За первый же месяц работы в той конторе я заработала больше всех в своем отделе. Наверное, мне повезло. И во второй месяц тоже. Я полыхала таким энтузиазмом, что от этого огня постоянно разгорался пожар. Помню, один мой клиент, начальник автопарка одной крупной компании, производившей табачные изделия, сказал мне:

– Честно говоря, Таня, что бы вы ни говорили, мне эти ваши бумажки на фиг не нужны.

– Но… вы же их купили! – удивилась я, передавая ему подписанные акты.

– Да уж. Вам я просто не смог отказать.

– Почему?

– Черт его знает. Наверное, вы просто можете быть чрезвычайно убедительны, – сказал он, с удивлением глядя на меня.

Впоследствии я, кстати, наблюдала этот странный эффект часто. Люди просто не могли мне отказать. Наверное, я в те годы выглядела как маленький, худенький и голодный потерявшийся щенок с большими черными глазами на бледном лице, хотелось покормить и утешить.

– Что ж, спасибо! – улыбнулась я. Сумма моих комиссионных была внушительной. Мне удалось закончить контракт на весь автопарк табачной компании – двести автомобилей, каждый из которых был теперь оснащен бумажкой – экологическим сертификатом.

– Они мне помешают, что ли, эти ваши нелепые сертификаты? Деньги-то все равно не мои, а с вами очень приятно работать, – хмыкнул клиент.

И когда я, смеясь, рассказала об этом Диляре, та задумчиво прищурилась и спросила меня:

– Слушай, а почему бы тебе не заняться недвижимостью?

– Недвижимостью? – совсем растерялась я. В те времена, когда вокруг все мечтали смотаться на вьетнамский рынок за парой контрафактных джинсов, а я – о пачке креветок, само слово «недвижимость» казалось мне чем-то нереальным, из другого мира, зазеркалья какого-то. Я знала о его существовании. Мир серьезных денег и серьезных людей. Я не была слепа или глуха, я видела людей с цепями из золота на шеях, смотрела, как они выходят из глазастых «меринов», покупают дорогой коньяк VSOP, носят малиновые и темно-зеленые пиджаки из дорогой шерсти. Но они все для меня оставались как бы невидимыми, поскольку не имели ко мне никакого отношения. Где я и где пиджаки. И где, простите, недвижимость. В моих руках никогда не было больше ста пятидесяти рублей. Поэтому мир, где вещи измеряются в тысячах долларов США, для меня просто не существовал. И я не существовала для него. Девушек, выскочивших замуж за психованного рок-музыканта и оставшихся с ребенком на руках, туда не пускают.

– Да, недвижимостью. У меня муж работает в риелторском агентстве. Если хочешь, я с ним поговорю, – предложила Диляра и тем самым второй раз повернула колесо моей фортуны. Это и был мой Шанс. Так я оказалась в «Бауте».

Я очень хорошо помню свой первый рабочий день в элитном агентстве недвижимости «Баут». Элитным оно было потому, что занималось исключительно элитным жильем. Год тысяча девятьсот девяносто шестой, и никто толком не понимает, что это вообще такое – элитное жилье. В народе бытует мнение, что элитное – это когда из окна площадь Красная видна. И чтобы метров побольше. Также по вполне понятным причинам элитным местом считается Арбат. Квартиры на Арбате и тогда можно было продать за огромные деньги, хотя те цены с нынешними сравнить никак нельзя. Впрочем, умелые риелторы, а их можно пересчитать по пальцам, отлично зарабатывают на расселениях старых замшелых коммуналок в арбатских переулках. Их пожилое голодающее население, задавленное перестройкой, ради отдельной квартиры на окраине Москвы и некоторой доплаты с радостью готово расстаться со своими комнатами.

– Вы уверены, что хотите это купить? Имейте в виду, тут полы проваливаются, я не буду потом вам их чинить! – пугают риелторов жители коммуналок. Они боятся, что риелтор потом придет жаловаться. Некоторые вообще считают риелторов чудаками. Собственно, большинство из них вообще не понимает, что риелтор – это только посредник. И что жить в этой купленной квартире он не собирается.

