– Федор Викентьевич, – рявкнул генеральный директор. – Ты свихнулся, окончательно и бесповоротно! Лучше сдайся, пока не наделал глупостей, которые нельзя исправить. О каких секретных лабораториях ты говоришь, у нас побывали сотни инспекций, у нас весь производственный процесс прозрачный, что ты мелешь, мы работаем по нормам, принятым в Европейском союзе!

Тимчук запрокинул голову, затряс рукой и взвыл:

– Заговариваешь зубы, идиот! Ты же обо всем знаешь, ты по-другому пел, когда я трудился в этих самых секретных лабораториях. Я работал на монстров, поэтому нет вам пощады, сейчас всех вас одним взрывом накроет, я…

Распалившись, Тимчук слишком энергично дернул рукой, в которой была зажата граната, на какой-то момент потерял самоконтроль, и снаряд вылетел у него из ладони. Лена, как зачарованная, следила за тем, как он описывает дугу в воздухе, падает на мраморный пол около губернатора, катится, ударяется о ногу одной из дам, та в ужасе пятится…

Внимание всех было приковано к гранате. Сколько секунд осталось до взрыва: три, две, одна или уже ни одной? Неужели смерть придет так быстро и нелепо!

Но взрыва, которого все так опасались, не последовало. Прошли томительные секунды, Лена широко раскрытыми глазами смотрела на гранату, лежавшую на полу. Но она не взорвалась.

К гранате метнулся один из телохранителей, схватил ее и метнул сквозь тонированное стекло куда-то вниз. Тимчук захохотал, оседая на пол. Его хохот перешел в кашель и хрипы.

– Как же я вас напугал, вы все тряслись за свои шкуры, вы, стадо баранов и павианов! Это болванка, которая не взрывается! Стал бы я ради вас своей жизнью рисковать, вы, монстры…

Но договорить Федор Викентьевич не успел. На него навалились охранники, химик замолк, затем заплакал от боли, когда ему завернули руки за спину.

– Господин и госпожа Хаммерштейн, – ринулся к Эдуарду и Грегуаре генеральный директор. – Приношу свои извинения за этот ужасный инцидент. Тимчук, наш бывший сотрудник, просто умалишенный, этим и объясняется его чудовищный поступок…

Заиграла музыка, вечер возобновился, как будто не было истерики Тимчука и гранаты, упавшей на пол. Лена взглянула на разбитое окно, сквозь которое проникали лучи заходящего июньского солнца. Нет же, все это было.

– Господин директор, на вверенном вам предприятии есть страшные пробелы в системе охраны, – сказал ледяным тоном Эдуард. – Я веду речь не о своей персоне, под угрозой оказались жизни еще трех десятков человек! И ваша охрана спасовала! А если бы граната оказалась не фальшивой, а настоящей? Тогда бы зал был полон мертвецов.

– Мистер Хаммерштейн! – едва не заплакал генеральный, обычно надменный и ироничный. – Это все Тимчук, будь он неладен, мы все исправим, с завтрашнего дня усилим меры предосторожности… У него, видимо, осталось удостоверение, и он смог пройти на территорию завода…

– Это ваши проблемы, господин директор, – произнес Эдуард. Он уже давно отпустил Лену. Взяв под руку пришедшую в себя Грегуару, он сказал: – Я смею надеяться, что подобные инциденты не повторятся в будущем, и эта выходка сумасшедшего одиночки останется единственной. Благодарю за прием. Мы вылетаем немедленно!

Эдуард повернулся к Лене, произнес:

– Был очень рад.

Затем он, поддерживая Грегуару, направился к выходу. Лена заметила, как охранники избивают Тимчука. Тот из всемогущего террориста превратился в старика с залитым кровью лицом, закрывающего седую голову от кулаков накачанных телохранителей.

Генеральный, отдав краткое распоряжение: «Эту мразь сдать в милицию, но сначала проучить, чтобы неповадно было», – кинулся вслед за Эдуардом.

Вертолет с Хаммерштейнами стартовал через семь минут. Эдуард не удостоил словом никого из шефов завода, он с матерью просто поднялся в брюхо вертолета, и тот взмыл ввысь. На этом и закончился визит в Россию будущего наследника миллиардов Хаммерштейна.

Регина, часто дыша, стонала и, схватившись за Лену, шептала:

– Леночка, у меня сейчас остановится сердце. Как я испугалась, как испугалась… Помоги, прошу тебя. Забудь, что я тебе говорила, не оставляй меня одну! Мне страшно!

