— Господи, ну когда же это все прекратится? — сокрушенно вымолвил он. — Когда наконец вы все оставите меня в покое и перестанете говорить со мной об этом чертовом шоколаде? Когда наконец вы перестанете смешивать меня с этой черной, липкой грязью?! — порывисто вскочив на ноги, воскликнул он.

— Грязью? — пораженно откликнулся Карло. — Первый раз слышу, чтобы ты так отзывался о шоколаде…

— Это оттого, что я целыми днями только и слышу о нем, — запальчиво объяснил Ренато. — Оттого, что, куда бы я ни поехал, с кем бы ни встречался, чем бы ни занимался, со мной разговаривают только о шоколаде. Меня воспринимают исключительно как изготовителя шоколада… В мою сторону тычут пальцем, словно в какую-то диковинку, и говорят: «Посмотри, посмотри, это же тот самый Вителли». Сам по себе, без этой пресловутой «пищи богов», я ни для кого ничего не значу. Каждый стремится поддерживать со мной знакомство только в расчете на то, что оно может принести ему какую-то выгоду… Каждый, и ты в том числе… — обвинительным тоном добавил он, глядя в глаза Карло.

Тот медленно поднялся с дивана.

— Кажется, теперь пришла моя очередь грозным голосом просить тебя повторить только что сказанное, — с расстановкой проговорил он. — Правда, я обойдусь без хватаний за грудки…

— Отчего же? Можешь полностью рассчитаться со мной за ту выходку. Я не против. — Ренато приблизился к нему, с вызовом вскинув голову.

Карло смерил друга взглядом, в котором читалась жалость.

— Я ведь тебе уже говорил, что могу понять поступок Элеоноры, — спокойно напомнил он. — Сегодня же добавлю: а также и той девушки, с которой ты встретился, а затем и расстался в Монтефалько… Расстался, как нетрудно догадаться, по ее желанию… — Карло отступил на несколько шагов и, немного помедлив, продолжил: — Ты победил вчера Маттео Фазини, но эта победа ничего не значит, потому что тебе никогда не победить самого себя…

Решив, видимо, что больше ему нечего добавить к сказанному, Карло направился к выходу, но его окликнул Ренато:

— Постой, откуда тебе известно про девушку?

Карло задержался на несколько секунд у двери.

— Ты смотришь не те передачи, — бросил он, не оборачиваясь, и вышел из комнаты.

Ренато схватил пульт и принялся хаотично нажимать на кнопки. И вдруг замер, увидев на экране улицу своего родного Сполето.

— Только в этом городе, чей облик был создан много веков назад лучшими архитекторами своей эпохи, мог родиться такой прославленный мастер шоколада, как Ренато Вителли, — сообщал бодрый голос за кадром. — Лучший шоколатье Италии еще раз подтвердил свой высокий статус, выиграв вчерашний конкурс, объявленный мэром Перуджи. Правда, присутствовать на нем лично синьор Вителли не смог (как утверждает его помощник, из-за участия в очень важных переговорах по поводу нового проекта). Но кто знает, возможно, эти переговоры именитый мастер шоколада вновь проводил здесь, на улочках города своего детства… И не с кем-нибудь, а с очаровательной белокурой незнакомкой, в компании которой он был замечен в Сполето несколько дней назад. Говорят, парочка прекрасно провела время в неспешных прогулках по живописным окрестностям, благо, древняя столица Ломбардского герцогства располагает к такого рода времяпровождению… Тем более что в связи с проходящим в настоящее время бракоразводным процессом синьор Вителли является одним из самых завидных женихов Италии…

Ренато увидел, как на экране появилась залитая солнцем улочка, по которой он шел, о чем-то оживленно беседуя с Лаурой. Разгоряченный спором, он снял солнечные очки и принялся энергично размахивать руками, показывая на окружающие здания. Видимо, этим удобным моментом и воспользовался снимавший их украдкой оператор.

Ренато ощупью нашел подлокотник кресла и медленно опустился на него, не отрывая взгляда от экрана. Оттуда ему весело улыбалась Лаура, с неподдельным интересом слушавшая его собственное повествование. Вот они остановились, разглядывая фасад какого-то дома, вот она обернулась к Ренато, бросив на него заинтересованный взгляд, вот вновь улыбнулась мягкой, лучезарной улыбкой, и они пошли дальше, взявшись за руки… Потом эта солнечная картинка сменилась сюжетом об открывшемся недавно в центре Милана ресторане.

