А потом его ожидали переговоры с новым союзником, и уж на этих переговорах заменить его было некем. Пора было открывать Второй фронт.

Эту ночь Коля провёл в казармах кремлёвского полка охраны – не было ни сил, ни времени на дорогу домой. Доедай и ложись, сказали ему, не суетись, уж койка-то найдётся. Вчера сержант, сегодня уже лейтенант, Коля понимал, что такое гостеприимство связано ещё и с необходимостью сохранения государственной военной тайны – не всякий-то день марсиане к товарищу Сталину залетают, – но заснул неожиданно легко и снов не видел. На соседних койках старательно храпели крепкие товарищи с подкупающе-честными лицами волкодавов. Однако уже через пару часов пришлось вместе со всеми вскакивать по тревоге.

Фашистская Германия бомбила наши города, перешла границу.

Коля не боялся войны. Он давно понимал, что война неизбежна. Буржуи ведь не потерпят, чтоб на планете, которую они привыкли безнаказанно грабить и считать своей собственностью, вдруг появилась новая свободная сила. Империалистические страны не могут существовать без эксплуатации более слабых и отсталых народов – это ещё Карл Маркс сказал.

А сейчас, когда русские нашли свою собственную звёздную дорогу…

Коля читал Циолковского и Беляева, помнил слова про колыбель человечества. Он твёрдо верил, что из всех землян никто-никто, кроме советского человека, не взлетит в небо первым. Потом, когда уж остальные увидят, как советская ракета поднимается в небо на ревущем столбе слепяще-чистого голубого огня, – конечно, и они все постараются ухватиться за небо. Но если наши соколы гордо и свободно пронесутся над Землёй на расправленных крыльях, то иностранные страны примутся выплёвывать своих граждан в небо, как шелуху от семечек – погуще, со слюнями и трескотнёй. Может быть, даже рабов – плачущих негров в набедренных повязках и тесных ржавых ошейниках. Капитализм ведь особенно ничем от рабовладения не отличается, такое же подлое болото – это ещё Фридрих Энгельс сказал.

Вовсе неудивительно, что теперь не куда-нибудь, а именно к ним, в Страну Советов, прибыл огромный грозный и величественный инопланетный корабль. Пусть и немного пострадавший в схватке с какими-то тамошними мятежниками.

Хотя надо было ещё разобраться, что это за мятежники. Вдруг как в «Аэлите»? Слово «Империя», произнёсенное вчера марсианским железным роботом, неприятно царапнуло слух. Как же это они, бедолаги, бороздят космос, а сами всё ещё в каких-то Средних веках? И до сих пор не избавились от войн…

Коля не боялся войны. Вот натравили на нас англичане дурака Гитлера – повоюем, чего ж. Как там у знаменитого пролетарского поэта Демьяна Бедного: «Мир для мира! это враки – не помиримся без драки». И марсиане нам помогут.

Ну вот опять: «марсиане». Надо всё же отвыкать, никакие это не марсиане. Они прибыли с гораздо более далёкой планеты, так сказал Коле сам говорящий робот.

Вчера Половинкин помогал устанавливать прибор для питания Прокси от обычной розетки. Простенькое устройство на лампах уже ночью спаяли двое кремлёвских радиотехников по схеме, составленной товарищем профессором Ждановым.

Умный товарищ, ничего не скажешь, хотя лицом и хлипковат. Это он объяснил Коле, почему у Прокси так быстро разряжается собственная аккумуляторная батарея.

– Прокси ведь перепаивали сами товарищи… э, гости, – сказал Жданов, – в спешке, знаете ли, на ходу. Ну и неправильно замкнули контур – это, условно говоря, кольцо из проводников. В начале проводника одно напряжение, в конце другое – называется «падение напряжения». За счёт этой разности и течёт ток.

От собственных слов он поморщился и поправил очки.

– Дело, знаете ли, в том, что сумма падений напряжений в контуре равна нулю. Так гласит второе правило Кирхгофа, это учёный немецкий, но давно. Этих контуров в электрической схеме обычно много, но ток всегда выбирает самый простой путь – наименьшего сопротивления.

