Ансти считал, что предрасположенность к наркотической зависимости у определенных людей зависит от их темперамента. В своей работе «Стимуляторы и наркотики» (1864) он различал две категории наркоманов. Первая – «излишне доверчивые люди», которые применяли опиаты для лечения боли или недомогания и которых убедили, что облегчение смогут принести повышенные дозы. В таких случаях у пациентов отсутствовало «желание напиться» или впасть в забвение. В противоположность им, «настоящие распутники» любили ощущение интоксикации или стремились уйти от реальной жизни в «рай для глупцов, наполненный чувственными наслаждениями». До 1950 года в Европе значительно преобладала первая категория – люди, получившие зависимость от опиатов в результате лечения. В конце ХХ столетия на Западе преобладала уже вторая категория. Ансти полагал, что такие наркоманы повышали дозы алкоголя, опиума или кокаина, так как жаждали неестественных наслаждений, которые можно получить только увеличением дозировки. «Настоящие распутники» от рождения обладали или явной склонностью к чувственности, или особой восприимчивостью к определенным внешним раздражителям».
Теория индивидуальной чувственности наркомана полностью игнорировала признанную в XIX веке характеристику наркомании: тягу к наркотикам некоторых воевавших солдат. Несмотря на то, что к 70-м годам пристрастие к опиатам отождествлялось с женщинами (в США более 60 процентов наркоманов с зависимостью от опиума и морфина составляли женщины), наркомания также рассматривалась как «солдатская болезнь». Больные и раненые ветераны становились наркоманами после того, как им неосторожно назначали высокие дозы наркотика, либо вследствие психологических и физических нагрузок на войне. Известно, что некоторые люди быстрее привыкают к наркотикам, точно так же некоторым солдатам труднее освободиться от эмоциональных переживаний войны. Поведениезависимых от наркотиков личностей (в отличие от причины их зависимости) управляется не только физиологическими потребностями. Подверженность стрессу боевых действий и контроль над ним тоже зависела от типа личности. Во время Вьетнамской войны в 1980 году в Американской ассоциации психиатров возник термин «посттравматический стресс» (вьетнамский синдром), обозначавший поведение эмоционально травмированных людей. Такое поведение психиатры называют невротическим, а простые люди – самоубийственным или нерациональным. Ничего нового в этом не было. Эмоциональный ущерб от военных действий был хорошо известен в XIX веке. В 20-х годах британское правительство столкнулось с проблемой солдат, вернувшихся с французской войны. Они бродили по сельским районам, выделяясь агрессивным, оскорбительным или эксцентричным поведением. Из-за обычаи бывших солдат показывать женщинам свои страшные раны или другие части тела в Закон о бродяжничестве от 1824 года пришлось ввести специальную статью, предусматривающую наказание за эти поступки.
В качестве примера эмоционального ущерба можно привести эпизод Крымской войны, развязанной Британией, Францией и Турцией против России. В 1854 году в битве при Инкермане было убито или ранено более четверти личного состава британских войск. Через двадцать лет генерала Джорджа Хиггинсона (1826-1927), служившего в Гренадерском гвардейском полку, попросили ответить на вопросы относительно этого сражения. Проводивший интервью человек отмечал, что в памяти генерала почти ничего не осталось. «Когда их часть возвращалась, чтобы соединиться с разрозненными ротами, он не помнил ничего, кроме рыдающих солдат. Всю ночь их била истерика». В другом случае Хиггинсон рассказал, что британский главнокомандующий, герцог Кембриджский (1819-1904) после битвы при Инкермане чуть не расплакался. Генерал вспомнил также, что граф Сент-Жерменский стоял около трупа брата «окаменевший от горя», не обращая внимания на летавшие вокруг пули и снаряды. После сражения в палатке Хиггинсона собрались «умиравшие от голода» офицеры. Нервное напряжение в течение всего дня было таким жестоким, что они вдруг расхохотались. Лорда Форта (1834-1861), убившего себя опием, можно считать жертвой Крымской войны. В возрасте всего двадцати лет он подал в отставку,– а после смерти любовницы, потеряв от горя разум, выпил около четырехсот граммов бренди и полфлакона опийной настойки.