Ренато отбросил в сторону пульт, чувствуя, как его душу заполняет горечь и разочарование. «Когда рассказ правдив, в него не трудно поверить», — всплыли в его памяти слова Лауры, произнесенные ею, когда они стояли вечером возле закрытого музея.

Главное, чтобы его потом не переврал сам рассказчик, с досадой подумал он, вспомнив и ее обличительный взгляд, обращенный к нему, и свой одинокий отъезд из Монтефалько…

Виттория украдкой наблюдала, как Лаура аккуратно упаковывает в золотистую коробку огромную плитку шоколада «Африканка». Покупатель — всегда и всем приветливо улыбающийся синьор Руджери, любитель живописи и шоколадный гурман, с неизменной улыбкой и пристальным вниманием также следил за последовательностью ее действий. После памятного скандала, устроенного капризной примой, подруги почти не встречались за стенами кондитерской, а во время работы едва обменивались несколькими словами, да и те произносились лишь по необходимости. Памятуя о своей оплошности, Виттория больше не вмешивалась в общение Лауры с покупателями, предпочитая вот так, украдкой наблюдать за этим, как она его называла, «художественно-шоколадным» действом.

Как только синьор Руджери, рассыпавшись в благодарностях и уверениях в «безграничном почтении», покинул кондитерскую, Виттория, помедлив еще немного, наконец подошла к Лауре и осторожно положила перед ней на стойку плотный конверт.

— Я ведь тебе с самого начала говорила, что не смогу потратить заработанные тобой деньги… Так что лучше забери их обратно.

Лаура бросила короткий взгляд на конверт.

— А я тебе с самого начала говорила, что не хочу видеть в моем доме деньги этого Вителли… Тем более что он оставил их тайком, ни слова мне не сказав.

— Но он заплатил их тебе за эскиз…

— Увидев вчерашний репортаж из Сполето, многие решат, что я получила их за нечто более прозаическое, — с ироничной усмешкой возразила Лаура.

— Да брось ты, очень красивый получился репортаж… Такой романтичный… А деньги ты все-таки забери, я все равно не смогу найти им применение.

Лаура резким движением отодвинула конверт.

— Отдай Фабио, он точно не растеряется.

— Ну вот еще… Твой Джанрико тоже не уступит ему в сообразительности. Так что…

— Джанрико не предмет мебели, чтобы я называла его своим, — раздраженно оборвала подругу Лаура. — Особенно теперь, когда мы расстались… — уже еле слышно добавила она.

— Расстались? — удивленно-сочувственно переспросила Виттория. — После того, как столько времени были вместе?

— После того, как несколько минут посмотрели вместе репортаж из Сполето, — уточнила Лаура.

— Понимаю…

— Да ничего ты не понимаешь, — вдруг разозлилась Лаура. — Ты вообще никогда ничего не понимала. Взять хотя бы тот случай с синьорой Скальфи… Зачем тебе понадобилось убеждать ее в том, что этот завалящий шоколад изготовлен Вителли?

— Я не думала, что все так получится… — оправдывающимся тоном проговорила Виттория. — Откуда же я знала, что она явится с претензиями именно в тот момент, когда здесь будет он сам… И вообще, откуда я могла знать, что он вновь появится в нашем городе, да еще в качестве твоего нового знакомого?

Лаура энергично закивала.

— Вот-вот, я и говорю, ты никогда ничего не знала и не понимала. Ты руководствуешься только своими сиюминутными взбалмошными прихотями. Тебе наплевать на мысли и чувства других людей…

Виттория изумленно уставилась на подругу.

— Ах вот как? — протянула она. — Я, значит, взбалмошная особа, напропалую оплевывающая всех, кто попадается на пути? Вот что ты думаешь обо мне на самом деле? Хорошо хоть набралась смелости наконец высказать мне все это в лицо… А то я бы до сих пор считала себя твоим близким другом, к которому ты всегда обращалась за помощью в трудные минуты… — Она нервно прошлась из угла в угол и вновь остановилась перед Лаурой. — Если я ничего не понимающая тупица, то ты — ничего не чувствующая, бездушная лицемерка, которой ничего не стоит бросить любимого мужчину из-за каких-то дурацких сомнений и пары слов, сказанных мною в его адрес невпопад…