…Распрощавшись, посол напомнил приказному голове, чтоб ждал его к вечеру. Заскочит, мол. А что? Сейчас можно заскакивать в прямом смысле этого слова. Заглянув в стойло, Карпинский сразу увидел парня, что забрал Весту. Тот, стоя спиной к входу, ласково говорил с посольской лошадкой, поглаживая её по морде.

— Здорово, паря! Лошадь моя понравилась? — сказал Пётр, стараясь сделать тон помягче.

— День добрый, пан посол! — Юноша отскочил от Весты, будто та лягнула его копытом.

Карпинскому неприятно стало, что этот юноша столь пуглив.

— Как звать? — спросил ангарец, пока тот выводил лошадь.

— Олесь, — отвечал конюх, выходя на двор.

Пётр заметил, что у него рубаха была сзади изорвана да не чинена. Непорядок.

— Олесь, чего в рванине ходишь? Почини.

— Дядька иглы не даёт, — пожал плечами парень.

Ангарец взгромоздился на Весту и натянул поводья, поворачивая лошадь мордой к воротам.

— А ты заходи к Макару, в посольский острожек, он тебе даст иглу, — посоветовал он парню и направился в обратный путь.

В середине дня денщик Карпинского пришёл из Енисейска вместе со своим корешем из посадских. Огородник Серафим очень интересовался спичками, о которых ему говорил наущенный об этом послом Макар. Общаться с людьми из острога тому наказали ещё по приезде сюда, на берега Енисея. Карпинскому же Соколов говорил о том, чтобы он как мог привязал енисейцев к посольству. Вот они и начинали потихоньку бегать, а Онфим отдавал товары под запись. Ситуация напоминала ту, что была в советской зоне Шпицбергена, о чём рассказывал Петру отец, некогда бывший там недолгое время. Работающие на угледобыче люди в условиях запрета норвежцами хождения советских денег на архипелаге, удачно приватизированном ими в своё время, брали товары в местных магазинах бесплатно. Теперь так же было и в посольской лавке: каждому бывшему в Енисейске человеку можно было получить себе совершенно бесплатно определённое количество спичек, мыла, свечей, иголок, небольших зеркалец и прочего. Платы Соколов брать не велел, а склад меж тем пустел. Енисейцы, кстати, всё пытались всучить что-нибудь взамен. Говорят, воевода Измайлов ревниво отреагировал на данный фортель ангарцев, поначалу даже пытался запретить ходить енисейцам к посольскому острожку. Но раз Беклемишев дал добро, то Василию Артёмовичу пришлось с этим смириться.

Когда Пётр возвратился из Енисейска, Ленка сидела во дворике на лавочке, погружённая в свои мысли. Хорошо, что он нарвал на лугу разноцветья, символический букетик пришёлся ей как нельзя кстати. Она с милой улыбкой уткнулась носиком в цветы, Карпинский же, обняв её, привалился на спинку лавки.

— Петя, а ты откуда родом? Ты ведь мне так и не сказал до сих пор, — вдруг серьёзным взглядом окинула мужа Лена.

— Ну…

Тут пришлось почесать затылок, соображая, что же сказать. В тайну появления ангарцев из числа переселенцев с Руси был посвящён только отец Кирилл и более никто. Насколько знал Пётр, большинство их мужиков, женатых на переселенках, либо говорили о переселении предков, указывая известные города на Руси, либо помещали свои города на территории к востоку от Сибири. В общем, как-то объясняли, да и жёны особо не докапывались. Ленка же, как заметил Карпинский, уже не раз пыталась получить конкретный ответ на свой вопрос, он же всё отшучивался. Сейчас же врать или придумывать нечто ангарец не захотел и ответил:

— Я с Севера, Кольский полуостров.

— В Кольском острожке уродился? — удивилась она.

— Ну, почти, — немного запнулся Карпинский, вспомнив о Мурманске. — Там недалеко будет.

— А отец твой также с Колы? — продолжала она свой допрос.

— Нет, он с Волыни, Луцкий район, — брякнул Пётр и тут же подумал: «Зачем?»

— Вот и князь Сокол, бают, с Луческа, — протянула Лена.

— Кто бает? — нахмурился муж.

— Люди, — пожала она плечами. — Что с того?

