Когда Дженис выходила из дома, часы в прихожей показывали десять минут двенадцатого. Подумать только! Не более десяти часов прошло с того момента, как ночью она открыла эту самую входную дверь, а жизнь ее переменилась совершенно и больше уже не будет прежней никогда.

Если бы Дженис вчера не последовала своему первоначальному порыву и не обратила никакого внимания на неприлично поздний звонок в дверь, то сегодня ее ждало бы обычное утро самого обычного рядового рабочего дня с его бесконечными заботами: подготовкой к урокам, проверкой тетрадей, беседах с родителями, занятиями с отстающими учениками, а также другими, неотделимыми от работы в школе делами, которые засасывали Дженис как трясина и уже начинали мало-помалу подменять собой ее личную жизнь.

Однако звонок повторился. На сей раз он был более настойчивым и продолжительным. С некоторым запозданием сообразив, что свет в гостиной включен, а шторы на окнах задернуты не полностью и, стало быть, разыграть собственное отсутствие никак не удастся, Дженис с величайшей неохотой оторвалась от работы и направилась в прихожую.

— Ну кто там еще? — недовольно проворчала она, открывая входную дверь.

В дом взбесившимся зверем ворвалась ноябрьская стужа, и Дженис, несмотря на то, что она была одета в теплый свитер и ковровые тапочки, в одно мгновение продуло насквозь. Порыв ледяного ветра взъерошил ее темные шелковистые волосы, и она, убрав с лица их прядь и вглядываясь в темноту, нетерпеливо спросила:

— Так в чем?..

Остаток фразы так и застрял у нее в горле. В отсвете коридорной лампы Дженис разглядела высокую фигуру мужчины, неподвижно стоящего на крыльце.

— Салют, Джен! Что, не узнаешь?

Несмотря на фамильярный до развязности тон приветствия, Дженис пришлось хорошенько встряхнуть головой, чтобы увериться в реальности происходящего.

— Адам? — только и смогла выговорить она, совершенно ошеломленная, беспомощно пытаясь сосредоточиться и взять себя в руки.

Адам Лоусон?! Откуда и какими судьбами? А впрочем, может быть, особо удивляться и нечему? Лет десять тому назад он ураганом ворвался в ее жизнь, опрокинул все вверх дном, а потом так же внезапно унесся прочь, но и после этого, по большому счету, он всегда и везде незримо присутствовал в ее жизни. Присутствовал незримо, чтобы сегодня возникнуть наяву.

Да, он, Адам, как и прежде одним своим присутствием лишал ее дара речи, а его мужской шарм сражал на месте. Даже одетый небрежно — а на нем были потертые голубые джинсы, темно-серый спортивный свитер под черной кожаной курткой, — он был красив той неотразимой мужской красотой, от которой у любой женщины голова идет кругом, дух захватывает, ноги подкашиваются, мысли разлетаются, как потревоженная стая птиц.

— Никак не подберешь нужных слов, Джен? — с еле слышимой усмешкой поинтересовался Адам, и, как в былые времена, ей от такого начала разговора стало не по себе. — Как-то не похоже на тебя. Никогда за словом в карман не лезла, и вот тебе на!

— Я растерялась, — честно призналась Дженис. — И если честно, то меньше всего на свете я ожидала увидеть сейчас тебя.

Меньше всего на свете… Именно так! За последние несколько лет она сумела убедить себя, что Адаму Лоусону никогда более не стать частью ее жизни, и если какая-то часть души продолжала противиться и упорствовать в глупой надежде на обратное, то слухи, которые весь последний месяц будоражили городок, лишний раз убедили Дженис в абсолютной тщетности ее грез.

— Чем обязана вашему визиту, мистер Лоусон? — поинтересовалась она, стараясь за натужной иронией спрятать замешательство.

Ответная ухмылка Адама была по-мальчишески застенчивой и ошеломляюще озорной в одно и то же время. И как всегда — неотразимо обаятельной.

Именно этого Дженис боялась больше всего. Приучив себя к мысли, что он потерян для нее навсегда, она изо всех сил боролась с волной радости, накатившей на нее при виде улыбающегося Адама, умом понимая, что, позволив ему снова войти в ее жизнь, она рискует однажды — и очень скоро — очнуться на пепелище.