– Вы, главное, выселяйтесь побыстрее, и все, – ласково улыбается риелтор. Он-то знает, что эти самые трущобы с проваливающимся полом и деревянными перекрытиями будут проданы как минимум втрое дороже, особенно если в них сделать так называемый евроремонт. Что это такое и как это понимать – вопрос сугубо индивидуальный. По моему опыту работы в Москве, евроремонт – это понятие крайне растяжимое. По первости, только начиная работать в недвижимости, я еще велась на эти термины, и, если в объявлении было написано что-то типа «сделана косметика» или, опять же, «евроремонт», я ехала туда в первую очередь. Очень часто евроремонтом называли оранжевые обои на стенах, прибитый к кухонной стенке диван и прокуренный серый потолок.

– Что же это за евро? – удивлялась я.

– А тут плитка испанская, – отводил глаза риелтор.

Евроремонтом могли назвать и очень дорогую инсталляцию на тему французского Прованса с бронзовыми канделябрами и каменными каминами. Однако Прованс был инсталлирован в рамках города Химки, в пятиэтажном кирпичном доме древнейшего года постройки, а цена за него была просто сумасшедшая.

К слову, об эксклюзивных дизайн-решениях. Воспроизводя их в рамках отдельно взятой квартиры в многоквартирном доме, надо понимать, что отбить такие решения при продаже невозможно. И даже если все так, как вы говорите – и дизайн авторский, и плитка испанская, и лепнина натуральная, и паркет из вымирающего вида дерева, – вы своих денег не получите. Есть такое понятие – избыточный ремонт. Понять, относится ли ваш райский уголок к таким «избыточникам», очень легко. Возьмите среднюю стоимость на аналогичную квартиру (только именно среднюю, а не самую высокую в списке) в аналогичном доме (лучше смотреть вообще в том же самом доме) и прибавьте к этой цене тридцать процентов. Это та стоимость, которую покупатель будет готов дать за хороший ремонт. Если же квартира будет идти дороже, покупатель предпочтет купить другую, без ремонта, и обустроить ее по своему вкусу. Если стоимость вашего ремонта выше, чем полученная цифра, – вы владелец квартиры с избыточным ремонтом. И если уж вам надо будет ее продавать, с некоторыми потерями придется смириться.

Но вернемся к элитному жилью. В тот год, когда я, усилиями моей лучшей подруги, оказалась в офисе маленького закрытого агентства недвижимости, оно было, кажется, единственным в Москве, специализировавшимся именно на этом самом элитном жилье. Так что оказаться сотрудником такой фирмы было для меня по-настоящему большой удачей. И, признаюсь честно, когда я шла туда в первый раз, руки у меня дрожали. И вообще я вся дрожала. От волнения, конечно. Мне казалось, что, как только они там, в этом офисе, меня увидят, сразу выгонят. По профнепригодности. Но этого не произошло.

– Вы Татьяна? – спросил меня тот самый муж моей подруги. Он оказался невысоким, худощавым мужчиной лет тридцати, страшно похожим на Юрия Шевчука, чьи песни я с переменным успехом исполняла в московских переходах еще до рождения дочери. Сходство было почти стопроцентным. Увидев перед собой своего любимого автора и исполнителя, я чуть не поперхнулась.

– Да…а! – с трудом выдавила я. И тут мой будущий босс просто убил меня наповал, представившись:

– А я – Юра. Садитесь сюда.

– А… ладно, – кивнула я, старательно удерживая себя от желания немедленно позвонить Диляре и уточнить, не забыла ли она упомянуть, что замужем за рок-звездой. И почему всеми нами любимый Юра Шевчук теперь торгует недвижимостью.

– Значит, так. Вы хотите стать риелтором?

– Да! – со страстью ответила я, хотя на самом деле я не знала точно, кем хочу стать. Кем угодно, лишь бы платили деньги.