Видимо, Глеб что-то понял, отстранился и с превосходно сделанной улыбкой чмокнул меня в кончик носа. Посмотрел на часы, озабоченно покачал головой и повернул ключ зажигания.

– Пора сдавать мое сокровище на хранение отцу, – сказал мой спутник.

И тут раздался жуткий крик, от которого у меня кровь застыла в жилах.

Мне показалось, мы сбили этого парня – во всяком случае, если бы Глеб не заглушил двигатель сию же секунду, мы бы наверняка его переехали.

Он лежал почти под колесами. Его руки и ноги беспорядочно двигались, молотили по воздуху. Мне показалось, что у незнакомца на губах была пена. Из-под неплотно закрытых век виднелись мутные белки закатившихся глаз.

Кричал не упавший парень. Он бился молча. Как живая рыба на раскаленной сковороде. Кричала девушка, бросившаяся на колени рядом с ним. Длинные спутавшиеся волосы закрывали ее лицо. Она пыталась схватить парня за руки – зачем?

– Что с ним? Эпилепсия? – спросил Глеб, выметнувшись из машины.

– Я… Я не знаю, – простонала девушка. – Ничего не понимаю… мы шли… и вдруг он упал… вызовите «Скорую»!

Но припадок кончился. Парень вздрогнул еще пару раз и затих.

– Малыш, у тебя эпилепсия? Малыш! – заверещала девица.

Малыш, скажите, пожалуйста!

Ее голос показался мне до странности знакомым.

Какая-нибудь секретарша с фирмы? Бывшая однокурсница? Круг моего общения всегда был невелик.

– Все в порядке, – сказал парень тихо, но твердо. – Это бывает. Это не страшно и почти безопасно… Если рядом хорошие люди.

Возведенные в ранг хороших людей одним только фактом выхода из машины, мы с Глебом переминались с ноги на ногу и не знали, что говорить.

– Сейчас я встану, – продолжал парень. – Встану, и мы поедем домой. Настя, не нужно плакать…

– Вам нельзя сейчас за руль, – сказал Глеб.

– Вы думаете? Вообще-то приступ никогда не повторяется быстро…

– Неважно. Вам нужно поберечься. Нет-нет, я не могу этого позволить! Мы вас подвезем. Ты не против, Александрина?

– Нет-нет, – поспешила сказать я. – То есть, конечно, мы вас подвезем.

– Тогда девчонки садятся назад, – распорядился Глеб, помогая парню подняться.

Я пропустила девушку вперед себя. Она села, откинула назад свои длинные спутавшиеся волосы. Я увидела ее лицо, очень симпатичное, несмотря на явное злоупотребление косметикой.

Вздернутый носик, высокие скулы, светло-зеленые глаза, густо обведенные черным карандашом и серыми тенями. Упрямо выпяченный подбородок – по нему размазалась модная светло-бежевая губная помада. Мягкий рот округло раскрылся, издав мягкий, округлый звук:

– О…

Девушка подняла руку и откинула за ухо прядь волос. Волосы у нее бежево-коричневые, блестящие, очень красивые. У меня не такие – темно-русые, унылые.

А в остальном – девушка являлась точной моей копией.

Как если бы она была моей сестрой, погибшей в детстве.

– Словно я, ненакрашенная, смотрю в зеркало, – пробормотала незнакомка, не сводя с меня глаз.

А потом она сказала чуть слышным шепотом:

– Ты – Александрина?

– С ума сойти, – высказался Глеб. – Это просто с ума можно сойти…

Молодой человек, не так давно бившийся в припадке, высказался в том же духе, но в куда более вольных выражениях.

– Ты меня знаешь? – спросила я.

Кажется, это был очень глупый вопрос.

– Да. Ты моя сестра Александрина. А я Анастасия. Ты меня помнишь?

– Смутно, – я все еще не могла поверить в то, что моя сестра восстала из мертвых у меня на глазах, в облаке свежих духов, в ореоле размазанной косметики. – Мне говорили, что ты умерла.

– Кто? Папаша твой?

– Да. Он.

– Ну, все ясно, – Анастасия откинулась назад и улыбнулась одним уголком рта.

Это была моя улыбка. Наша фирменная улыбка.

– Он сказал маме, чтобы та не пыталась с тобой сблизиться, не смела видеться с тобой – иначе он ее убьет. Но мы и думать не могли, что…

– Маме? Ты хочешь сказать, что и мама жива?

В машине стало очень тихо.

