Пока Джон с важным видом давал советы, сердце Тины билось все чаще и чаще. Но набравшись смелости и встретившись с ним взглядом, она увидела, что Джон смотрит вполне благодушно. Он поднес палец к ее носу, и Тина поморщилась.

– Не обращайся со мной как с ребенком, – запротестовала она.

– Я только хотел предупредить, что у тебя начнет шелушиться нос, если ты его не закроешь. Увидимся позже, девочки.

Джон вошел в дом, оставив после себя облако табачного дыма и хихикающую дочку.

– Разве папа не шутник? – пробормотала Лиз с набитым ртом.

– Настоящий комик! – Красная как рак от смущения, Тина сложила свою салфетку и вернула ее на место, испытывая досаду и разочарование. В Англии Джон уверял, что ему нужна жена, а не девочка, которую можно сажать на колени, а теперь, когда Тина здесь, он обращается с ней так, будто не знает, что делать дальше. И такие отношения ей совсем не нравились!

Пришел мальчик-слуга в белой рубашке и начал убирать со стола, а Тина и Лиз стали обходить дом. Накануне ночью англичанка получила самое поверхностное впечатление о его красоте, но теперь, при дневном свете, увидела, что он построен из камня дынного цвета, имеет просторную солнечную веранду и портик с колоннами. Лиз решительно шагала из комнаты в комнату, ведя Тину за руку и указывая то на один, то на другой предмет – кресла и средневековые картины в холле, невероятных размеров книжные шкафы в библиотеке и большой стол, на котором красовался деревянный орел в гостиной. В мастерской висели дорогие люстры и стояло кресло, в котором свободно могли уместиться два человека. По бокам лестницы находились окна, с одной стороны были видны прилегающие к дому земли, с другой – лазорево-бело-золотая мозаика из льдисто-белого пляжа и лежащего за ним бескрайнего океана.

– Это моя берлога, – объявила Лиз, распахивая дверь в очаровательную многоцветную комнатку с двумя ярко-красными креслами, пушистым белым ковриком рядом с кроватью, бамбуковым туалетным столиком и потертым плюшевым медвежонком рядом с блондинкой куклой на подоконнике. Комната любимого ребенка, подумала Тина, заметив разбросанные игрушки и музыкальные шкатулки, которые Джон привез для Лиз из Англии.

– Будь как дома, а я заведу тебе пластинку, – предложила Лиз, вскочив на одно из кресел, чтобы открыть забитый пластинками шкафчик.

Тина с улыбкой слушала, как Лиз с воодушевлением рассказывает ей о любимых поп-идолах. Она уже полюбила эту девочку, которая была частичкой Джона. В ней так много от него, у нее такие же длинные ноги и руки, алый чувственный рот и голубые глаза под пушистыми ресницами.

– Ты знаешь, кто такие иконоборцы? – вдруг спросила Лиз, садясь на высокую напольную подушку и серьезно уставившись на Тину.

– Они разбивают иконы? – улыбнулась Тина. – Тебе рассказывали о них в школе?

– Я это прочла. – Лиз махнула рукой в сторону книжного шкафа. – Паула тоже такая, правда?

Тину передернуло от этих слов.

– Почему ты так говоришь, Лиз? – спросила она, почувствовав необъяснимый страх оттого, что эта ужасная женщина могла наплести что-нибудь девочке о ее отце.

Лиз пожала худенькими плечиками: – Она их тех, кто всегда старается навредить людям, если те счастливы. Она пакостит дяде Ральфу, а он такой хороший! Жаль, что Паула не выходит замуж, тогда бы она убралась куда подальше из их бунгало. – Лиз схватила Тинину руку и прижала к своей щеке. – Я так боялась, что папа на ней женится! О, я думаю, что эта змея в бешенстве, ведь ей утерли нос!

Тина погладила нежную детскую щечку, подумав, что дети, словно животные, обладают безошибочным инстинктом, особенно если нужно определить цену какому-нибудь человеку. Можно подумать, у них нюх на жестокость и неискренность, – а у Тины не было никаких сомнений, что Паула Кэрриш коварна и жестока. Англичанка не могла забыть, как эта экстравагантная яркая особа вчера стояла перед Джоном и многозначительно смотрела ему прямо в глаза. О чем она хотела ему напомнить? Тина сделала усилие, чтобы забыть эту сцену.

