Японский полковник Ясимото отличался реакционными взглядами и возглавлял сверхпатриотическое «Общество цветения вишни», которое намеревалось воспользоваться прибылями от продажи наркотиков для финансирования тайного и опасного заговора. В сентябре 1931 года офицеры штаба Квантунской армии подготовили к северу от Мукдена взрыв на Южно-Маньчжурской железной дороге, которой управляла Япония. Этот инцидент стал предлогом для захвата части Китая японскими войсками и создания марионеточного государства Манчжоу-го. Северный Китай немедленно наводнили поставщики наркотиков, находившиеся под защитой японской армии. В 1934 году Нинатоса Отозо, престарелый «король опиума» из Осаки, приехал в новое владение Японии в поисках подходящих угодий для маковых плантаций. После 1936 года новые посевы мака, в том числе в Монголии, контролировал протеже Нинатоса. Опиумная монополия в Манчжоу-го привела к незаконному изготовлению и торговле наркотиками, которые Япония рассматривала как источник доходов и вопрос расовой стратегии. Справочник для солдат Квантунской армии объяснял, что употребление наркотиков недостойно высшей расы японцев. В нем говорилось, что наркоманами могут стать только представители низших и вырождающихся рас – китайцы, европейцы и индийцы. Именно поэтому их предназначение заключалось в том, чтобы быть слугами японцев и постепенно исчезнуть. Эта политика привела к деградации населения Манчжурии, она применялась и в других зонах влияния Японии. В конце 1930-х годов приезжий европеец в порту Тяньцзинь, взятом в концессию японцами, наблюдал типичную сцену. В уличном ларьке, где продавались наркотики, наркоман передал деньги продавцу, закатал рукав, получил укол и отправился дальше.

Вскоре после окончания Второй мировой войны Сэр Томас Рассел писал:

«К 1939 году мы наблюдали, как наркобаронов выкинули из Швейцарии и Франции, затем – из Турции, иностранных поселений в Китае и наконец – из Болгарии. Наркодельцам осталась только одна страна, и, я надеюсь, что они столкнулись там с еще более отъявленными мерзавцами, чем они сами. Оккупированный Японией Китай скоро стал единственной страной мира, где рост наркомании являлся продуманной политикой правительства. Год за годом нам в Женеве приходилось выслушивать красноречивые объяснения японского делегата, года за годом американская делегация и Центральное разведывательное бюро по наркотикам давали точные данные по состоянию дел в Манчжоу-го и Северном Китае – но бесполезно. Япония решила применить наркоманию в качестве оружия агрессии и намеренно превращала отвоеванные у Китая территории в огромный опиумный и героиновый притон».

Лондонскому Министерству по делам колоний и его администрациям на Востоке не нравились ни Лига Наций, ни настойчивость министерства внутренних дел. Их критика, сводившаяся к неприятию американской модели карательных анти-наркотических законов, не была циничной или безответственной. Колониальные чиновники были убеждены, что запреты невозможно навязать, они вели к коррупции и создавали новый класс преступников. Министр по делам колоний, Леопольд Эмери (1873-1955), в 1927 году заявил, что администрация Малайи и Гонконга были обеспокоены ужесточением наказаний за курение опиума. Курильщики опиума на Востоке не были связаны с героиновой проблемой в Европе и США, за исключением того факта, что запрещение опиума поощряло и увеличивало спрос жителей Востока на гораздо более опасные наркотики. Эмери писал, что результатом проведения политики Женевы станут переполненные тюрьмы, разрастание паразитического класса информаторов, распространение шантажа и наказание множества людей, которые в ином отношении никак не угрожают колониям. Следовало также ожидать коррупцию среди чиновников и неизбежный ущерб, который будет сопровождать систему выплаты вознаграждений информаторам. Это имело бы разрушительные последствия.