В США с апреля 1861 года до капитуляции конфедератов в апреле 1865 года в Гражданской войне участвовало около четырех миллионов человек. Север потерял в боевых действиях или от болезней примерно 360 тысяч человек, а Юг – 258 тысяч. Ранения получили приблизительно 375 тысяч человек. Участие в войне гражданских лиц было беспрецедентным в этой первой войне современной истории, как и применение новых способов ведения боевых действий: пулеметы, артиллерийские орудия массового производства, фотография, разведка и корректировка с воздушных шаров, анестезия. Опиумный мак выращивали как на Севере, так и на территории южан. Этот наркотик применялся для лечения эндемической дизентерии, а также в качестве профилактического средства против малярии и диареи. Только солдатам Севера раздали десять миллионов опийных таблеток. Дополнительно им было выдано 2 841 000 унций опийных порошков и микстур. Наркотик часто использовался необдуманно. Кортрайт приводит пример, как врач южан спрашивал каждого солдата, не беспокоил ли его желудок, и если тот отвечал, что беспокоит, выдавал ему немного опиума. Главный хирург северян обычно проводил диагностические осмотры верхом на лошади. Он наливал морфин себе в ладонь, откуда его пили солдаты. 63 тысячи ветеранов заработали хроническую диарею. Не исключено, что их лечили опиумом или морфином, и вследствие этого у них выработалась наркотическая зависимость. Морфин использовался более экономно – в основном, в качестве анестезирующего средства. Тем не менее, в автобиографическом романе американского врача Вейра Митчелла главный герой говорит, что служил ассистентом хирурга в отделении госпиталя, куда привозили большую часть тяжелораненых с поражением нервной системы. Он отмечает, что ежегодно «в этом прибежище мучений» требовалось шестьдесят тысяч инъекций морфина. После ранения в шею главному герою Митчелла вводят подкожно морфин, и придя в себя, он обнаруживает, что не может обойтись без наркотика. «Если хотите научиться сочувствию и милосердию, утоляйте боль пациента морфином в течение шести месяцев, а потом в качестве эксперимента прекратите давать лекарство. К этому времени он станет раздражительным, нервным и трусливым. Оглушенные наркотиком нервы не станут менее чувствительными. Наоборот, они будут чрезвычайно остро чувствовать боль, и принимать за боль множество ощущений, которые у нормального человека не способны ее вызвать». В конце концов, герой Митчелла после мучительных страданий навсегда отказывается от наркотика, но у него остается жалость к тем, кто подвержен этой пагубной привычке.
Оглушенное и опустошенное состояние людей после безобразной и жестокой войны можно понять. Они лицом к лицу встретились со злодеяниями и тотальным отрицанием всего человечного. Наркотики подавляют оставшуюся после этого боль. Как свидетельствовал в 1868 году Хорас Дей, Гражданская война усугубила проблему наркотиков. Он писал, что в опиуме находили утешение «покалеченные и потрясенные участники сотен сражений, выпущенные из неприятельских тюрем больные и немощные солдаты, страдающие и отчаявшиеся жены и матери, которые потеряли в этой бойне близких людей». По словам Кортрайта, число выживших в Гражданской войне и ставших наркоманами, установить невозможно, особенно в условиях, когда ветеранам войны приходилось скрывать свою наркозависимость, чтобы их не лишили пенсии. Кортрайт отмечает, что к началу ХХ века в США, когда этих ветеранов осталось очень немного, импорт опиума и морфина на душу населения упал.
Прусская военная машина также увеличила количество наркоманов. Морфин редко применялся в Германии до войны с Австрией в 1866 году. Согласно Левинштайну, во время войны причиной распространения морфина было прекрасное анестезирующее и успокоительное воздействие наркотика. После 1866 года увлечение инъекциями морфина стало повсеместным, и скоро наркотик использовался без всяких ограничений, часто – для снятия любых непривычных ощущений. Многие пациенты в клинике Левинштайна приобрели зависимость вследствие необдуманного употребления наркотика после 1866 года. Нередко у не участвовавших в ней гражданских лиц привыкание к наркотику вырабатывалось в результате военных переживаний. Женщине из Дрездена впервые вводили морфин в 1865 году после приступа желчнокаменной болезни. Во время войны 1870-1871 годов она снова прибегла к морфину, чтобы подавить тревогу за попавших на фронт членов семьи. Лечение в клинике Левинштайна успеха не принесло.