«Глупо, – подумал Коля, – на самом простом пути все интересное уже разобрали».

– И вот, видимо, неправильно замкнули, – воодушевлённо продолжал Пётр Сергеевич, – ток течёт не туда и полезной работы сделать уже не способен.

Профессор говорил с Колей как со студентом: медленно, выбирая простые слова. Это было обидно.

– Что ж они нормально не спаяли? Слабо, что ли?

– Ну почему «слабо»? – удивился профессор. – Просто торопились, знаете ли, вступить в контакт с советским правительством. Благие намерения часто приводят к плачевным последствиям.

– Понятное дело, – сказал Коля, – быстро только кошки родятся.

– Можно и так сформулировать, да. В сущности, Проша ведь не переводчик, он дроид протокола. – Профессор погладил робота по железному боку, наблюдая, как Коля подтаскивает поближе ящик с трансформатором. – Это, знаете ли, вроде дворецкого при старом режиме, только электрический.

Коле нравилось электричество. Ему вообще было интересно всё техническое, но ведь невозможно объять необъятное – это тоже какой-то мудрец сказал, кажется…

– Лейтенант Половинкин!

Коля встряхнул головой, отвлекаясь от несвоевременных мыслей, и автоматически встал смирно.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

– Это я удачно зашёл, – сказал Судоплатов, потирая воспалённые от недосыпа глаза, – ты-то мне и нужен.

Коля понял, что жизнь опять завертелась, и порадовался, что успел начистить сапоги.

– Пойдём-ка, – поманил его пальцем генерал, – по дороге объясню.

Но идти было всего ничего, и Судоплатов объяснить не успел. Объяснил сам товарищ Сталин.

[1]

23 июня, когда стало ясно, что демократичный стиль руководства, столь свойственный И. В. Сталину, решительно не годится для твёрдо намеренной выиграть войну державы, была создана Ставка Главного Командования. Потом её переименуют сперва в Ставку Верховного Командования, затем в Ставку Верховного Главнокомандования. Но цель её существования останется прежней: сосредоточить руководство страной в руках одного военного, политического и гражданского лидера.

Этой же цели было подчинено образование Государственного Комитета Обороны, когда Берия собрал представителей высшего руководства страны и при их поддержке практически вынудил Сталина возглавить новую структуру. Объявили, что ГКО создан для централизации власти; в действительности же было необходимо забрать армию из рук растерявшихся генералов. Конечно, растерялись не все. Но многие: фронт рушился, начинался «великий драп». Советскую армию любой ценой было необходимо удержать от превращения в блеющее стадо поляков, французов и англичан. Кроме Иосифа Виссарионовича, сделать это было некому.

Сталин всю жизнь избегал власти ради власти, чурался атрибутов личного могущества и брезговал рангами. Искренно полагая ранги забавой для обезьян, он знал, что человек разумный должен цениться лишь за способности. Потому и работали при нём социальные лифты: Вейдер мог назначить капитаном космического корабля двадцатичетырёхлетнего сопляка; Сталин – сделать наркомом едва разменявшего четвёртый десяток… тоже, в общем-то, не старца. Конечно, совсем не считаться с авторитетом тех или иных лиц было нельзя: лишь потому хотя бы, что он всё же обычно бывал обусловлен прежними их заслугами и достижениями.

Но сейчас в мире не было высшего авторитета, чем авторитет самого Сталина. Он был прав. Сила его и его авторитет проистекали из этой великой правоты.

Может быть, на всякую умную силу сыщется предостаточно трусости, дури, предательства и просто разгильдяйства. Что бы ни говорили и ни писали потом, летом 1941 именно генералитет убеждал Сталина в отсутствии военной угрозы со стороны Германии. Мол, до завершения войны на Западе Гитлер нападать не рискнёт.

Может быть, страус – птица исконно русская. Именно генералитет до самого последнего момента, даже 21 июня, противился мерам по приведению войск приграничных округов в полную боевую готовность.