Лена проводила Регину до дома. Та, оказавшись на пороге коттеджа, окончательно пришла в себя и уже обычным саркастическим тоном заметила:

– Ну и как тебе объятия Эдуарда? Ты наверняка благодарна этому придурку со школьной гранатой. Ты ведь многое отдала бы, чтобы Эдуард снова к тебе прикоснулся?

– А ты? – спросила Лена, и Регина, сочтя, что отвечать ниже ее достоинства, хлопнула дверью.

Лене нужно было пройти две улицы до своего дома. На крыльце ее ждал встревоженный Михаил.

– Что такое, по всему поселку говорят, что на вас напали маньяки и чуть всех не перестреляли, – сказал он, целуя Лену в щеку.

И только прижавшись к плечу Михаила, Лена дала волю слезам. Он напоил ее горячим чаем, посидел с ней.

– Остаться не могу, – сказал он. – Куча дел, Леночка, но мы встретимся завтра. И какой шок, надо же такому произойти! Надеюсь, этому шизику дадут на полную катушку или упрячут в психушку до конца дней!

Свернувшись на кровати калачиком, Лена никак не могла заснуть. О чем она больше думала – о страшном происшествии с гранатой или о том, что Эдуард обнимал ее за талию?.. У него такая крепкая рука. И такая горячая…

Заснула она под утро, а пришла в себя от настойчивого звонка телефона. Тамара Павловна была тут как тут.

– Привет тебе, о Мата Хари, – сказала Воеводина, как всегда, громовым голосом в трубку. – Наслышаны о том, что Тимчук хотел из вас сделать голубцы. И что Эдик тебя тискал. Ах, да я бы в логово к Чикатило отправилась, если бы меня Эдик за это к себе прижал. Ладно, не трепыхайся, моя Кармен. Дмитрий Львович сказал, что ты и Регинка имеете полное право сегодня и завтра не выходить на работу, чтобы оправиться от шока. Я тебя сегодня навещу, торт припру. И ты мне расскажешь все в подробностях. Про Тимчука и особенно про то, как тебя Эдик лапал. Отбой, Ленусик, иерихонская труба зовет!

Лена была рада, что сможет побездельничать целых два дня. Такого давно не было. Отпуск она еще не брала, и, когда отправится отдыхать, точно неизвестно. Хорошо бы летом, когда тепло и можно полежать у моря…

Она заварила себе чай, вытащила из почтового ящика свежую газету. Хотя корреспонденты не успели напечатать про буйства уволенного химика, когда все произошло, газета уже была подписана в тираж, а вот радио и телевидение…

В выпуске новостей мелькнуло сообщение о том, что накануне вечером умалишенный проник на территорию завода «Хаммерштейн» и учинил там беспорядки, после чего был задержан и препровожден в КПЗ.

Лена сделала тост. И почему Тимчук решился на такое? Хотел отомстить за собственный крах, наказать других за свои же ошибки? Ведь и до инцидента с гранатой у него не было будущего. Кому нужен пожилой ученый, который продавал секреты концерна конкурентам? А так он – герой десяти секунд на местном радио. Начальство постаралось, чтобы о реальных фактах не стало известно широкой публике, это может нанести урон бизнесу Хаммерштейнов.

– И самое последнее сообщение о происшествии на заводе «Хаммерштейн», – сказала диктор. – Как только что стало известно, виновник дебоша, бывший работник одной из лабораторий Федор Тимчук, найден сегодня в камере предварительного заключения повесившимся. Он покончил с собой, как заявил пресс-секретарь УВД области, таков финал человека с расшатанной психикой, который вообразил себя бен Ладеном. Конец цитаты…

Время действия: 30 мая – 7 июня

Место действия: Великое княжество Бертранское (Лазурное побережье)

Закон Мэрфи гласит: когда ты на все сто процентов уверен, что хуже уже быть не может, обязательно происходит нечто, что заставляет тебя усомниться в верности такого подхода. Хуже может быть всегда!

В правоте этой жизненной мудрости я убеждался много раз, и события в Бертране не были исключением из правила. Неужели я, старый и потрепанный всеми возможными напастями алкоголик, закатывающаяся «звезда», еще недавно мог вообразить себе, что решусь на самоубийство? И что осуществить это намерение помешает мне зверское преступление, свидетелем которого я стану?