– Я заберу своей собаке, – говорит Ванесса, – она не откажется.

– Если бы у меня была собака, она бы тоже не отказалась от тарелки с печеньем, – вздыхаю я.

– Маркус тоже собрался поступать в наш университет. – Ванесса не уходит от темы.

– Откуда ты знаешь? – равнодушно спрашиваю я.

– Его родители сказали моим родителям.

– Ладно, пусть поступает, места всем хватит, – разрешаю я.

Ванесса смеется.

– Его родители жалеют, что вы расстались.

– Это они тебе сказали?

– Нет, по их лицам видно.

– А-а.

Мы сидим под столом на моем цветном одеяле, которое Ванесса зачем-то прихватила с собой с кровати, когда полезла подбирать печенье с пола. Я представляю, что, если сюда зайдет тетя Бетси, ее хватит удар от увиденной картины.

Бабушка Аманда редко поднимается ко мне в комнату. Она горестно рассказывает всем, что ее старости уже не хватает на то, чтобы забраться на второй этаж собственного дома.

– Он тебе уже совсем безразличен? – недоверчиво смотрит на меня Ванесса, продолжая тему о Маркусе.

– Ну почему же. Я привязана к нему, как к нашей веранде, к пальме у входа и к кустам роз у заднего крыльца, – смеюсь я.

– И как к океану на закате, к скалам вдали и к звездам в ночной тиши? – лукаво спрашивает она.

– Не-е-ет, – говорю я, – океан, скалы и звезды – это то, что мне еще только предстоит встретить.

И мы с ней улыбаемся. Мы уже обсудили все вокруг и думаем, чем бы заняться дальше.

Но тут приходит тетя Бетси. И мы с Ванессой выслушиваем пространную лекцию о том, как негигиенично и невоспитанно сидеть на полу под столом на чистом спальном одеяле.

– Если никто не видит, то можно, – пытается вставить Ванесса.

– Только не скажи это при бабушке Аманде! – назидательно поднимает вверх указательный палец тетя Бетси.

Прежде чем идти дальше, нужно немного рассказать о Маркусе. Я знаю его с детства, как и Ванессу, он тоже все время был где-то неподалеку.

В детстве принимаешь мир таким, какой он есть. И даже не задумываешься, почему в твоей жизни присутствуют именно эти люди, а не какие-нибудь другие.

Просто выходишь на улицу, а там тебя ждет твоя компания. И какие-нибудь проблемы и разногласия, которые были вчера, благополучно забыты, потому что сегодня опять случится много нового и интересного.

С детства нас с Маркусом дразнили женихом и невестой, и к подростковому возрасту мы уже воспринимали это так же естественно, как овсяную кашу на завтрак. Знаешь, что это не очень вкусно, но понимаешь, что будет так, а не иначе.

И потому, когда мы выросли, наше будущее для окружающих было уже вопросом решенным. Да и нам самим казалось, что мы являем друг для друга судьбу, счастье и любовь.

Поэтому обжигающей любви юности у меня не было, возле меня все время крутился Маркус. А когда с человеком общаешься такое количество лет, трудно заметить, как, оказывается, мы духовно далеки друг от друга.

И только когда мой внутренний мир приобрел для меня какие-то более-менее ясные очертания, я стала потихоньку осознавать, что мы с Маркусом совершенно разные люди. Мы с ним никогда не держали одной точки зрения ни на один предмет, событие или явление.

– Нет одинаковых людей, – объясняла мне бабушка Аманда, – мы с твоим дедушкой Фредериком тоже никогда не держали одну точку зрения ни на один предмет, событие или явление.

– О да, споры были такие, что пыль столбом по всему дому стояла, – говорила тетя Бетси.

– Я бы так не сказала, – качала головой бабушка Аманда, – Так вот, о чем это я, – продолжала она, – на том и стоит наш мир: как нет идеальной книги или совершенного фильма, везде есть какой-то изъян, с которым кто-то будет не согласен, так и не бывает людей, точки зрения которых идеально совпадали бы.

– Я не об этом, – говорила я, – я пока не совсем понимаю, но мне кажется, что мир гораздо больше и притягательнее того маленького мирка, который мы с Маркусом для себя создали.