Адам тем временем снова заговорил:

— Поверите ли, моя прекрасная леди, что я случайно проезжал мимо и решил заглянуть в ваш чудесный замок?

— Вот уж ни за что на свете не поверю в эту чушь, — пробормотала Дженис, все еще не зная, как ей держаться в отношении нежданного гостя.

Как ни пыталась она ожесточить свое сердце против Адама, ничего из этого не выходило. Еще одна его улыбка, и со мной можно делать все, что угодно, с отчаянием подумала она и продолжила:

— Во-первых, Додж-роуд — самый что ни на есть тупик, а потому «случайно проехать мимо» — весьма неподходящий оборот. Во-вторых, назвать развалюху замком можно лишь в горячечном сне. В-третьих…

В-третьих, у нее были все основания усомниться в обращении «прекрасная леди», поскольку и в первой его части, и, особенно, во второй — при желании можно было заподозрить скрытую издевку. Но с ходу обвинить Адама в оскорбительных намерениях — это было бы чересчур!..

— Ладно! Отныне клянусь говорить правду, одну правду и ничего кроме правды! — с нервной усмешкой отозвался Адам. — Я направлялся в свое родовое гнездышко, когда сообразил вдруг, что мать сейчас во Франции, а значит, экономка — в отпуске, дом пуст и нетоплен, в комнатах царит холод. Тогда-то мне и подумалось: Адам, а ведь это отличный случай заглянуть к своей старинной приятельнице!

— К старинной приятельнице? — ядовито переспросила Дженис, пытаясь вообще держаться как можно более скептически.

Впрочем, не очень-то это у нее получалось: слишком бледным и измученным показалось ей при внимательном рассмотрении лицо Адама. Разумеется, это могла быть обычная шутка лунного света, в лучах которого с любого лица сходит всякая краска.

— Тебе не слышится в этом определении некоторого преувеличения? — спросила она. — По-моему, наши отношения можно описать гораздо проще и прозаичнее: моя мать в течение нескольких лет служила при вашем семействе — сначала поваром, затем экономкой, — и ты, как благовоспитанный аристократ, время от времени снисходил до беседы с дочерью одной из своих наемных работниц.

Господи! — подумала она. Что же я такое несу? Ну почему время не приучило ее хоть к какой-то объективности, почему снова и снова из нее лезут одни лишь претензии и обвинения, дикие и, если разобраться, совершенно несправедливые? Почему даже несколько лет его отсутствия не помогли ей вычеркнуть этого человека из своей жизни или хотя бы не придали ей сил смотреть ему в глаза прямо и с осознанием своей уверенности?

С любым другим на его месте она вела бы себя спокойно и достойно, как и полагается взрослой девушке двадцати пяти лет, имеющей за плечами колледж и три года работы в школе. С Адамом все оказалось иначе: одним взглядом он сбросил с нее оболочку серьезности и взрослости, обнажив под ней все ту же угловатую и неуклюжую девочку-подростка, какой она и была во время их самой первой встречи. Это было вдвойне тяжело, потому что за прошедшие годы она достоверно убедилась в том, что мечты и химеры школьных лет имеют особенность не сбываться, и если до недавнего времени она еще сомневалась в этом, то за последний месяц получила более чем весомое подтверждение обоснованности своего скепсиса.

— Не припомню, чтобы ты был частым гостем в нашем доме даже в те времена, когда безвылазно жил в Гринфилде, — продолжила она. — Да это и понятно: Богатый Наследник — и вдруг завсегдатай трущоб? Это наложило бы пятно на твою репутацию… Нет, решительно не понимаю, каким ветром тебя могло занести сюда!

— Богатый Наследник! — процедил сквозь зубы Адам. — До чего же я ненавижу это прозвище! Между прочим, ты об этом всегда знала. И вообще, если мне здесь не рады, достаточно сказать слово, и я уйду!

Он и в самом деле повернулся, собираясь уйти. Да, Адам Лоусон всегда в совершенстве владел этим искусством — уйти, не сказав ни слова на прощание. Вот и сейчас он готов был исчезнуть из ее жизни так же легко, как когда-то забрел в нее, удалиться без разъяснений, извинений и прочей словесной шелухи, уйти, как отрезать. Ну, а потом?..