­стя несколько минут уже смачно храпел. Питт и Джордино помогли его жене и сыну убрать со стола и вышли подышать свежим воздухом.

—  И все-таки бессмыслица какая-то получается, — сказал Джордино, пристально глядя на вечернее небо. — Зачем кому- то понадобилось вкапывать в пустыне цистерны? Уж не пыль же на них собирать?

—  Возможно, здесь скрывается нечто более важное, чем просто цистерны, — предположил Питт.

—  У тебя есть какие-то мысли? Поделись.

—  Полагаю, мы находимся возле гигантского источника нефти, — ответил Питт.

Несмотря на оглушительный храп Цэнгэла, спали Питт и Джордино крепко. Их положили на кровати, а Нойон улегся на ковер, предварительно разложив на нем несколько подушек. Проснулись все на рассвете, позавтракали вареной лапшой и чаем. Цэнгэл оседлал гостям двух лошадей. Питт и Джордино отправлялись вместе с Нойоном в соседнюю деревню. Там рас­полагался небольшой монастырь, организовавший для детей из округи школу, куда они на три дня в неделю и приезжали. В монастырь из Улан-Батора, не очень, правда, регулярно, при­езжал крытый грузовике продуктами. Предполагалось, что Питт и Джордино дождутся его в монастыре и отправятся на нем в столицу.

Питт поблагодарил жену Цэнгэла Ариунаа за радушный прием, неуклюже сунул ей в руку несколько пыльных банкнот и повернулся к Цэнгэлу.

— Простите, нам нечем отблагодарить вас за доброту и ве­ликодушие.

— Дверь в гэр пастуха всегда открыта. Удачи вам в вашем путешествии, и вспоминайте добром своих друзей из Гоби.

Они попрощались, пожав друг другу руки. Цэнгэл отпра­вился смотреть за стадом, а Питт, Джордино и Нойон, усевшись на трех крепких лошадок, двинулись в путь на север.

— Твой отец — хороший человек,— сказал Питт, глядя, как клубится пыль под копытами лошади Цэнгэла, исчезавшего на горизонте.

— Да, но он часто грустит, поскольку мы живем не на земле наших предков. Нет, у нас тут все нормально, только я же знаю, сердце его лежит в земле Гулунбуир, к юго-востоку отсюда.

— Уж если он здесь преуспел, то везде сможет обеспечить семью, — произнес Джордино, с сомнением разглядывая не­взрачную местность.

— Жизнь здесь — борьба, но когда вырасту, я стану помо­гать отцу. Поеду в Улан-Батор, выучусь в университете на вра­ча и куплю ему всех верблюдов, каких он только захочет.

Они пересекли каменистую равнину, миновали остроко­нечные ряды высокого песчаника. Лошади давно изучили мар­шрут, и их не нужно было направлять поводьями, так мулы в Большом каньоне знают каждый камень на пути к реке Коло­радо. Прошло совсем немного времени, и пятые точки Питта и Джордино стали испытывать определенный дискомфорт. Седла на лошадях были традиционными монгольскими, сде­ланными из дерева. Нойон, как и все дети, выросшие в мон­гольских степях и пустынных районах, научился прежде си­деть верхом, а уж потом ходить. Ему, привычному к постоян­ным длительным поездкам, твердое седло беспокойства не доставляло. Однако Питту и Джордино такая езда напомина­ла спуск на садовой скамейке по бесконечно длинной лест­нице. Вскоре при каждом подпрыгивании на седле они болез­ненно морщились.

—  Здесь точно нет ни автобусных остановок, ни маленьких аэропортов? — попробовал пошутить Джордино и тихо просто­нал от очередного толчка.