– Бетси, о чем это она? – расстраивалась бабушка Аманда.

– Она о том, что ей кажется, что Маркус – не ее человек.

– А кто ее человек?

– Ей кажется, что она его еще не встретила.

– Где же она его встретит, если кругом один Маркус?

– Ну вот пусть поступит в университет, там и встретит.

– Но мы же не знаем тех, кого она там встретит, а вдруг у них что-то плохое на уме?

– А вдруг ей мало того, что на уме у Маркуса?

– Так создайте себе мир побольше, – обращалась ко мне бабушка Аманда.

– С Маркусом этого не получится.

– Каждый человек сам творец своего счастья, – настаивала бабушка Аманда.

– Боюсь, что Маркус – это не мое счастье.

– То есть ты хочешь сказать, что он – прошедший этап?

– Ну почему же прошедший? Мы все к нему привыкли, пусть крутится неподалеку. Он уже – как наши ступеньки и перила на веранде. Такой же близкий, но от этого ни холодно ни жарко.

– Бетси, ты слышишь, что она опять выдумала? Маркус – это перила на веранде!

Словом, мне трудно было им что-то объяснить. Они не слышали меня и не хотели слышать, не понимали и не хотели понять.

Они не понимали, зачем нужно менять то, что годами слажено, отработано и худо-бедно действует. Вот есть молодой человек, который неплох собой, не слишком глуп, почти не зануден, по-своему ласков и приветлив.

Но я знала, что он никогда не совершит поступок, который выбьет землю у меня из-под ног. И я никогда не захочу проговорить с ним от рассвета до заката о какой-нибудь ерунде.

Не скажу, что он был уже прошедшим этапом, нет. Пусть мы дружим семьями, иногда они приходят к нам на обед или приглашают нас к себе на барбекю.

Но это не тот человек, перед которым я хотела бы встать на колени и сказать, что не могу заснуть без мысли о нем и не могу дождаться нового дня, чтобы вновь его увидеть.

Он уже ничем не мог удивить меня. А я его ничем удивлять и не хотела.

Ванессу я тоже знала с детства, но мы с ней никогда не были зависимы друг от друга, всегда ценили чужое мнение и не угнетали свободу друг друга. А если Ванесса иногда хотела за мной повторять, то это был только ее личный и моральный выбор.

Мы с Ванессой собрались стать журналистами. Мы ведь с ней мудры не по годам и понимаем, что только в этой профессии наши бурные фантазии смогут развернуться всласть.

Долгие годы, начиная с моего раннего детства, мои хлопотливые бабушка Аманда и тетя Бетси вели кропотливую работу, стараясь направить мои затаенные способности и мечты в правильное русло.

Они записывали меня во всевозможные кружки и тревожно присматривались к моим способностям и достижениям.

– Быть может, ты хочешь стать актрисой? – спрашивала меня тетя Бетси.

– Вряд ли, – отвечала ей бабушка Аманда, – вспомни, как она играла третьего волхва в прошлом году в рождественском спектакле. Ни экспрессии, ни эмоций.

– Какие эмоции, она же шла во втором ряду, зачем ей было напрягаться? – отвечала тетя Бетси.

– Да хоть в четвертом! Актрису ничто не должно смущать! Она должна и во сне вживаться в роль!

– Ничего подобного. Без камер все актрисы – нормальные люди.

– Актриса всегда должна представлять себя под камерами!

– Все-таки надо было отдать ее в балет, – меняла тему тетя Бетси.

– Да ее в три балетные школы не приняли. Ты же видела, как она ставила ноги!

– Надо было подольше с ней заниматься, человека разумного всему можно научить.

– Я сама не хотела, – напоминала я, – и специально ноги не так ставила, я вам уже сто раз признавалась.

– Напомни, напомни мне о моем склерозе, – вздыхала бабушка Аманда.

– А вокалом, как она занималась вокалом! – вспоминала тетя Бетси.

– Лучше не напоминай! – говорила бабушка Аманда.

– А вспомни, как она хотела быть криминалистом! Весь дом был усыпан этим железным порошком.

– Может, ты все еще хочешь быть археологом, как твоя трудолюбивая мать? – подозрительно спрашивала бабушка Аманда.