Перед началом Первой мировой войны в английский колониях отменили аукционы монополий на поставку опия китайским синдикатам и заменили ее государственной монополией на изготовление и распределение наркотика. В 1920-х годах британские колонии в финансовом отношении продолжали зависеть опиумных доходов. В 1925 году 37 процентов поступлений в казну английских колоний на Малайском полуострове составляли налоги на опий. В Северном Борнео они достигали 24 процентов, а в Брунее – 21 процента. Тем не менее к 1925 году потреблялось столько же контрабандного опиума (в основном китайского), сколько и государственного. В 1920 году в Малайзии была введена система нормирования, при которой количество опия, продаваемого оптовым торговцам, снижалось на 10 процентов от среднего объема продаж того же месяца предыдущего года. Это вызвало такое накопление запасов, спекуляцию и скандалы, что эксперимент через несколько месяцев был прекращен. В 1926 году была введена новая система регистрации, лицензирования курилен опиума и нормирования его поставок. Сэр Лоренс Гиллемард (1862-1951), губернатор колоний на Малайском полуострове, в 1927 году сообщал из Сингапура: «Здесь нет опиумного порока, требующего решительных и неотложных мер. Потребление опиума почти не наносит ущерба и приносит некоторую выгоду. Разумеется, есть и случаи злоупотребления, как например, в Англии имеются случаи белой горячки. Однако они не приводят к преступлениям или умопомешательству. Слишком одурманенный курильщик просто слабеет и спокойно уходит». Гиллемард писал, что если принять во внимание длину береговой линии, контрабанде наркотиков не смог бы помешать весь британский флот. Он считал, что запреты в любом случае были неправильной политикой. «Жесткие запреты на опиум превратят более чем миллионное китайское население, от труда которого зависит процветание этой наиболее важной колонии, в большевиков». Он также полагал, что запрещение опия приведет к преступлениям на почве алкоголя. «Здесь слишком много пьют даже китайцы из высших классов, а причиной преступлений и волнений среди бедняков служат спиртные напитки».

Полицейский Герберт Робинсон (род. 1896) описывал коррупцию в Бирме. Курильщики опиума в этой стране регистрировались, чтобы ежемесячно получать фиксированную порцию наркотика в государственных лавках. Новые лицензии получить было трудно. Намерения правительства сводились к тому, что по мере вымирания зарегистрированных наркоманов курение опиума постепенно исчезнет. Но опиум, купленный в государственных лавках, перепродавался на черном рынке и использовался незарегистрированными наркоманами при соучастии полиции. Если владелец опиумной лавки задерживал выплату взятки, полиция делала налет на его заведение, а если находила подпольных курильщиков, то конфисковала трубки. Как объяснял Робинсон, старые трубки очень ценились за густой налет в чубуке. Если во время облавы полиция забирала старые трубки, владелец курильни поспешно выплачивал задолженность и возвращал себе отобранное. Для отвода глаз он приносил такое же количество новых, ничего не стоящих трубок, которые тут же сжигали. В 1924 году Робинсон курил опиум в заведении под названием «Дом оленя», когда полиция провела внезапную облаву. «Случилась удивительная вещь», рассказывал он. «Все эти спокойные и неподвижные курильщики в соседней комнате поднялись со своих лежанок, быстро протопали мимо меня и побежали в ночь. Я услышал треск дерева и, выглянув из двери во двор, увидел, что бамбуковый забор исчез. Его опрокинули бежавшие в панике люди». Затем он увидел полицейского, стоящего в комнате в ожидании взятки. Робинсона удивило не столько соучастие полиции, сколько смятение курильщиков опия. Все они не были зарегистрированы. Если бы их поймали и арестовали, они автоматически лишились бы источника поставки, поэтому силы им придал не страх перед полицией, а нечто гораздо более ужасное. Коррупция была свойственна не только Дальнему Востоку. Де Монфрей подробно описывал способы, с помощью которых ближневосточные таможенники и морские пограничники обогащались за счет контрабанды наркотиков.