– Эй, Бикса, ты где шаришься? – негромко позвал он девушку. – Иди-ка сюда…

Ему почему-то показалось, что присутствие рядом другого, живого человека снимет с него симптом этого непонятного, иррационального страха.

– Ну, ты чего орешь? – сварливо отозвалась та. – Поссать решил, а конец в штанах найти не можешь?

– Ты вот это… попробуй в комнатку зайти, – попросил старик Жарко, когда Лакка, не торопясь, подошла все-таки на его зов.

– А сам чего? – подозрительно глянув на него, спросила Бикса. – Что там такое?

…скорчившийся у душевой Валёк услышал в дальнем от себя конце коридора голоса подельников, а потом непонятную возню и подумал, что Жарко, утомившись впустую бродить по комнатам, все-таки завалил Биксу, не дожидаясь его участия, что, вообщем-то, было совсем на него не похоже. Но в этот момент мимо пристроенного у входной двери фонарика, разгоняющего темноту только в шаге от себя, да и то с большим трудом, мелькнули две стремительные тени, совершенно непохожие на вялых, медлительных и неуклюжих его сотоварищей. И два силуэта: совсем маленький, не больше Биксы, и покрупнее, но тоже не из великанов, – склонились над ним.

Ни одна пылинка не колыхнулась во время их движения, но дыхнуло на Валька ледяным дыханием смерти, и он понял это, хоть никогда и не думал, как встретит свой конец на этом бестолковом и неудачном для него пути.

– Добей его, – сказал Мишель, – видишь ведь, не жилец совсем…

– Просто так – взять и убить? – спросила Саша, чуть запинаясь.

– Можешь и сложно, – не к месту пошутил Мишель, – но необязательно. У него же язва открылась, видишь? помрет, значит, скоро, может, через пару часов, может, через пару суток…

– Тогда зачем убивать? – Александра и сама чувствовала, как это уже несколько раз бывало с ней до встречи с Мишелем, что скрючившийся у стены человечек серьезно болен, без врача – фактически обречен, и честно не понимала, зачем добивать его, и так полупокойника.

– А если он что-нибудь успеет рассказать? – резонно возразил Мишель.

«Но это не главное, – поняла Саша мысли вожака. – Успеет кто-то что-то про нас рассказать или не успеет. Миша хочет, что бы я была его. Но я так его, но он хочет, что бы во всем. А кому же мне еще в этом мире принадлежать? или я жалею этого человечка? Он бы меня не стал жалеть, окажись посильнее…»

Саша ощутила в ладони шероховатую рукоятку ножа, как-то незаметно вложенного Мишелем в ее руку.

– Лезвие плашмя и – между ребер, – подсказал Мишель, – это не больно и быстро… сама увидишь…

Оцепеневший от происходящего наяву кошмара, Валёк слушал их разговор и никак не мог понять: спит он и видит всё это в болезненном сне, или этот ужас происходит с ним наяву? Не единожды битый и резанный самодельными финками, отравленный портвейном из технического спирта, больной и слабый, он не боялся самого факта грядущей смерти, но никак не ожидал, что придет она к нему в облике платиновой блондинки в короткой юбке и безрукавке на голое тело, маленькой, как Лакка-Бикса, с ножом вместо косы. А потом был быстрый укол в сердце, и несколько десятков томительных секунд, за которые Валёк понял, что уже умер, но все еще смотрит на склонившуюся над ним блондинку.

Мишель придержал за плечо судорожно дернувшееся тело, не давая ему завалиться на пол, и спокойно сказал Саше:

– Иди в комнату, пей коньяк, а я пока здесь порядок наведу…

Чуть сбиваясь с ноги, блондинка вернулась в комнатку, у порога которой лежали друг на друге старик Жарко и вышедшая в тираж проститутка Лакка, еще дышащие, живые, но уже мертвые, потому что оказались в плохое время в плохом месте. Впрочем, а где же в промзоне можно было встретить хорошие места? Или когда-то бывали тут хорошие времена для аборигенов?