Пётр пока не знал, что с того. Вот только зачем об этом говорят? «Проболтался кто-то из наших, не иначе…»

Наступил вечер, и, съездив за Василием Михайловичем, посол привёл его в свой дом. При входе тот кинул взгляд на торчащую из крыши длинную антенну и лишь покачал головой. Лена по случаю визита дорогого гостя на пару с Макаром испекла медовые печенья с орехами. Беклемишев остался ими весьма доволен. Час с небольшим пролетел в разговорах, из которых каждый вынес что-то новое для себя. Оказалось, что Беклемишев всё же не столь чёрств, как Петру представилось утром. Он объяснил, что делал всё возможное для наилучшего исхода трудного пути. Вообще, если бы не делать оное по уму, то надобно было зимовать в Томске. И идти посуху, как раз летом к Енисейску добраться можно.

— А там уж ваш пароход, — закончил свою мысль приказный голова.

— Угу, ясно, — кивнул ангарец. — Но я предлагаю немного по-другому.

Взяв перечерченную с карты копию с подправленной географией, Пётр принялся показывать путь от Москвы до Енисейска. Тот, что обсуждал с товарищами Соколов. По этому проекту выходило вроде бы ладно. Но была пара проблем: на Кети надо было расширять Маковский острог, а на Енисее — поставить ещё один причал и меж ними проторить дорогу для телег.

— Там километров полтораста будет, — сказал Пётр Беклемишеву и, увидев непонимание, поправился: — Сто сорок вёрст. Поэтому на середине пути нужен ещё и острожек для отдыха.

— Дело верное, — согласился Беклемишев. — Я могу порадеть вам?

— Да, нужны люди, чтобы дорогу справить и острожки поставить. Мы уплатим за работу.

«Хорошо, что в этом вопросе мы нашли полное понимание с Василием Михайловичем. — Хотя Карпинского кольнула вдруг пришедшая в голову мыслишка: — Дорога в Ангарию получится больно уж ладная и обещает быть проторена. А где провезли многие сотни переселенцев, проведут и тысячи солдат с пушками. А сам Беклемишев так не подумал ли, случаем? — Пётр глянул на него. — Улыбается в бороду, хитрюга, и не поймёшь его. Вроде прост, как валенок. Так то и напускное может быть. Что в таких случаях делают? — Послу вспомнился момент из замечательного кинофильма „Россия молодая“: как русский чиновник в Швеции советовал ливонцу быть осторожнее с медовухой — она, мол, многим языки развязывала. — Надо это учесть».

— Пётр Лексеич! Вызывает Петренко! — Из чердачного лаза высунулась вихрастая голова Онфимки.

— Ну вот, товарищ приказный голова. Пойдём общаться с Ангарией. — Карпинский сделал приглашающий жест.

Поднявшись на мансарду, Беклемишев сразу уставился на стоящую на столе рацию.

«Ага, всё-таки большой чиновник заволновался! На стуле заёрзал, родной. Поглядывает на радиостанцию с опаской и блеском в глазах — интересно ему!»

— «Енисей»! «Крепость» на связи! — чуть хрипло заговорил вдруг динамик.

Беклемишев аж подпрыгнул на стульчике. Хотел было и перекреститься, да, увидев насмешливый взгляд Онфимки, сжал губы и продолжал смотреть на динамик.

— Кто это? — прошептал он.

— Это Ярослав Петренко, владиангарский воевода, — ответил ангарец. — Помнишь его?

Василий Михайлович кивнул.

— «Крепость», «Енисей» на связи. Беклемишев со мной, — ответил Карпинский Ярославу.

— Понял тебя, Пётр. Соколов на связи, — отвечал уже Вячеслав Андреевич.

А посол уже надевал Беклемишеву наушники и показывал, что говорить надо прямо в эту штуку, что торчит перед губами.

— Доброй ночи, Василий Михайлович! Как здоровье твоё, дружище?

Беклемишев замялся. Пётр зажал клавишу и предложил ему говорить.

— Князь Сокол? Вячеслав Андреевич? — Похоже, Беклемишев всё никак не мог взять в толк, что он разговаривает не с железной коробкой, а с человеком, но посредством этого железа.

— Да-да, Василий, это я, — засмеялся Соколов.

— Ты в крепости сиживаешь сейчас? — продолжал удивляться приказный голова.

Вячеслав, похоже, решил сразу перейти к делу, ведь Беклемишев может ещё долго изумляться, сидя в наушниках перед радиостанцией.

— Василий Михайлович, ты с Петром обсудил путь для караванов? Согласен ли ты?