– А не сходить ли нам на пляж? – предложила она. – Я хотела бы хоть капельку загореть.

– Точно, пошли, – вскочила Лиз. – И не забудь взять с собой крем от ожогов, а то сразу сгоришь.

Тина вернулась в свою комнату, чтобы надеть закрытый темно-розовый купальник и какую-нибудь накидку. Еще Тина взяла дымчатые очки, а купальную шапочку решила оставить, потому что ей нравилось, когда волосы пропитываются морской солью. Она прожила всю жизнь у моря, научилась плавать еще в детстве и чувствовала себя в воде достаточно уверенно.

Спутницы прошли садом к ступенькам в скале, и Тина залюбовалась пальмами, качающими кронами на фоне ярко-голубого неба. Вокруг цвели акации и ароматные магнолии. С потрясающих по красоте деревьев лился водопад алых бутонов и зеленых листьев. Между ветками благоухающего жасмина и нежно-голубыми цветами неизвестного Тине растения порхали гигантские бабочки, которых не пугал стрекот прячущихся в листьях птиц.

– Все кипит жизнью! – с восторгом воскликнула Тина. – В Англии цветы так не вырастают. А запахи! Я от них просто пьянею.

– Ты давно подумывала покинуть Англию? – спросила Лиз.

– Мне захотелось приехать на Санта-Монику сразу же, как только твой отец мне ее описал, – ответила Тина. – Это был холодный мартовский день, но в тот момент я и мечтать не могла, что он на мне женится и привезет сюда.

– Все как в сказке, – восхитилась Лиз, пускаясь бегом по бархатистому песку.

Тина последовала за ней. Они бросились в голубую бодрящую воду и поплыли к пенящимся бурунам у рифов, кораллы которых сверкали, как хвосты павлинов, которых Тина с Джоном видели в зоопарке. Тогда они были счастливы, держались за руки, словно влюбленные. Наверное, он обнимал Тину, чтобы вернуть уверенность в себе.

Полюбовавшись рыбами, снующими у рифов, пловчихи вернулись на пляж, вытерлись и смазали кожу солнцезащитным кремом. Песок под телом Тины казался мягким, словно шерсть ягненка, и она нежилась, внимая плеску волн, перекатывающихся через рифы.

После обеда Джон подъехал к парадному входу на машине. Автомобиль, которым он пользовался в Англии, был взят напрокат, и глаза Тины распахнулись от удивления, когда она увидела огромную машину с откидным верхом, ждущую их у нижних ступенек лестницы. Это чудо техники сверкало блестящим лаком, сиденья были обиты голубым бархатом, а над капотом красовалась фигурка Меркурия.

Ни широком переднем сиденье хватило бы места для них троих. Джон, сев за руль и захлопнув дверцу, обернулся, оглядывая своих пассажирок. Тина надела кремовое полупрозрачное платье, Лиз – бутылочно-зеленый костюмчик, а волосы подвязала широкой шелковой лентой. Они сидели, как скромные школьницы перед важным экзаменом.

– Мы хорошо смотримся, папа? – кокетливо спросила Лиз.

– Как пара мятных леденцов на палочке, – усмехнулся он. – Так и хочется съесть.

Он тронул машину с места, и они двинулись через плантацию банановых пальм по дороге, мощенной измельченными кораллами. Со всех сторон их окружали поля сладкого картофеля, сахарного тростника и кукурузы. Ветряные мельницы лениво махали крыльями в теплом воздухе, а узкие деревенские улицы были застроены прелестными «пряничными» домиками, погруженными в дремоту – шел час сиесты. Собаки нехотя лаяли на коз, над которыми вились мухи, а темнокожий мальчик недоуменно взглянул на проезжающую машину из-под полей соломенной шляпы и, прислонившись к глиняной стене, снова закрыл глаза.

– Заметили, как он на нас посмотрел? – улыбнулся Джон. – По его мнению, мы, англичане, сумасшедшие. Но я никогда не поддавался местной традиции ничего не делать, пока солнце в зените. Но припекает сильно, а, Тина?

– Мне жара нравится! – весело ответила она. – В Англии солнца маловато.

Тина увидела небольшую ферму на склоне холма, полуразрушенную, но живописную и очень мирную, судя по всему, она принадлежала кому-то из местных жителей. Они проехали по мысу, где когда-то разбивались корабли о скалы, и Джон заметил: