Как только предполагаемые жертвы вышли вперед, жена одного из присутствовавших на лодке рабов (если, конечно, женщину раба можно было назвать таким словом) неожиданно издала пронзительный крик. Она принялась причитать, и её вопли выражали сильнейшие душевные муки.

Этот поступок считался из ряда вон выходящим нарушением всех традиций острова, особенно если учесть её положение рабыни, и поэтому все, стоявшие на лодке в тот момент, невольно замерли, понимая, что это внезапное проявление чувств не предвещает ничего хорошего.

"Теперь наш остров будет считаться оскверненным, – тут же пронеслось в голове Тероро. – Наверняка после такого события они решатся принести в жертву короля, чтобы как-то успокоить своего бога".

"Ну, а сейчас верховный жрец обязательно возмутится, – подумал Таматоа. – Итак, мой бедный брат обречен".

А у всех тридцати гребцов промелькнула одна и та же мысль: "Скорее всего, завтра двое из нас будут принесены в жертву Оро".

Сам же верховный жрец не успел подумать ни о чем. Он был настолько поражен таким отвратительным нарушением табу, что только непроизвольно указал жезлом на несчастную женщину. Тут же к ней подскочили четверо жрецов и, схватив провинившуюся, сунули её головой в зеленую воду лагуны. Однако, с демонической силой, неизвестно откуда появившейся у рабыни, та с необычайной легкостью отшвырнула от себя жрецов и, страшно завывая, пророчески провозгласила:

– О горе тебе, горе! О Бора-Бора!

Один из жрецов изловчился и швырнул камень прямо в лицо рабыне. Она пошатнулась, двое других слуг храма тут же навалились на обреченную и на этот раз надежно держали её голову под водой до тех пор, пока женщина не затихла. Однако такая развязка не полностью компенсировала нарушение табу, и поэтому верховный жрец грозно вопросил:

– Чья это женщина?

Кто-то поспешно указал на одного из рабов, и, заметив это, верховный жрец подал знак своим слугам легким кивком головы.

Тут же с дальнего конца каноэ поднялся дородный мужчина, привыкший исполнять свою нелегкую работу. Одним движением руки он вознес вверх отвратительную дубинку, похожую на те, которые применяются на войне, и в мгновение ока размозжил голову ничего ещё не успевшему сообразить рабу. Тело обмякло, но прежде чем кровь хлынула на выложенный досками настил каноэ, труп швырнули головой вниз в море, где его сразу подхватили плывущие за лодкой жрецы, которые впоследствии должны были отнести эту жертву на алтарь храма Бора-Бора. Одновременно с берега был прислан новый раб на замену убитому. И с такими зловещими предзнаменованиями "Ждущий Западного Ветра" приготовился выйти в море. На этот раз, словно разделяя со всеми присутствующими тягостное чувство вины за случившееся, лодка не стала, как совсем недавно, с лихостью преодолевать узкий проход между рифами. Она продвигалась медленно, соблюдая надлежащую осторожность. Поэтому, когда в небе появились звезды, подсказывающие Тероро путь, "Ждущий" сумел проделать лишь незначительную часть пути до храма великого Оро на острове Гавайки.

Перед самым рассветом на востоке появилось созвездие, уже давно получившее название Льва, данное ему астрономами дальних стран. Провидцы, в обязанности которых входило установление времени для церемонии жертвоприношения, глубокомысленно согласились с верховным жрецом. Он также подтвердил, что приближается восход, красный час Оро, считавшийся священным именно для этого божества. Жрец медленно кивнул, и в тот же миг зазвучал большой барабан, на котором кожа была натянута не слишком сильно, отчего дробь получалась приглушенной и разносилась далеко в море.