Пока Саша, стараясь успокоиться, пристраивалась на ящиках и доставала из рюкзачка заветную фляжку, Мишель перетащил в душевую Биксу, аккуратно перерезал ей горло, а потом истыкал пока еще теплое тело ножом, найденным у старика Жарко, инсценируя неумелое убийство, возможно, по пьянке или в состоянии аффекта. Самого Жарко он пристроил неподалеку, покончив и с ним похожим образом. А вот тело Валека отнес в дальний угол цеха, уложил в небольшую ямку и тщательно засыпал осколками бетона, ржавой металлической стружкой и другим мусором.

Если происшествием с исчезновением троих подельников вдруг займутся в полиции, невероятное тоже случается порой, то картина, на первый взгляд, будет вполне достоверной: чего-то не поделив, или просто поссорившись без особого повода, Валёк зарезал своих сотоварищей, после чего, страшась справедливого наказания, скрылся в неизвестном направлении.

Набегавшийся по лестнице, натаскавшийся трупов и вернувшийся в комнату начальства, Мишель присел рядом с Сашей, с унылыми гримасками глотающей коньяк из фляжки. Попросил:

– Оставь и мне немного…

– Возьми, – протянула емкость блондинка.

Пальцы у нее не дрожали, и голосок был твердым, без мучительных ноток морально изнасилованной принуждением к убийству.

«А молодец, Сашка, хорошо себя ведет, – подумал Мишель, – и все правильно поняла, куда же я с ней без кровавой-то поруки… а люди… что ж, людей и так не слишком мало в этом мире… а уж таких…»

– Ну, и куда мы теперь? – спросила Саша, одергивая вечным, женским жестом свою безрукавочку.

– Теперь мы, пожалуй, подадимся с тобой в Сибирь, – пригласил Мишель, – ты же там ни разу не была, и слышала про нее только всякие ужасы. Хочешь посмотреть, какая Сибирь на самом деле?

– Ты так шутишь? – от удивления глаза Александры сделались большими и круглыми, как у совы.

– Со своей самкой я не стал бы так жестоко шутить, – ласково ответил Мишель и потерся носом о шею девушки.

– Повтори, – напрягшимся голосом произнесла Саша, и Мишель мгновенно понял, чего она хочет услышать еще раз.

– Со своей самкой… вот так-то, Саша, получается…

Девушка уткнулась лицом в плечо Мишеля, и этот чисто человеческий жест почему-то на секунду растрогал его. Погладив Сашу по волосам мягким, успокаивающим движением, Мишель добавил:

– Вот только до поездки мне очень хочется пообщаться с сеньором Мироничем… и лучше бы прямо этой ночью…

…– Ох, Саша, ножки у тебя, конечно, симпатичные, да и на каблуках ты, как модель по подиуму, скачешь, – сказал, легко восстанавливая дыхание, Мишель, – но вот только сверкают ножки на весь город в такой темноте, а по цокоту тебя за версту слышно…

– Сам же велел сначала к этому Модильяни недоделанному идти, – спокойно огрызнулась Саша, – могли бы и ко мне заскочить, переоделась бы, бегать-то без каблуков все одно ловчее…

Ловчее или нет, Мишель не знал, не пробовал еще в своей жизни на женских шпильках бегать, но вот Саша на них носилась, как бы даже и не чувствуя двенадцати сантиметров. Мишель смотрел на ее бег и недоумевал, не веря своим глазам – как же можно так легко и непринужденно и на таких-то ходулях? А вот голые ноги Александры и в самом деле отсвечивали в ночи, привлекая совсем не нужное внимание, но идти к ней домой значило прямиком нарваться на засаду, в существовании которой Мишель не сомневался. И лезть в какой-нибудь из закрытых с наступлением вчера объявленного комендантского часа магазинов тоже означало рисковать без необходимости. Патрули по Городу бродили в изобилии. И иной раз постреливали непонятно зачем и по кому.

Одновременно заскочив из узкого переулка во внутренний дворик старинного, ветхого дома, Мишель и Саша остановились чуток перевести дыхание и осмотреться.

– Ну, и где тут твой «карандаш» проживает? – поинтересовался Арнич, оглядывая тихие и темные окна, выходящие в маленький дворик с четко видимым грибком детской площадки, сильным запахом мочи из-под входной арки и густыми зарослями сирени возле окон первого этажа.

– Такой же он мой, как и твой, – парировала Саша, вглядываясь в верхний ряд окон. – Вон, видишь окна под крышей, где свет совсем слабенький? Похоже, свечи горят, еще и музыка оттуда идет… Видать блядки у него…