А потом Глеб предложил:

– Слушайте, девочки. Может быть, вам нужно посидеть вдвоем где-нибудь в уютном месте?

И тут только я осознала реальность. Мы были не одни!

– Глеб…

– Я понял, – он поднял руки, словно сдаваясь в плен. – Я не скажу ни слова. Ни одного чертова слова. И не только ему… Но и никому.

Я ощутила такой приступ благодарности, что внезапно для себя перегнулась через спинку сиденья, порывисто обняла Глеба и поцеловала.

И это был настоящий поцелуй, я все почувствовала, как надо.

– Ого! – одобрительно сказала Анастасия.

И потом:

– Так что, мальчики? Подкиньте нас куда-нибудь… И прикройте наши очаровательные задницы от всевидящего ока нашего папаши!

Мне показалось, или моя сестра очень смело выражается?

Мы заняли маленький кабинет в ресторане, а наши кавалеры остались в общем зале.

Уселись за столик у дверей кабинета – на страже.

– Я бы заказала пива, – заявила Анастасия. – Это чешский ресторан, тут надо пить пиво. И есть шпикачки. Зажаренные в хлам. Черт с ней, с диетой!

– Черт с ней, – повторила я. – И мне пива.

Пиво оказалось изумительным.

Но еще изумительнее было то, что я услышала.

– Мы и не думали умирать, вот еще! Мама мне все рассказала. Она была очень молодая, когда вышла замуж. Потом мы с тобой родились. А когда подросли, она поняла, что не любит Воронова… Извини, я не могу называть его отцом.

– Понимаю. Я тоже не произношу это слово.

– Вот как? А как же ты его называешь?

– Аптекарь.

– Круто… Ну так вот, слушай…

Начинающая и не очень удачливая модель Анжелика Анисимова к восемнадцати годам уже успела хлебнуть лиха – да не чайной ложечкой, а поварешкой. Родилась в самой простой семье, мать вкалывала на хлебокомбинате, отец раньше был рабочим на железной дороге, в результате несчастного случая лишился руки, получал пенсию и методично ее пропивал. Иногда дома нечего не было есть, кроме хлеба и воды из-под крана. Сомнительная диета, но она пошла Анжелике на пользу. Из гаденького подростка она развилась в очень красивую девушку с идеально тонкой фигурой и отстраненными светло-зелеными глазами. Едва получив аттестат о среднем образовании, Анжелика сбежала в Москву, чаяла сделать карьеру в модельном бизнесе. Как и сотни подобных ей девчонок, надеялась, что деньги польются полноводной рекой, слава станет лучшей ее подругой, а олигархи, как один, сложат к ее стройным ножкам свои неправедным путем нажитые состояния.

Но все оказалось не так-то просто. Столица не спешила раскошеливаться, а слава застряла где-то в пути и даже не слала телеграмм. Олигархов тоже было не видать.

Так что, когда Анжелика встретила Воронова, она смогла оценить его достоинства в полной мере. Он был влюбленным, преуспевающим, уравновешенным. Он не принимал наркотиков, не был прочно женат и не обладал прискорбной склонностью к извращениям. Анжелика на тот момент согласилась бы и на меньшее. Она ухитрилась прибрать Воронова к рукам и забеременела прежде, чем он успел бы выговорить слово «дженерик»[1].

Рождение дочерей-близняшек привязало мужа еще крепче. Хорошо бы сына… Но и так неплохо, так ведь?

Так, да не так.

Вольной птичке Анжелике стало смертельно скучно в золотой клетке. Воронова она не любила, а полюбила другого человека. Кого именно – история умалчивает. Может быть, это ее нынешний муж, с которым она живет в Майами…

Но вряд ли.

Анжелика попросила у Воронова развод.

Муж, в принципе, оказался не против.

Но сказал:

– Детей я тебе не отдам.

Спорить с ним – себе дороже. И Анжелика воздержалась от дискуссий. Она решила выкрасть дочерей.

Воронова не было в тот вечер дома. Анжелика собрала украшения, шубы, деньги. Усадила дочек на заднее сиденье своего джипа. И пустилась в побег. Но допустила одну ошибку – забыла любимую игрушку одной из дочерей. Та устроила сцену. Она кричала и плакала так, что охрана, дежурившая у выезда из поселка, заинтересовалась машиной. Анжелика попыталась объехать шлагбаум, но скатилась в кювет, где и завязла. И всю эту картину застал вернувшийся домой Воронов.