Мир, казалось, замер вокруг каноэ. Волны притихли и лишь едва слышно плескались о борта лодки, а птицы, которые обычно своими криками оповещали весь свет о наступлении нового дня, сейчас, словно испугавшись могущественного и всесильного Оро, не подавали голоса. Раздавалась лишь торжественная барабанная дробь. Но вот ночь стала бледнеть, и на востоке загорелись красные полосы зари. Именно тогда до слуха Тероро донесся звук второго барабана, а затем и третьего, отозвавшихся откуда-то издалека. Лодки, находившиеся пока ещё вне видимости друг от друга, понемногу подплывали к острову, чтобы всем вместе войти в пролив Гавайки. Постепенно барабанная дробь все ускорялась и становилась громче, пока не превратилась в оглушительные раскаты. И вот уже в огненном восходе замаячили у горизонта белые паруса, и можно было различить флаги, безвольно повисшие в полном штиле. Верховный жрец подал сигнал своим подчиненным, и мужчины принялись бить в барабаны с ещё большим энтузиазмом, а гребцы в это время уже подводили лодку к месту сбора всех каноэ. Наконец ярко-красное солнце вырвалось из-за горизонта, и одиннадцать лодок, великолепных творений мореплавателей, ярко раскрашенные и щедро нагруженные жертвенными дарами, выстроились в две церемониальные линии, каждая из которых не спеша направилась к храму Оро. Правда, приблизившись к чужим судам и тщательным образом изучив их, Тероро с удовлетворением отметил про себя: "И все же нет лодки, равной нашей".

Внезапно бой барабанов прекратился, и верховный жрец возбужденным голосом принялся нараспев читать молитву. Когда он дошел примерно до её середины, раздался ужасающий звук, не похожий на человеческий крик и все же леденящий душу. Это вступил особенный барабан, и дробь, которую выбивали на нем, могла показаться сродни истеричному воплю. Когда звук достиг своего наивысшего предела, верховный жрец сам издал оглушительный победный крик, и сразу же палач взмахнул своей страшной дубинкой, а затем опустил её на голову несчастного сановника, который так опрометчиво задремал в неподходящий момент, и размозжил ему череп.

Тут же прислужники верховного жреца с надлежащей аккуратностью и почтением подхватили мертвое тело, а несколько других слуг убрали пальмовые листья, прикрывавшие дары, предназначенные Оро: рыбу, акулу, черепаху и свинью. Теперь становилось понятно, почему между ними сохранили столь значительные пустые пространства: сейчас на одно из них была помещена первая человеческая жертва.

Вновь зазвучала молитва, а страшная барабанная дробь будто наполняла воздух жалобным причитанием о скорой гибели беспомощного и обреченного дозорного. Точно так же на его голову опустилась дубинка, и тело осторожно уложили между тунгами акулы и черепахи. Ещё три раза начинался бой барабана, в кровавом свете восхода отвратительная дубинка трижды опускалась на темя жертвы. Итак, когда день вступил в свои права, в передней части каноэ фигура Оро, принадлежавшая острову Бора-Бора, тщательно обернутая в листья дерева ти и украшенная впечатляющим венком из золотистых перьев, под завывания барабанов молча взирала на предложенные ей тела пяти человек, лежавшие на деревянном настиле вперемешку с другими жертвоприношениями: рыбой, акулой, черепахой и свиньей. На других лодках можно было увидеть такие же подношения беспощадному Оро, и теперь встретившимся островитянам оставалось проделать последние полмили, чтобы очутиться, наконец, в храме Гавайки.

"Ждущий" уверенно продвигался вперед, и тех, кто находился на нем, мучили самые разнообразные мысли и предчувствия. Но все они соглашались в одном: в дни подобного торжества божество имело полное право требовать от людей подобных жертв. А что касается смерти четверых рабов, то никто и не собирался их жалеть. Дело в том, что рабы с самого рождения предназначались для принесения в жертву. Тем более, после того как на "Ждущем" произошло столь неприятное событие, осквернившее всех жителей Бора-Бора.

Верховный жрец весьма справедливо рассудил в последние минуты перед казнью несчастных, что в связи с глупым упорством племени, выражавшемся в слепом поклонении Тэйну, будет весьма назидательно принести в жертву Оро большее количество жертв. Особенно если учесть, что в их число войдет вчерашний рулевой, уличенный в служении старому богу.