– Да вроде все в порядке, – вставил Симеон.

Исихий пошевелил рыжими усами и рявкнул:

– У тебя все и всегда в порядке! Не видишь – дверь нараспашку открыта!

– И что такого? – простонал Симеон, хотя прекрасно понимал: в Ист-Энде это может значить одно из двух – или хозяев нет дома и кто-то, пользуясь этим, их ограбил, или хозяева дома были, но воров это не смутило – они забрались внутрь и, прибив владельцев, вынесли все барахло. И в том, и в другом случае ничего хорошего это не сулило.

Дверь скрипела на легком ветру, Симеон поежился.

– Эй, у вас все в порядке? – крикнул он в проулок. Молчание было ему ответом.

– Может, пойдем дальше? – Симеон знал, что через десять минут их смена закончится и он сможет отправиться домой, где его ждет любимая жена и тарелка наваристого огненного борща с мозговой косточкой. Он всю ночь об этом мечтал, представлял, как сначала проглотит две тарелки этого самого борща, а потом отправится с женой в теплую постель. И вот – эта раскрытая дверь! Какая разница, что там случилось, все равно уже ничего не изменить! А любопытство нудного Исихия приведет к тому, что домой Симеон попадет под вечер.

Исихий строго посмотрел на него (напарник ему не нравился, вечно норовит наплевать на обязанности и увильнуть от работы, позорит полицейский мундир, одним словом) и шагнул в переулок. Симеон, кляня его в душе, поплелся за ним.

– Королевская полиция Экареста! – заорал Исихий с порога. Симеон заткнул уши – рык у напарника был почище паровозного гудка.

Исихий потоптался у двери, затем шагнул в серую мглу небольшой комнаты.

– Фи, ну и запах! – скривился Симеон, следуя за товарищем. Тот, чертыхаясь, пытался найти лампу. Наконец оранжевый огонек осветил помещение.

Симеон заметил на кровати женщину. Привалившись к плохо покрашенной стене, она, казалось, спала.

– Ну вот, видишь, все в порядке, – прошептал он, дергая Исихия за рукав. – Пошли, не будем ей мешать, а то она еще заявит, что полиция без спроса в ее дом ввалилась…

Исихий молча указал на стены и на пол. Симеон пригляделся. То, что он принял за неудачную покраску, на самом деле было разводами застывшей крови. Симеон ахнул и перекрестился.

– Боже, да что же с ней произошло? – заплетающимся голосом спросил он. – Здесь прямо как на бойне, все в крови!

Кровать, постельное белье, стены и пол комнаты были забрызганы кровью. Кровь была на всем, даже на куске черствого хлеба, который лежал на грубо сколоченном столе у крошечного очага.

Симеон почувствовал, что его мутит. Исихий тронул за плечо женщину и перевернул тело на спину.

– Матерь Божья! – прошептал он и непроизвольно отступил на шаг назад.

Чудесные золотистые волосы обрамляли овальное лицо жертвы.

– Он вырезал ей сердце! – задыхаясь, произнес Симеон.

– Да вижу я, – буркнул Исихий. – А перед этим горло перерезал, чтобы она не орала. Поэтому так много крови. Этот зверь вырвал у нее из груди сердце! Что за черт!

Симеон на полусогнутых ногах добрел до табуретки и брякнулся на нее. Ему приходилось видеть много трупов, и почти всегда они были окровавленные и обезображенные, но с подобным он сталкивался впервые. Чтобы кто-то вырезал у человека сердце!

Исихий осматривал тело, Симеон, качаясь, приблизился к чайнику, висевшему над очагом. Во рту пересохло, ему ужасно хотелось пить. Он припал к теплому еще чайнику и стал жадно глотать воду.

Вкус у воды была какой-то странный, да и в чайнике что-то колыхалось. Но это Симеон понял, только когда ощутил на губах солоновато-приторный привкус крови. Чайник выпал у него из рук.

Они были в крови.

– В чем дело? – спросил, подбегая к нему, Исихий.

– Там… Там… Там… – трясущимся пальцем Симеон указал на лежавший на полу чайник, из которого вытекала красная жидкость.

– Вытрись, – Исихий швырнул Симеону грязное полотенце со стола. – А то выглядишь, как вулкодлак[1], весь рот в крови. Говорил же я тебе, что на месте преступления ни к чему нельзя прикасаться и тем более в рот совать.

Исихий склонился над закопченным чайником, заглянул в него одним глазом. Судя по тому, как бравый полицейский побледнел, он увидел что-то воистину ужасное. Исихий схватил со стола тарелку, выбросил из нее хлеб и опрокинул туда содержимое чайника.

Вначале полилась багровая жидкость.

– Это что, кровь? – икая, спросил Симеон.

– Судя по всему, да, – ответил Исихий. – Кровь, смешанная с водой.

А затем на тарелку плюхнулось и то, что повергло в ужас Симеона и заставило побледнеть Исихия.

На тарелке лежало сердце.

– Боже, боже, боже… – застонал Симеон. В животе у него заурчало. – Скажи мне, что это свиное… Или телячье…

– Я не доктор, но, скорее всего, оно человеческое, – заявил Исихий и указал на труп девушки. – Некий… субъект, человеком я его назвать не могу, вырезал у нее сердце, а затем… Положил его в чайник, который поставил на огонь! Нам надо немедленно сообщить об этом в управление.

В ушах у Симеона зазвенело. Совсем некстати ему вспомнился наваристый борщ с мозговой косточкой, который ждал его дома, и он опрометью бросился на улицу.

Слыша, как напарника выворачивает в переулке, Исихий обратил внимание на стену над очагом. В глазах у него зарябило.

Кособокие, выведенные кровью буквы складывались в слова: «Это только начало. Первое сердце я дарю полиции, а все остальные съем. Мы еще повеселимся! Ваш до гробовой доски Вулк Сердцеед».

– Значит, уважаемая Серафима Ильинична, вы не боитесь маньяков? – задала я вопрос второй своей знаменитой гостье.

Серафима Ильинична Гиппиус, великая писательница, неподражаемый стилист, автор гениального романа «Глокая куздра» и ведущая культовой телепередачи «Ярмарка тщеславия», поправила цветастую шаль, закрывавшую ее мощный бюст, и ответила:

– Дана, к несчастью, я уже давно вышла из интересного для маньяков возраста. И, честно говоря, не особенно сожалею по этому поводу!

Серафима Ильинична, как это за ней обычно водится, проявила свое незабываемое чувство юмора и едкий сарказм, который для многих гостей ее «Ярмарки тщеславия» становится смертельной стрелой, наконечник коей смазан ядом анчара. Но на меня, Дану Драгомирович-Пуатье, удостоенную специального приза мегашоу «Позолоченный микрофон» в категории «Балаболка года», словесные выпады уважаемой писательницы Гиппиус должного воздействия не возымели.

– Не сожалеете, Серафима Ильинична? – спросила я и добавила: – Как поется в песне: «Усе еще впереди – надейся и жди!» Маньяки так и роятся вокруг вас. По нашим сведениям, почерпнутым из герцословацких газет, некоторое время назад вы были замешаны в весьма пикантной истории с убийствами около портретов. И нити этого зловещего преступления, жертвами которого стали семь достопочтенных представителей экарестского общества, по слухам, ведут на самый верх. А прошедшей весной вы пытались разоблачить ужасного маньяка, который похищал детей в Варжовцах и жертвой его стала малолетняя дочь вашего мужа режиссера Марка Михасевича[2]. Что вы скажете по этому поводу?

– Читать герцословацкие газеты до еды вредно для желудка, впрочем, и после еды тоже, – ничуть не смущаясь, заявила Серафима Ильинична. – И вообще, Марк – мой бывший муж под номером один, ошибка юности, вернее, досадная опечатка, которую не стоит принимать всерьез.

Моя ежедневная программа, выходящая в эфир по «Экарестскому радио», называется «Файф-о-клок у герцогини», это смесь светской хроники, глупых разговоров с умными людьми и обмен хохмами в прямом эфире. Минимум политики, никакого глубокомысленного анализа на уровне междометий «мда», «гм» и фраз типа: «Валовый национальный продукт в предыдущем квартале девальвировал по сравнению с установленными фискальными органами параметрами до уровня, который может негативно сказаться на пролонгации демонетизации льгот для широких слоев населения». Но это не значит, что у меня в программе не бывает политиков, просто задаю я им вопросы наподобие: «Когда вы впервые поцеловались?» или: «Кого бы вы предпочли в качестве личной массажистки – Бритни Спирс или Кристину Агилеру?» В общем, безотказный рецепт, проверенный тысячелетиями: побольше секса, поменьше политики, свежие сплетни, приправленные громкими именами известных и серьезных людей, рассуждающих о всяческих глупостях.